ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Евгений Фурин. СБИТЫЙ ЛЁТЧИК

Евгений Фурин. СБИТЫЙ ЛЁТЧИК

Евгений Фурин. СБИТЫЙ ЛЁТЧИК
(О книге: Евгений Водолазкин. Авиатор. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016)


Новой книги от Евгения Водолазкина ждали. После триумфального «Лавра», повествующего о древнерусском праведнике, спешно переиздали ранний роман «Соловьёв и Ларионов» в сборнике «Совсем другое время», что лишь упрочило его репутацию писателя, пытающегося сочетать историю и современность, бережно обращающегося с русским словом. Его взгляды на время и историю, а также попытка разговора с современным читателем о Боге (роман «Лавр»), органично вписались в контекст традиций русской прозы, где всегда было свободным пространство и для богоискательства, и для переосмысления исторических событий, и для поисков ответов на «проклятые» наши вопросы. В романе «Авиатор» Водолазкин возделывает всё то же литературное поле, на этот раз обращаясь к теме русской революции и репрессий, прокладывает мостик к другой переломной эпохе (девяностые) и пытается дать свою оценку свершившемуся. И вот это вот «дать оценку», пожалуй, и портит картину: одно дело поставить вопрос, но совсем другое – дать развёрнутый ответ, разжевать и положить в рот «благодарному читателю» собственные идеи и воззрения. Но об идеях чуть позже. Пока же о теме и пресловутом «жанровом своеобразии».

Если «Лавр» автор назвал романом «неисторическим», то «Авиатор» вполне можно считать «нефантастическим», хотя построен он как раз на фантастическом допущении: главный герой Платонов, подобно евангельскому Лазарю, восстаёт из мертвых. Здесь вновь не обошлось без изрядно затасканной в последнее время лагерной темы (Соловки – привет Захару Прилепину, хотя, в большей степени, конечно, учителю Евгения Германовича академику Лихачёву). В Соловецком лагере герою романа Иннокентию Платонову приходится участвовать в программе с кодовым названием «ЛАЗАРЬ», результатом которой становится заморозка пациентов с целью реанимирования в недалеком будущем. Собственно, главный герой становится единственным, кого удаётся разморозить доктору Гейгеру в девяностые годы 20-го века. На этом фантастическом (или чудесном?) воскрешении фантастика в романе заканчивается: правда, есть ещё криминальная и любовная линии, что в совокупности с лагерной темой и интересом к психологическим причинам событий даёт нам привычный уже для современной прозы стык жанров и идейно-тематический объём. Сам автор не скрывает пристрастности к подобной модели литературы: «У меня есть слабость: люблю работать с жанровой литературой. По крайней мере, начинать в одном из её жанров, а затем – покидать его границы. Беру исторический роман – и делаю неисторический. Беру жанр фантастики - и пишу то, что к фантастике не имеет отношения». [1]

Воскресший герой в «Авиаторе» лишён памяти и выглядит этаким «попаданцем» в совсем другое время, но автор подбрасывает вполне себе сносную метафору – Платонова поначалу полагается ассоциировать ни с кем иным, как с Робинзоном Крузо. Именно любимая книга помогает вернуть память герою, открывая при этом писателю перспективы для изящных сравнений. Иннокентий Платонов кажется новым Робинзоном – «с прежним опытом, прежними привычками, ему нужно либо их забыть, либо воссоздать весь утраченный мир, что очень непросто». Однако воссоздать утраченную цивилизацию можно на необитаемом острове, Платонов же обречён восстанавливать потерянный мир лишь в собственной памяти. Стоит отметить, что именно воспоминания Платонова, его свидетельства об ушедшей эпохе, о её звуках, запахах, пожалуй, являются главной удачей романа. Иннокентий остаётся чуть ли не единственным, кто может выразить всё это в словах. Отсюда и выбранная Водолазкиным форма – роман-дневник. Доктор Гейгер заставляет своего пациента писать, затем пишет сам, пишет и возлюбленная Платонова. Сам Иннокентий ещё в начале повествования понимает, что, возможно, «именно слова окажутся той ниточкой, за которую когда-нибудь удастся вытащить всё, что было». И действительно, вытащить всё, что было, ему удаётся, вот только это никак не помогает примириться с настоящим. А потому и библейская аллюзия (вспомним воскресшего святого Лазаря четверодневного), как ни крути, а в текст всё-таки заложенная, по большому счёту не работает. Ни святым, ни апостолом ушедшего времени и ушедшей культуры Платонов не станет, хоть и получит государственный орден, но запомнится новым своим современникам, скорее, как чудак из рекламы замороженных полуфабрикатов. Что называется, оцените иронию. Впрочем, не будем забывать о слове. Слово – главное богатство Платонова, но кто сегодня его может оценить?

Что тут скажешь? Вне сомнений, понятна и близка нам горечь автора, работающего со словом, пытающегося привить к нему интерес, и он ещё смягчает проблему, выбирая для разморозки героя девяностые годы, когда интерес к слову был неизмеримо выше. Что было бы, если бы героя разморозили сегодня? Можно только гадать. Водолазкин же принципиально чурается описания современности. И понятно почему. Современность вряд ли позволит протащить тот набор банальных соображений, которые озвучивает писатель в «Авиаторе». Одно то, что русский «роман идей» эволюционирует (а точнее, деградирует) в проговаривание прописных истин, вызывает горечь. Тем более что в «Лавре», на мой взгляд, писатель действительно следовал традициям русской метафизической прозы. Удержать планку не удалось. Автор (а я не сомневаюсь, что это мысли именно автора, а не героя, чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть программу «Познер» с его участием) высказался по многим «наболевшим» вопросам, только высказывания эти вызывают лишь ощущение повторения пройденного. Чтобы в этом убедиться, перейдём непосредственно к цитатам.
Вот, к примеру: «Главный ужас революции, войн в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти». Свежо, не правда ли?

Или вот на вопрос Гейгера, почему произошел октябрьский переворот, Платонов отвечает: «В людях накопилось слишком много зла... Должен же был найтись этому выход». Революция как следствие накопленного людьми зла... Мягко говоря, однобокий взгляд на исторический процесс.

Случаются у героя и «открытия»: «Я открыл, что человек превращается в скотину невероятно быстро». Кто бы спорил, собственно. Солженицын, Шаламов, да и много ещё кто до них уже озвучивали эту истину. Стоило ли повторяться?
Есть и мысли, достойные пера великих гуманистов: «Исторический взгляд делает всех заложниками великих общественных событий. Я же вижу дело иначе: ровно наоборот. Великие события растут в каждой отдельной личности».
Или вот со скрипом, но все же воспроизведённое Платоновым гуманистическое кредо титанов Возрождения: «Страна – не моя мера, и даже народ – не моя. Хотел сказать: человек – вот мера, но это звучит как фраза. Хотя... Разве фразы не бывают истинными?»

Далее, думаю, продолжать бессмысленно. Не страна, не народ, а личность – вот мера всех вещей. Отсюда недалеко до солипсизма: «Я – мера всех вещей». Вот так подменяется русская народность, человечность на европейский гуманизм. Так русский роман превращается в набор банальностей. Натянутые, пробуксовывающие метафоры вместо глубины образов. Заученные избитые фразы вместо проверки на прочность великих идей.

Что же касается судьбы главного героя – «Авиатора» Платонова, то он и в будущем несёт наказание за преступление прошлого, – тут, пожалуй, культурный читатель должен обнаружить реминисценции из Достоевского – Раскольников, Сонечка, читающая главу из Евангелия о Лазаре, очищение через страдание. Параллели очевидны – в юности Платонов убивает одного стукача-негодяя (кого ж ещё убить в стране стукачей?) статуэткой Фемиды, и остаётся с тех пор Фемида эта с одним мечом, без весов. Тут можно поставить автору зачёт. С правосудием у нас и по сей день дело дрянь.
Заглавную метафору романа оставим на закуску. Отчего «Авиатор»? В детстве Платонов хочет быть похожим на героя-авиатора, разбившегося на его глазах. Однако ему самому удаётся стать в лучшем случае «сбитым летчиком», заброшенным на необитаемый остров России конца двадцатого века и, по большому счету, вообще непонятно для чего воскрешенным из мертвых творцом-писателем[2].




______________________
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 «Авиатор Водолазкин». Интервью. Беседу вёл Михаил Визель. // Сайт Godliteratury.ru, 5.04.16.
2 См. также: Сергей Оробий о романе Евгения Водолазкина «Авиатор» // Лиterraтура, № 76. Сергей Оробий. Евгений Водолазкин и его времена. // Лиterraтура, № 9, 2014.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 554
Опубликовано 16 окт 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ