ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Олег Демидов. МАНИФЕСТ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

Олег Демидов. МАНИФЕСТ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

Олег Демидов. МАНИФЕСТ ЗДРАВОГО СМЫСЛА
(О книге: Сергей Шаргунов. Катаев. Погоня за вечной весной. – М.: Издательство «Молодая гвардия», 2016. Серия «Жизнь замечательных людей»)


Издательство «Молодая гвардия» продолжает радовать читателей новыми писательскими биографиями. На этот раз мы поговорим о жизнеописании Валентина Петровича Катаева. Непростую задачу по социокультурной реабилитации советского классика взял на себя Сергей Шаргунов.


Perpetuum Mobile

Катаев у современного человека ассоциируется в первую очередь с теми произведениями, что изучаются по программе в начальной школе («Цветик-семицветик» и «Сын полка»). Те, кому небезразличен Серебряный век, могут вспомнить его книгу «Алмазный мой венец». Остальное творчество осело под нахлынувшей волной истории.

Чтобы исправить эту несправедливость, потребовался волнорез – и появился Сергей Шаргунов, который просиживал дни напролёт то в архивах, то у наследников Катаева и скрупулёзно перечитывал собрание сочинений и неизданные тексты своего героя – и в итоге практически полностью восстановил цепь событий.

Надо сказать, что о работе над этой книгой было известно давно. Какие-то главы публиковались в «Нашем современнике» и «Новом мире». Стратегия, которой пользовался сам Катаев, публиковавший свои тексты как в журнале «почвенной ориентации», так и в «либеральном» издании, пригодилась и Шаргунову. И правильно: это самый здравый подход – не строить баррикады, а примирять и объединять.

Читая эти отрывки, ни один любопытствующий не смог бы представить себе полной картины. Книга необходима всякому, кто решит узнать что-то о советской литературе, да и о XX-м веке в целом.

Биографу, безусловно, было важно не только реконструировать жизненный путь своего героя, но и самому время от времени сверяться с ним, как с высокоточным хронометром. Катаев был циничен и добродушен, меркантилен и щедр, ставил во главу угла семью, но любил кутежи и разврат, был конъюнктурщиком, но не забывал и о свободе; числился советским писателем, но при желании в нём можно было увидеть и ярого антисоветчика.

Катаев, несмотря ни на что, оставался патриотом. На встрече с Путиным Шаргунов говорил, что «…вглядываясь в отдельную судьбу, можно увидеть всю сложную, прекрасную и противоречивую историю XX века: от расстрельной камеры одесской губчека, где его чуть не отправили на тот свет как белого офицера, до Золотой Звезды Героя Социалистического Труда, которую ему повесили здесь, в Кремле. В этом наша история, и хотелось быть достойными нашей сложной, но, безусловно, славной истории». (Цит. по сайту Ruskline.ru, 23.06.16).

Но давайте обо всём по порядку.


Удачи Шаргунова

«Погоня за вечной весной…» – именно такой подзаголовок имеет книга – получилась на редкость удачной. В ней не хватает нескольких элементов, но, можно быть уверенными, в следующей редакции Шаргунов восстановит пробелы. Да и сказать, что в биографии отсутствуют какие-то значительные штрихи, нельзя.

Одно из главных достоинств этой книги – принципиально новый материал. От главы к главе бесконечно цитируются письма Валентина Петровича, его друзей, его коллег или просто людей из его окружения. Биограф освоил не только труды самого Катаева и ряд текстов, в которых пунктиром обозначен творческий путь писателя (или наоборот – мемуары, в которых ярко изображён советский классик на непродолжительном отрезке времени), но новые прочтения этих текстов и новые акценты писательских взаимоотношений.

Так, Шаргунов впервые публикует письма из личного архива Людмилы Коваленко: Олимпии Олеши к сыну Юрию Олеше, Елизаветы Бачей к племяннику Евгению Петрову (есть и письма от Петрова, ещё не-писателя, и Катаева к брату в Москву), Валентина Катаева ко второй жене Анне Коваленко (в том числе и коллективные – с Ильфом и Олешей), Михаила Зощенко к той же Анне Коваленко, Надежды Мандельштам к Катаеву и Олеше.

Никто ещё не пытался разобраться в родословной Катаева. Шаргунов же и на этом фронте работает основательно и показывает доселе неизвестных персонажей его биографии и географии: здесь найдётся место и новомученикам, и боевым офицерам турецких войн и кампании 1812 года, и двоюродному брату Василию Николаевичу, который поплатился жизнью за то, что врачевал белогвардейцев. Всё это, согласитесь, позволяет иначе прочитывать некоторые тексты Валентина Петровича.
Несомненной удачей можно назвать неожиданное сравнение Катаева с Набоковым. Начинается оно с ученичества у Бунина и заканчивается разбором текстов. Хороший ход.

Тон Шаргунова – ровный. Благодаря этому все неоднозначные поступки Валентина Петровича обрастают новыми подробностями. Ни в коем случае не нивелируются, но становятся хотя бы отчасти понятными. Биограф не даёт оценок и строго повествует, позволяя себе иной раз выдать поэтическую нотку. И это только украшает его работу. Так и сам герой книги, вынашивая новую прозу, всякий раз добавлял в неё стихи своих друзей и название тексту давал поэтической строчкой.

Сам Шаргунов обращается к текстам песен Егора Летова («Вечна весна в одиночной камере»). А сколько поэзии у него самого: «О, это сладкое маниакальное еретическое желание сопоставлять всё со всем, – комментирует биограф творческую тактику Катаева, – заново творя мир, перемешивая его части и одновременно выбирая исключительный, необычайно точный образ…». Или другой пример: «О, смертельный озноб катаевской иронии!» И всякий раз поэтическая нотка звучит между строк, неприметно, спрятавшись за скобки, что не отвлекает от серьёзного тона повествования.

Разыскалась и первая жена Катаева, о которой не знали даже его дети.
Помимо основной линии, вторым планом встают биографии Юрия Олеши и Евгения Петрова, детей и жён Валентина Петровича, что только вносит определённый колорит в повествование.

Десятки малоизвестных фактов рассыпаны по книге. Так мы узнаём, что Катаев ухаживал за сестрой Михаила Булгакова, во время Великой Отечественной войны летал вторым номером (на месте пулемётчика), кутил с Евгением Евтушенко по парижским кабакам, на старости лет учился левитировать по переделкинскому дому.


О детской литературе

Книга Шаргунова не только ладно скроена, но и преисполнена открытий. Кажется, нельзя ни убавить, ни прибавить к написанному ни слова. Однако есть как минимум одна тема, о которой не говорилось всерьёз.

Не хватает разговора о детской литературе в творчестве Катаева. Эту тему можно было бы не затрагивать вовсе, если бы Валентин Петрович отметился в этом сегменте советской литературы одной или двумя случайными книгами. Биограф так и поступает: сводит всё к катаевской формуле по написанию детских стихотворений – всё должно быть просто и понятно, как, например, знаменитое стихотворение «Тёлочка»:

Тёлочка, тёлочка,
На хвосте метёлочка,
Розовый ротик,
Белый животик,
Hожки пёстрые,
Рожки острые,
Мордочка тупая,
А глазки умные.


Откровенно говоря, слабое стихотворение, и характеризовать Катаева как детского писателя не может.

На деле всё было чуть сложней. Валентин Петрович, ищущий дополнительный заработок, как и многие другие взрослые писатели (Владимир Маяковский, Виктор Шкловский, Вольф Эрлих, Семён Полоцкий и т.д.), пробует себя в детской литературе. Сказать, что он относится к этой работе спустя рукава, нельзя. Первые опыты – неудачны, потому что мало опыта. Зато впоследствии случаются отличные книги.

Самое лучшее издательство детской литературы 1920-х годов – «Радуга». В нём вышло у Катаева три книги: «Бабочка» (1925), «Война спичек» (1926) и «Радио-жирафф» (1927).

Вот небольшой фрагмент из «Войны спичек»:

Наши пушки не игрушки.
Мы вам, красным, зададим,
Ставьте пушки на катушки,
Выпускайте едкий дым.

Самолёты, сыпьте кнопки,
Бей горохом по врагу!
А враги сидят в коробке
И оттуда ни гу-гу.

Хорошо же, невелички,
Попадёт вам поделом.
Рассыпайтесь цепью, спички,
И за мною напролом!


Нетрудно заметить, что и в детские тексты Валентин Петрович «проносит» на полулегальном положении серьёзные темы. Например, гражданскую войну. И показывает с большей любовью белоствольные спички, а не красноствольные. Что, конечно, вполне понятно тем, кто знаком с биографией Катаева. «Войну спичек», кстати, оформлял известный художник Владислав Станиславович Твардовский, который работал также с Корнеем Чуковским и Верой Инбер.

Чтобы чётко понимать главное отличие детской литературы 1920-х годов от детской литературы 1930-х годов, можно посмотреть ещё один фрагмент – на этот раз из книги «Радио-жирафф» (1927):

Утром рано обезьяна
Говорит жираффу так:

– Нам без радио в зверинце
Невозможно жить никак.
Разрешите я надену
Вам на голову антенну,
Ведь у вас послушный нрав?

– Что ж, валяйте,
Надевайте,
Буду радио-жирафф.


Короткая история, случившаяся в зоопарке. Жираф ради общего блага решается водрузить на себя провода и стать ходячим проводником электричества. Так у зверей появляется собственная радиоточка. Жертвенность, готовность идти на компромисс («Ведь у вас послушный нрав?») – в этом можно узнать и самого Катаева.

Из этой же маленькой книжечки можно выудить афористичные строчки, которые любил бубнить себе под нос Маяковский: «Как живете, караси?» – «Ничего себе, мерси».

Словом, катаевские книги 1920-х годов (как и вообще вся продукция издательства «Радуга») достойны переизданий и репринтов. Но на этом история не заканчивается.

Когда партия решила закрутить гайки, практически все вольные тексты в детской литературе исчезли. Главной линией стала дидактика и нравоучение. Те писатели, которые нуждались в деньгах или были готовы избавиться от свободного и крамольного поведения своих героев, стали писать как под копирку про пионерию, про молодых спортсменов, про всё хорошее, исключив всё плохое. Герои таких текстов уже не могли иметь неизжитых отрицательных черт.

Катаев не бросил детскую литературу и выдал ещё пару «правильных» книг – «Вещи» (М.: Изд. ЦК ВКП (б) «Правда», 1936) и «Грибы» (М.: Издательство красногвардейского райпромтреста, 1947).

Тема эта крайне занимательная и почти не изученная. Только в этом году вышла монументальная история русской детской литературы, написанная финским исследователем Беном Хеллманом, – «Сказка и быль» (М.: Новое литературное обозрение, 2016). Но и в ней не хватает многих имён. Поэтому неудивительно, что Сергей Шаргунов упустил из вида этот сегмент советской литературы. Но, думается, в новом издании будут внесены поправки.


Лица неучтённые

Нельзя объять необъятное.

Вроде бы простая истина и даже банальная, но, если говорить всерьёз, откровенно ложная для филолога. Можно и нужно изучать то, что до этого было неизвестно. Чтобы не идти след в след за своими предшественниками, надо прокладывать новый путь.

Однако многие биографы брезгуют этим. Гораздо проще дать иную интерпретацию или высказать свою расходящуюся с официальной точку зрения. Это не касается Сергея Шаргунова. Это его первый опыт в написании биографий, поэтому какие-то огрехи простительны.

И, тем не менее, хотелось бы обратить внимание на несколько неучтённых персонажей, упоминание которых добавило бы шарма биографии Катаева.

Валентин Петрович Катаев – конформист, участвующий в поездках на строительство Беломорканала или в Магнитогорск, участвовал и в полулегальных нонконформистских изданиях Алексея Кручёных. И не единожды, а на протяжении довольно продолжительного времени.

Так он переписывал стихи Велимира Хлебникова. Его труды вышли стеклографированном изданием в 1928-м году. 100 нумерованных экземпляров. Вместе с ним работали Артём Весёлый, Ада Владимирова, Михаил Козырев, Юрий Олеша и, конечно, сам Алексей Кручёных.

То есть хлебникововедение начиналось в том числе и усилиями Катаева.

Ещё тот же Кручёных издавал рукописные сборники под названием «Турнир поэтов». Так, например, в книге за 1928 год можно найти стихи Николая Асеева, Веры Инбер, Валентина Катаева, Семёна Кирсанова, Владимира Маяковского, Бориса Пастернака, Велимира Хлебникова. Само по себе появление Валентина Петровича в этой череде великих имён много стоит.
Александр Мелентьевич Кожебаткин, известнейший издатель и библиофил, говорил: «Мы лени-и-вы и нелюбопы-ы-ытны!» Это касается в первую очередь современной филологии, которая не хочет, а, может быть, и не может вырваться из архивов и заглянуть в антикварные и букинистические салоны. А там ведь попадаются ценные документы.

Так аукционный дом «Литфонд» частично опубликовал письмо Сергея Городецкого – одного из самых видных поэтов Серебряного века – в котором тот извиняется за отсутствие на юбилее Катаева по случаю его пятидесятилетия.

Оно любопытно по нескольким причинам. Во-первых, Городецкий то ли от испуга, то ли от волнения путает имя адресата: пишет не Валентин, а Владимир. Во-вторых, через Городецкого мы лишний раз можем убедиться в признанности Катаева среди своих коллег. И, наконец, мы видим, что многофункциональность советского писателя – это норма. А то сегодня многие удивляются, отчего, например, Алексей Толстой писал и исторические романы, и фантастические, и детские книжки, и чего только не писал.

Приведём письмо полностью – благо есть возможность увидеть не только публикацию (далеко не полную) аукционного дома, но и фотографию этого письма:

«Дорогой Владимир Петрович. Очень сожалею, что не мог вчера лично вас поздравить. Со времён «Времени вперёд» у меня очень тёплое к Вам чувство. Как-то складывается быт, что трудно преодолеть разлуку с теми, кто бы рад был видеть у себя, и себя у кого.
Я веду в советской литературе забытую пушкинскую традицию: многообразие жанров. Утвердить ее сейчас насущно необходимо. (В этом будет (и только в этом) одна из побед советской культуры над Леонардо, Микель-Анджело, Ломоносовым и… Пушкиным!). (Выяснить, чего хотим, и по беспечности не можем поднять).
Эту линию я веду никем не понимаемый и замкнутый в круг переводчества и либреттизма. Но я побежду! Погодите!
Так вот, я от души вас приветствую за многообразие жанров.
Раскрывайте их еще шире, не презирайте ни малейшей щелочки, в которой чувствуете возможность раскрытия новых сторон вашего таланта.
У вас есть чувство быстротекущей жизни, от ритма которой стареющий мозг, несмотря на чеснок и грибы, неминуемо отстает. И давайте ускорение, п.ч. мозг творца должен шевелиться на тысячные доли секунды быстрее, чем черепаха истории. Тогда будет и взор в завтра, о чем мечтает молодежь.
Целую вас!
С. Городецкий».

Что и говорить, ценный для филологии артефакт.

Ещё один пробел, о котором Шаргунов знает, но, видимо, в ходе работы забывает напрочь – это вынесенные на обложку акварели Катаева 1920-х годов. Думается, читателям будет небезынтересно узнать о них в следующей исправленной версии.

И всё же…

Валентин Катаев – писатель с фигою в кармане. Чтобы он ни делал и о чём бы ни писал, мы всегда можем найти второе прочтение. Так и в случае Шаргунова.

«Погоня за вечной весной» – не только биография или, как указывает сам автор, – роман-биография, но и – манифест здравого смысла. Так получается потому, что остаётся поверх барьеров. Полным ходом идут литературоведческие войны – Быков отказался от Бродского и Довлатова, но забрал себе Маяковского; Бондаренко, в свою очередь, приватизировал Бродского; Варламов забрал Шукшина; Прилепин перетащил на свою сторону Леонова, Мариенгофа, Корнилова, Луговского и вот-вот перетащит целый взвод русской литературы XIX века.

Шаргунов намеренно в стороне от этого. Он озорно подмигивает своим соратникам, когда речь заходит о крымской истории. И одновременно встаёт на позицию своих либеральных оппонентов, когда требуется без ужимок и шуточек говорить о «кровавом режиме» или неоднозначных поступках Катаева.

Шаргунов, пока дуют на наших глазах свирепые ветра литературного процесса, не делает и шага в сторону. А наоборот – делает немыслимый рывок. Предыдущей книгой «1993» он окупил все авансы, которые выдавались ему как молодому автору, а биографией Катаева набрал высоту, качественно превышающую уровень свободного полёта, – это уже где-то за орбитальными станциями, фиксирующими современный литературный процесс.

Как поёт Сергей Старостин: «Высоко-высоко улетел сокол… Высоко-высоко залетел сокол… Выше того моя радость».

Выше того – читательская благодарность.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 099
Опубликовано 18 июл 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ