ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Владимир Пряхин. ВДАЛЬ УВОДЯЩИЕ ПРОВОДА

Владимир Пряхин. ВДАЛЬ УВОДЯЩИЕ ПРОВОДА


(О книге: Евгений Морозов. Кормить птиц. Стихи 2013-15 гг. Предисловие Б. Кутенкова. – М., Вест-Консалтинг, 2016)


Не так просто в нескольких словах рассказать, о чём книга Евгения Морозова. Это вполне естественно для сборника стихотворений, в котором собственно «поэзия» с её специфическим, невербальным содержанием абсолютно преобладает над «повествованием». Проще перечислить то, чем книга наполнена. Наполнена она воспоминаниями, иногда называемыми «бессильными». Наполнена движущимися планетами, облетающей листвой, дикими травами, глиной (из которой «лепятся» не столько лица, сколько смех), дождями, которые «мусолят» землю, полями, рябью на зеркале воды и прочими бесчисленными предметами и явлениями окружающего мира. Все они сами служат деталями пейзажей и зарисовок. Вообще говорить о поэзии Евгения Морозова удобно языком, пригодным для описания живописи, так как почти во всех стихотворениях присутствует рисунок хотя бы как фон.

Если посмотреть на названия стихотворений книги, то можно заметить, что некоторые из них указывают на место действия («Вспышки в долгом тумане») или на предмет, вещь, человека («Черновик», «Свои»). Другие – на время («Пора одряхлевшей коры», «Человек поздней порою») или метафизический процесс («Забывание памяти»). Некоторые названия – метафоры, напоминающие лаконичные подписи под художественными полотнами. Сами же картины нанесены на холст кистью импрессиониста. Чёткие контуры здесь редки. Это расплывчатый, иногда как бы подводный мир, в котором плавает лирический герой, совершая временами движения легко узнаваемые, а порой требующие напряжения для их разгадки. Однако что-то притягивает внимание к ним. Скорее всего, то, что эти движения – человеческие.

В некоторых стихотворениях книги сквозь дымку образов проступает сюжет, другие лишены нарративных составляющих. Это проявляется и в том, каким образом изображается время – местами оно может быть растянуто, недели листопада представлены «эрой»:

В осеннюю эру, когда, утешаясь утратой
находчивой жизни, следишь – облетает листва…


Глядя в лица, полные «глиняного смеха», – что указывает, возможно, на их связь с процессом сотворения, – поэт видит не только отдельный момент, а определённый период в целом:

По глазам читая личный эпос,
под прицелом встречного неся
хрупкую мелодию и ребус
глобуса, а проще, всё и вся,
видишь океан живых событий
и времён, какими осенён...


Умение и стремление расширить схваченное мгновение до океана времен и охватить взглядом эру, рассматривая отдельный лист – это особенность поэтики Евгения Морозова, выделяющая её на фоне творчества близких ему по художественному методу авторов.

Вторая особенность – заявленный, а на деле проявляющийся лишь местами отказ от следования тем путём познания, который предполагает постановку акцента на логической составляющей человеческого разума:

...не пытайся вспомнить. Ты бессилен
против человеческих наук,
где само наличие извилин –
это сумасшествие, мой друг.


Несмотря на некоторую внутреннюю иррациональность, лирический герой имеет чёткую нравственную и этическую позицию, которая, однако, не декларируется явно. А выявляется она не столько через отношение героя к тем или иным событиям, сколько через особенности его слегка печального, слегка ироничного взгляда, который в пространстве книги предстаёт весьма цельным. Чтобы продемонстрировать эту цельность, можно привести весьма много цитат, но ограничимся одной:

в сезон отправленья, когда устаёшь ждать прилива,
не думай о вечном и радуйся, что далеко.


Темы, затрагиваемые поэзией Евгения Морозова, разнообразны. Драму крушения детской веры в то, что «отменят пунктиры границ», сменяет вопрос: нужен ли был в этом мире не нашедший себе места человек, бросающийся «с балкона вниз головой»? Наверное, нужен. Потому что есть нечто большее «вожделенья и смерти», – это «нищей родины зов», это зов, заставляющий Цезаря вернуться в Рим из объятий Клеопатры. «Нечто большее, чем звезда / в дребезжащем куске стекла», в окне поезда, «нечто большее, чем сам путь / между точками городов». Возможно, «большее» – это то, к чему идут «вдаль уводящие провода», провода, показанные в названии стихотворения и нигде не упомянутые далее в тексте. Да их, наверное, и не нужно упоминать, потому что их легко может представить себе каждый видевший однажды железную дорогу. Провода, уводящие вдаль, здесь перестают быть просто названием стихотворения, а превращаются в ёмкий образ, вместивший в себя и вагон, и рельсы, и стремление переместиться куда-то, чтобы понять что-то самое важное. Эти уводящие вдаль провода могут представиться и метафорой всего, что вместила в себя книга.

При знакомстве с содержанием книги не возникает сомнения в том, что автор – тонкий наблюдатель, знающий характеры, нравы представителей определённых слоёв современного ему общества. В книге читатель встретит, например, человека «из народа», непосредственного, самобытного и чудаковатого, что роднит его с некоторыми героями поэм русских классиков:

При помощи глотки и нищей гармони
средь свадебных дел и непрух
мужик-музыкант и бедняга в законе
ласкает общественный слух.


Можно привести многочисленные примеры и строгой – порой горьковато-иронической – самооценки героя, которая периодически всплывает в книге от текста к тексту:

Стены, дороги, заборы, реки
те же, но грустно всё ж,
что изменился ты и навеки
в прошлую жизнь не вхож.


___________

я не сокрушаюсь, коль душою,
что едва стара,
не сплетусь с резиновой большою
гидрою добра.


Радует то, что автору чуждо всякое стремление к искусственности, красивости. Стихам Евгения Морозова присуща большая художественная плотность, они весьма насыщены образами, которые развиваются, трансформируются и перетекают один в другой. Однако ценна для автора непосредственность высказывания, его первичность, чистота, а не техническая изощрённость. Например, о преимуществе «черновика» прямо говорится в одноимённом стихотворении:

Помнит он правду твою, мой друг,
хоть откровенным днём
и не сказал ты всего, но круг
мыслей твоих на нём...


В стихотворении «Увольнение на юг» проявляется умение автора увидеть и нарисовать внутреннее содержание жизни соотечественников, скрытое под плёнкой наносного, поверхностного благополучия:

Мир степных инвалидов, откормленных звёзд,
скользких пандусов, цепкого понта,
что покрыл нищеты волочащийся хвост
душной химией евроремонта.


Неожиданным образом автор подводит читателя к осознанию факта, что в итоге после всего останется только любовь. Напоминанием, что необходимо отдать «всё чужое» просто потому, что ты «рождён здесь».
Особое благоговение герой стихотворений книги испытывает перед всем, что связано с материнством. И есть немало строк, свидетельствующих об этом. Мать для него – это святой человек, даже имя которого нельзя упоминать без веской на то причины, о чем сказано в стихотворении «Увольнение на юг»:

...за душевную брань из людского котла,
помянувшую мать мою всуе...


Глубоко, по самую «рукоять», забился в «тропическое бесчестье» герой стихотворения «Молочный зверь». Перед ним встают сложные, возможно не очень «модные», нравственные вопросы. Он потерял способность «любить по-детски». Но он всё равно вернется «в женскую эту тьму», из которой он произошёл. Материнство, «вскармливание», иначе – источник жизни человека и условие его становления, в прямом и метафизическом смысле, присутствуют во многих стихотворениях книги. Образ молока обретает в поэзии Евгения Морозова особое значение – оно капризно «на быстром огне» и с ним сравнивается стихия судьбы, которая «прихотлива». Край, в котором «ты дома», так и называется – «край молочный». Даже оказавшись там, где царствует «чащоба ночь», можно, приблизившись к ней, снова ощутить вкус молока:

...повеют избы гарью и овчиной;
молочный вкус, родной и беспричинный,
песнь матери, межзвёздное родство...


Вполне естественным поиском высших начал – стихийным, не требующим возвышенного тона для его передачи, не сдобренным богословием – пропитаны многие строки книги. Примером служит «Приручение ангела». Ему, как и большинству вошедших в сборник стихотворений, присуща также музыкальность, которая не только свидетельствует о наличии слуха у автора, но и характеризует лирического героя как человека, чутко воспринимающего малейшие движения, шорохи, звуки и другие изменения в окружающем мире.
Близость героя к природе, его постоянный контакт с ней, влияние природы на ход его мыслей также заметны, явления природы проникают в речь, в образную систему поэтического высказывания и становятся средством передачи тонких оттенков чувств. Характерно название одного из стихотворений – «Репетиция лета»:

Бывает порой ледяной –
термометр вдруг обнулится,
и воздух запахнет весной,
свалившейся с неба как птица.


То, что читатель вспомнит при этом строки Ф. Тютчева «как поздней осени порою/бывают дни, бывает час...», не нарушит ощущения новизны, «современности» стихотворения, потому что для постмодернистского сознания естественнее падение весны с неба, чем появление её запаха, порождающего чувства внутри человека.

В целом в рассматриваемой книге взгляд автора обращен к некоей местности, которая видится далеко не столичной, и к воспитывающему воздействию этой местности на её обитателей. Такое внимание автора к близкому для него краю, сочетающееся с вниманием к судьбе живущего в нём народа, «продолжающего» жизнь и даже само время вне зависимости от «зверских свар» и прихоти «наместника», особенно обнаруживает себя в стихотворении «Бездна за горизонтом родины». Как и во многих стихотворениях Морозова, сами изображения людей и края здесь размыты, но чётко проглядывается их красота, их судьба, отношение лирического героя к ним.

И как колос спела моя любовь
к рядовым полям и зубастым кущам,
где от зверских свар и людских ветров
приходилось круто ещё живущим.


Всё это говорит о глубокой человечности героя, от имени которого ведётся повествование. Человек, однако, показан автором не как венец совершенства, а как «стихия» во всех её противоречиях:

...«человек», «человечество», «чел» и «чувак-человечец»
именуя стихию, живущую рядом с тобой.


Некоторым юным максимализмом веет от замечательного в целом стихотворения, начинающегося с полных песенной удали строк:

У прожжённых героев в конце ЖЗЛа
много яркой алхимии для
выделения духа из плотного тела —
эшафот, богадельня, петля...


Завершается оно полным горьковатого опыта наблюдением за человеком, не попавшим, очевидно, в серию ЖЗЛ, который жил простой жизнью, но имел все атрибуты «героя» и регулярно спускался в некий ставший метафорой повседневности подвал:

...где от сложенных крыльев страдал ломотою
под лопаткой и нимб пропивал.


Книга Евгения Морозова называется «Кормить птиц». Ассоциативное восприятие этого словосочетания, которое появляется в стихотворении «Порыв из рубища», может породить в уме читателя целое множество смыслов, контекстов, вариантов толкования. В стихотворении же речь идет о дряхлеющем, стареющем человеке, который, изнашиваясь, начинает «любить детей,/кормить птиц,/ делать добрые злодеяния». Можно даже предположить, что в сознании героя любые деяния есть зло. Далее следует описание процесса «освящения» этого человека. Но то, что получается в результате, есть пародия на святость, когда, например, его «засаленный пуховик становится ризами», а сам освящаемый забывает, что кого-то «ставил на колени и бил по морде». Такое обожествление грешника часто можно встретить в окружающей жизни, образ легко узнаваем. На смену этому «святому» идёт новый, молодой, который так и назван в стихотворении: «новый молодой прах», чем подчеркивается его принадлежность не небу, а земле. Для него также нет Бога вовне, бог – это он сам: «ты-то знаешь, что бог – это ты...» Но наступит и для него час, когда про него никто не скажет, что он есть «сметающий нас как пепел», час, когда для него не останется других возможностей, кроме как «кормить птиц». Характерно, что на фоне других стихотворений книги, тяготеющих к чёткой силлаботонической структуре, это стихотворение написано верлибром. Меняется, таким образом, и художественная, музыкальная среда, которая окружает человека, спускающегося к условному этическому «дну».

Среди особенностей художественного взгляда Евгения Морозова хочется отметить его «мягкую остроту», внимательность, которой иногда присуще не подчёркивание деталей, а размывание увиденного, уменьшение контрастности, когда смотрящий удаляется следом от предмета в стремлении охватить всю картину в целом. И конечно, взгляд вверх, в небо. Просто взгляд – или взгляд на сумму выводов из сказанного, на итог:

...и станет намного ясней
твоё представленье о высшем...
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 886
Опубликовано 02 янв 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ