Герман Власов. БАЛЕРИНА ТИШИНЫ

Редактор: Ольга Девш


(О книге: Анна Павловская. Станция Марс. — М.: Арт Хаус медиа, 2018.)



Стихам Анны Павловской характерна та степень сжатия, где лишнее отброшено и к глазам подступает сам пульс, верчение, биение жизни. В новой книге, где стихи даны в обратном порядке – от поздних к ранним – есть зеркальность или сопоставление видимого и физического, желаемого и возможного, сна и яви. При том, что лирический герой (или лучше героиня?) может как проводить черту – так пишут пальцем на пыльном зеркале – так, будто оглядываясь назад, смешивать эти два состояния. Автор, обращаясь к друзьям, словно предлагает заглянуть из одной бездны в другую. И, если Ходасевич предрекал открытие «цветочного мира и цветочного пути», то Анна Павловская обещает, что:

<…> И ты действительно откроешь
в трюмо изменчивый триптих – 
страну мифических героев
и великанов ледяных. 

Такая трансцендентная готовность с легкостью «переступить, перешагнуть» делает мягким и податливым поэтическую ткань, позволяя подчас соединять несоединимое и апеллировать разом к Гомеру и Моцарту, лебедю или волку; наблюдать с колеса обозрения «чертову вечность» и быть готовым к любому ответу. В стихах Павловской вы не найдёте статичной повседневности или буколических идиллий: сельский пейзаж здесь почти всегда отмечен трагическим отголоском. Заполучить «рай земной» не получается, но зато есть перемещение, полёт, а подчас и бегство – «за горизонт», на «станцию Марс». Не «тесак и рубанок», но крылья и птичья жизнь (как не вспомнить «птичку божию»?) – вот участь поэта. Птица символизирует ещё и двоякость – «в одном крыле – Господь, в другом – полночный бес». Птица – или поэт – одновременно видит светлое и тёмное, жизнь и смерть; охватывает первую и последнюю ноту. Оттого она так стремительно летит, подчас являясь предвестницей смерти.
Попытка соединить два начала – своего рода натянутая струна, вибрирующая, отзывающаяся на колебания двух бездн, передающая эхо из одной в другую. Образы стихов почти всегда находятся в готовности вынести решение или приговор:

как всегда стоит на взводе 
балерина тишины. 

Вообще, вертикальность конструкции из разнородных, на первый взгляд, образов очень важна, и у поэта хватает слуха и композиционного зрения для того, чтобы верно их расположить:

Зимний сад с лесными птушками, 
дом у моря/на реке,
мы прогуливаем с Пушкиным 
Нос на длинном языке. <…>

Я хочу сказать, что здесь дело не сколько в ритме и рифме, уже закрепляющей правоту высказывания, но и в положении говорящего как наблюдателя. Важна центровка – в противном случае ступени ракеты соберутся неправильно, а балерина не будет иметь центра равновесия.

Фрагментарность авторского Я, как следствия попытки выхода за пределы (или любопытства) – корень трагедии, но одновременно двигатель творчества. Такое Я уходит и селится в прихожей в зеркале, надевает новое платье; оно же – чудовища Кафки, зарытый клад и ангел (танцующий?) на острие булавки Фомы Аквинского. Оно разное, но оно оглядывается на пороге на того, кому принадлежало.

Помимо птиц в книге появляется и бабочка – «жестокая» и «многоокая» подсматривающая вестница. В книге есть молитва и моления, где щепотью накормляются птицы и рыбы. Есть диптих, посвящённый Денису Новикову, и есть тема паломничества к чему-то настоящему и волшебному (как у Гумилева):

<…> мне было проще жить в священной роще 
и с ветвью золотою говорить
чем на земле отыскивать наощупь 
послания мерцающую нить

А есть и приглушённый юмор:

<…> Как поэт (и немного философ)
я одна ощущала вину,
что закончился сказочный Носов, 
где Незнайка летал на Луну. 

А вот детское воспоминание и совсем не детское стихотворение, где нет порывистости и вопроса «А была ли девочка?», но есть зеркальная округлость пруда и симметричное сближение сверху и снизу до одной точки. Интересно, что прошедшее время в последней строке как бы замирает и становится настоящим:

Я не увижу листья никогда 
такими, как увидела тогда.
Мне было восемь, я остановилась 
в осеннем парке около пруда.
Из глубины мне дерево явилось – 
листок упал, не дрогнула вода. 
Он сверху падал и со дна пророс. 
Я все тогда восприняла всерьез. 
Воды осенней черная пластинка, 
невидимые птицы Метерлинка, 
ангины золотое колесо.
Я промочила красные ботинки – 
я вижу все, я понимаю все. скачать dle 12.1