ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Сергей Ким. МЕЖДУ РАЗНОЧИНЦЕМ И РОМАНТИЧЕСКИМ ГЕРОЕМ

Сергей Ким. МЕЖДУ РАЗНОЧИНЦЕМ И РОМАНТИЧЕСКИМ ГЕРОЕМ


(О книге: Алексей Вдовин. Добролюбов. Разночинец между духом и плотью. М.: Молодая гвардия, 2017  Жизнь замечательных людей; сер. биогр., вып. 1639)

 
В недавнем диалоге между Галиной Юзефович и Анной Наринской («Литература и критика». «Открытая библиотека», Youtube, 9 сент. 2017) последняя, отвечая на вопрос о выборе рецензируемых книжек, сказала: «Для меня книга интересна не только сама по себе, – особенно если это общественно значимая книга, – а вместе с той реакцией, которую она вызывает. И очень часто я пишу про книгу и про это. Поэтому мой отбор скорее такой: это вещи значимые, но вместе с некоторой реакцией. Или это вещи, которые мне кажутся актуальными. <…> Я просто считаю, что каждая книга это реплика в огромной мировой дискуссии про смысл жизни, про всё на свете, которая идет все время, она не останавливается. И поэтому мой отбор книг скорее релевантен важности в этой мировой дискуссии, вибрации которой, как мне кажется – вот так скромно – я чувствую. И понимаю, что важно, а что неважно». Юзефович же выступала в роли профессионального читателя-подсказчика, который хорошо ориентируется в книжном рынке и при оценке исходит скорее из эстетических критериев.

Столкновение этих двух разных подходов к художественному произведению (хотя речь шла не только о художественных текстах) можно спроецировать на полемику между «реальной» и «эстетической» критикой середины XIX века, а за спинами дискутирующих различить тени соответственно Белинского, Чернышевского и Добролюбова, с одной стороны, и Дружинина, Анненкова и Боткина – с другой. Болезненные (или нет?) импульсы, заданные критиками-громовержцами полтора века назад, до сих пор находят отражение в современной литературной ситуации. При этом их наследие, замутнённое сталинским литературоведением, всё ещё не вполне очищено от наросших идеологических напластований.

Книга Алексея Вдовина о Добролюбове как раз представляет собой попытку описать жизнь и профессиональную деятельность критика максимально непредвзято, развенчивая различного рода биографические мифы. Уже в предисловии говорится: «Скорее всего, читатели (по крайней мере большая их часть) живут в плену влиятельных мифов о Добролюбове, созданных сразу после его смерти Некрасовым и Чернышевским». В частности, одним из самых главных заблуждений является сконструированный «образ аскета и мученика», с головой окунувшегося в своё дело и не думающего о земных удовольствиях. Для ниспровержения этого образа автор открывает читателям на удивление активную любовную жизнь героя на основании его дневников и переписки. При этом осознаются все сопутствующие опасности: «Автор ставил себе целью не выискивание „клубнички" и „копание в грязном белье", а тщательное и взвешенное исследование жизни Добролюбова, основанное на документальных источниках. Интерпретировать эти источники означает реконструировать логику мысли и поведения Добролюбова, а не оценивать его поступки. Без обнародования некоторых откровенных документов в этом деле обойтись невозможно, но от всякого суда над героем, подобного набоковскому, следует воздержаться. Важнее услышать „другого" Добролюбова и понять, почему он думал и поступал так, а не иначе».

В сущности, почва для мифологизации критика была более чем благодатной. Вышедший из семьи священника (и не важно, что семья была далеко не бедствующей), блестящий разночинец из Нижнего Новгорода приезжает в Санкт-Петербург, становится сотрудником самого передового журнала и одним из самых влиятельных публицистов своего времени. Гений (так его называл Чернышевский в своих письмах), ушедший из жизни в 25 лет и символично похороненный рядом с Белинским. Вдовин, филолог, историк литературы, задавшись целью демифологизировать Добролюбова, нарочито не идёт ни на какие уступки перед читателями легендарной издательской серии, придерживаясь традиционного научного языка. В этом есть своя логика, поскольку сразу становится понятно, что никто не собирается развлекать читателя или рассказывать ему приукрашенные истории. Строгий анализ источников в книге не переходит в порождение домыслов, автор скуп на личные оценки, а чрезвычайно редкие примеры иронии лишь подчеркивают общую нейтральную интонацию изложения (так, например, комментируя письмо Эмилии Телье, которая пишет о том, что делает много ошибок, Вдовин в скобках замечает: «что верно, то верно»). Кажется, что слова, сказанные им по поводу дневниковой записи молодого Добролюбова о приезде епископа Иеремии в Нижний Новгород, можно отнести к самому стилю биографа: «Такой способ обработки сплетен и анализа фактов, кажется, напоминает алгоритм работы будущего публициста: Добролюбов, подобно современному журналисту, собирает все версии, сличает их, пытается докопаться до истины, на первых порах не занимаясь интерпретацией. Толкование будет потом – сначала нужно собрать факты. При этом крайне важна рациональность, с какой Добролюбов подходит к делу…»

Книга вполне ожидаемо выстроена по хронологическому принципу. Пять глав последовательно описывают ранние годы Добролюбова, его учёбу в Петербурге, вхождение в большую литературу и сближение с «Современником», любовные линии, путешествие по Европе и преждевременную смерть. Вдовин скрупулёзно восстанавливает круг чтения своего героя с раннего детства, прослеживает эволюцию его читательского вкуса, анализируя дневники и ранние сочинения; реконструирует первые годы петербургской жизни Добролюбова, связанные со смертью обоих его родителей. Учитывая относительную отдалённость эпохи, особенно интересны элементы социальной истории, встречающиеся в книге. Так, в подглавке «Бюджет и досуг студента» рассказывается, как Добролюбов, которому после смерти отца некому было присылать денег, зарабатывал на жизнь и как расходовал полученный гонорар (следующая подглавка называется «Машенька и Тереза», что, собственно, уже многое объясняет). Время работы Добролюбова в «Современнике», которое в воспоминаниях, например, Авдотьи Яковлевны Панаевой представляется сюжетом авантюрного романа, Вдовиным разбирается по-прежнему безэмоционально и отстранённо. Эпизоды с тостом памяти Белинского или отдалением от «Современника» Тургенева развенчиваются и находят более прозаическое обоснование, чем в видении мемуаристов. Последние главы посвящены европейскому путешествию Добролюбова в попытке поправить здоровье, разочарованному возвращению в Петербург, смерти и канонизации его образа силами коллег по журналу – Чернышевского и Некрасова. В послесловии изображена эволюция добролюбовского мифа в советское время.

Несмотря на то, что биография в целом – большая удача, исследовательская дотошность порой заводит автора в такие дремучие текстологические дебри, которые сложно ожидать в текстах такого жанра. Это относится к разбору переписки между Добролюбовым и проституткой Терезой Грюнвальд, его первой серьёзной влюбленностью, или анализу отражения добролюбовской биографии в романах Чернышевского. Читателям не раз предлагается сравнивать развёрнутые цитаты, сверять тексты и погружаться в очень специальные филологические вопросы. Некоторые подглавки книги, очевидно, были самостоятельными научными статьями, которые не до конца встроились в канву итоговой книжки.

В послесловии, которое озаглавлено как «Советский Добролюбов», Вдовин, очень подробно разбирая встроенность Добролюбова в научный и политико-культурный контекст советского времени, обходит молчанием, например, образы критика в советском кино. Рассмотрение кинообразов, кажется, было бы очень интересно и полезно в разговоре о мифологизации личности. Тем не менее, это всего лишь попутные замечания к важному исследованию, ценность которого неоспорима. Биографий именно такого рода хочется больше видеть в серии ЖЗЛ, в отличие от очень часто неудачно беллетризированных жизнеописаний, списывающих промахи на квазихудожественный характер текста. Впрочем, это, как обычно, дело вкуса.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 762
Опубликовано 18 ноя 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ