ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Данила Давыдов. НЕОЖИДАННАЯ ОРИГИНАЛЬНОСТЬ ЗАБЫТОЙ ПАРАДИГМЫ

Данила Давыдов. НЕОЖИДАННАЯ ОРИГИНАЛЬНОСТЬ ЗАБЫТОЙ ПАРАДИГМЫ


(О книге: Мария Михайлова. Марксисты без будущего. Марксизм и литературная критика (1890-1910-е гг.). – М.: Common place, 2017. – 662 с.)


Узкая историко-литературная (и отчасти выходящая в область истории идеологии) тема, казалось бы, далека от актуальных проблем текущего литпроцесса. Но нет: поэтика и политика в нынешние времена вновь идут рука об руку, и левая мысль более чем уверенно чувствует себя в качестве методологического основания (точнее, одного из таковых) при анализе художественных практик, в том числе и словесных. При всем том, опорой современной аналитики становится скорее левая мысль отнюдь не принадлежащая классикам ли, маргиналам ли марксистского толка (или приближавшихся к марксизму) рубежа XIX-XX вв. Востребован всерьез, пожалуй лишь Лев Троцкий; имя Луначарского, никем не читаемого, тем не менее естественно смотрится среди важнейших деятелей русской литературы первой трети минувшего века (в первую очередь как персонажа и деятеля, но отчасти и критика, и лишь в последнюю очередь – драматурга с навек комической репутацией); историки литературы не могут пройти мимо фигур Воровского, Чужака, Зиновьева, Когана,  Фриче, Шулятикова, некоторых других, однако, конечно же, даже «Литература и революция» Троцкого, не говоря о других критических либо литературоведческих работ марксистских ортодоксов или отступников указанного периода, куда менее актуальна ныне, нежели тексты Беньямина, Лукача, Брехта, М.Лифшица, Иглтона, круга структуралистов и постструктуралистов…

М.В.Михайлова, доктор филологических наук, известный исследователь отечественной литературы минувшего века, отличается широким диапазоном интересов: от Бунина и Л.Андреева до Н.Петровской, Г.Чулкова, Е.Нагродской. Михайловой вообще интересны, кажется, неудачники и маргиналы, которые создавали некие потенциальные, невоплощенные в своей альтернативности пути трансформации отечественного литературного пространства: леваки, суфражистки, сторонники радикальных мистических конструкций, жизнетворцы. В этом ряду марксистская критика раннего периода смотрится и естественно, и одновременно несколько странно: учитывая последующую историю, марксистское понимание художественных миров стало столь автоматизированным, что уже во времена формалистов речь могла идти лишь о тотальном распадении самого критического дискурса в официально признанном марксистско-ленинском изводе, о превращении его в политический инструмент травли, предшествующей остракизму неугодных и, порой, репрессиям (по Михайловой, «… все эти высказывания облекались в приличествующую времени литературоведческую фразеологию, которая и позволяла травить неугодных и клеймить литературных отщепенцев»).

Но, в то же время, специфика неосуществленности тех литературно-аналитических потенций – довольно скромных, надо признать, но все-таки имевших место быть, - которые проступали в тех или иных построениях ранних русских марксистов, оставалась и остается по сей день мало замеченной и отрефлексированной, что делает данную критическую страту, при всей немалочисленности относящихся так или иначе к ней персонажей, вполне себе одним из экзотических окраинных сюжетов истории отечественной словесности. Сама Михайлова подчеркивает: «… в литературоведении назрела необходимость посмотреть на марксистскую литературную критику рубежа веков не как на нечто случайное, заслуживающее "аннулирования " при первом удобном случае, а как на явление, обусловленное совокупностью обстоятельств, исторически объективно данное и, следовательно, достойное вдумчивого анализа, размышления и оценок». И далее: «Надо приучить себя к мысли, что все "действительное" если и не разумно, то все же "действительно" и, как все "действительное", требует к себе внимательного, объективного, непредвзятого отношения». Надо отметить, что работа М.В. Михайловой – без преувеличения первая, которая столь полно раскрывает разные стороны деятельности ранних отечественных марксистских критиков.

В семи главах (не считая приложений, где рассматриваются «казусы» Е. А. Соловьева-Андреевича и А. Н. Потресова и дается подробная и ценная библиография дореволюционных публикаций Н.Чужака и М. В. Морозова) исследовательница рассматривает общие методологические принципы марксизма в применении к эстетике и литературной критике, принцип «партийности» в качестве важнейшей ценности, границы применения оценочного подхода. Михайлова пишет о внутринаправленческих дискуссиях, в частности – методологического характера; об отношении к  литературной классике и предшествующей критической традиции; о построениях, связанных с ролью искусства в текущей буржуазной реальности и воображаемом бесклассовом будущем… Последняя тема особенно замечательна, как пример блеска и нищеты всякой эстетической футурологии, особенно основанной на жестких идеологических принципах: очень смутно представляя себе искусство освобожденного человека будущего (как, впрочем, и само это будущее) критики-марксисты, в сущности, вынуждены писать – в рамках присущей им терминологии, разумеется – о своего рода всенародной теургии, тотальной эмансипации искусства, в т. ч. словесного, освобождении его из оков художественного  профессионализма и растворении в народном творчестве; исследовательница не без ехидства подмечает то, что при подобном раскладе критика в любом случае утратит какой-либо резон вообще существовать.

В то же время, говоря об обзорном мышлении марксистских критиков по отношению к различным литературным школам и направлениям, Михайлова отдает должное подчас вполне адекватным (и иногда неожиданным) оценкам, проистекающим из рассматриваемого (весьма неоднородного) лагеря (называя эту сторону деятельности критиков-марксистов наиболее удачной). Очевидная редукция литературного текста или авторского художественного мира к классовому анализу приводила подчас к неразличению эстетической значимости произведений, к их одномерному пониманию. Но на этом фоне различимы многие гораздо более ценные разборы, сделанные марксистскими критиками.

Так, одиозный впоследствии В.Шулятиков, своего рода вечный образец вульгаризаторства, многие вещи подмечал точно и тонко: проводил грань между натурализмом и реализмом, но указывал на объединяющий их фактор: «… русский писатель, даже если он ориентирован на рынок, чтобы быть читаемым, обязательно должен быть идейным»; пиша сочувственно о второстепенных авторах, видел «недостатки их произведений, которые, по его убеждению, обуславливались натуралистическими основами их творческого метода»; проникновенно разбирал произведения Короленко и Горького. Л.Троцкий, при всем настороженном отношении к символизму, который воспринимал «как направление полностью надуманное», отдавал должное импрессионизму, который «для него оказывался направлением, укорененным в действительности, воплощающим новый этап цивилизации – городскую жизнь».

Внимательно прочел Сергеева-Ценского М.Морозов; ряд марксистских критиков убедительно показали специфику формирующейся в эту эпоху массовой литературы…

Особенно значимым в этом контексте представляются критические мысли Н.Чужака – и неслучайно Михайлова фактически именно рассмотрением его работ завершает основную часть монографии. По Михайловой, «нельзя не отметить, что многое в плане перспективности художественных обретений искусства ХХ века было Чужаком предсказано верно. Частность, деталь, вырастающая до символа, нервность, дисгармоничность, рассогласованность частей, непроработанность фона, гротескное усиление основного мотива – все это действительно на определенном этапе стало новым словом в искусстве» (отметим, что неслучайно следующий этап работы Н.Чужак связал с революционным не только идеологически, но в первую очередь эстетически лефовско-футуристическим кругом).

Неожиданная оригинальность марксистского критического взгляда на текущую литературу, подчеркивает исследовательница, стала возможной «потому, что, хотя марксистская критика и "приспосабливала" литературные события к азам общественного развития, революционным приливам и отливам, возрастанию и спадам политической активности и т. п., но при характеристике литературных направлений она не абсолютизировала социальные категории, будучи достаточно свободной в определении эстетико-психологических составляющих литературного процесса».

Нельзя не отметить и широту охвата материала, представленного в настоящей монографии, и уникальные историко-литературные раскопки, произведенные М. В. Михайловой (так, фактически вводится в научный обиход наследие практически забытой ученицы Г. В. Плеханова И.Аксельрод, дневниковые записи П. С. Когана, ряд иных материалов).

Но повторимся: значение этой работы выходит за пределы истории критики. Перед нами очередной пример целого пучка упущенных интеллектуальных возможностей. Выбор между поэтикой и политикой в тот раз казался неумолимым, и победила политика – с уже указанным результатом. Теперь, по сути, приходится реабилитировать истоки того, что в свое время казалось лишь механизмом подавления. Оказалось, что внутри механизма сидели живые люди, и далеко не сразу они уподобились деталям этого механизма.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 375
Опубликовано 05 ноя 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ