Григорий Бакус. СКЕЛЕТ ВЕЛИКАНА БУРЖУА (Часть 1)

Редактор: Марина Яуре


(Часть 2)(Часть 3)(Часть 4)

Марина Яуре: Григорий Бакус размышляет о духовных исканиях на заре века Просвещения в повести «Скелет великана Буржуа» (в 4 частях).



1. земля




INCIPIT TERRÆ REGIO

О море! о земля! о тварей естество!
Земля и сокрытые в её недрах материи, вещества и сущности – суть огромный неизведанный мир, сокрытый от человеческих глаз тонкой оболочкой поверхности. Там зарождаются, оттуда приходят металлы, несущие смерть и порабощение людям – золото и железо; там в вечном мраке подземелий вызревают подобно плодам растений минералы и камни, искушающие нас своими тайными свойствами. В старину полагали, что всё это богатство принадлежит волшебным карликовым народцам, гномам и кобольдам, жадным и неуступчивым, однако сейчас нет более уверенности, что они вообще существуют в сотворённом Господом мире. Всё больше своих богатств отдаёт плодородное чрево Земли, покоряясь орудиям рудокопов и пытливой мысли инженеров; богатства же эти расходуются нами по большей части легкомысленно и безрассудно, как, впрочем, и самая жизнь наша. Точно также и тело человеческое, драгоценный сосуд души, рассматривается чаще как средство для достижения отвлечённых целей. Нет ли иронии в том, что Земля и Человек, сотворённые Божественном замыслом, объединены судьбой отдавать самое лучшее, что только в них есть, на потребу отдельных личностей, искушаемых алчностью и гордыней. И то, и другое – лишь материал в глазах государей, коим они вольны распоряжаться по собственному разумению.

***

Полки двинулись.
Ровным строем с развевающимися на ветру знаменами под мерную барабанную дробь шагали они - в центре шли пикинеры, по краям – мушкетеры. Впереди был неприятель, многократно превосходивший их численностью, но это обстоятельство не имело значения, ибо сыны земли свейской были привычны лишь к одной манере боя – атаке. Оттого офицеры криком и древками гелебардов выровняли ряды и бросили солдат в бой. Ибо ежели не атаковать неприятеля самому, оставалось только бежать, заранее смиряясь с поражением.
Сотни ног разом делают шаг. Вся огромная махина армии приходит в движение. Вскоре в небо поднимается пыль, оседая на синем сукне мундиров.
Верные солдаты короля свейского Каролуса вторыйнадесять устремились вперед.
В битву.
Ещё затемно случились первые бои за русские полевые укрепления-шанцы, но только сейчас настал черёд генерального сражения.
Баталия началась…

***

Накануне такого события пить было нельзя, а потому они играли. Коротая тягостные часы ночного ожидания офицеры Его Королевского Величества мешали поровну страх неизвестности с азартом карт и костей. Быть может, была там еще и надежда, но доподлинно того неизвестно, ибо этой ночью многие из них доживали отпущенное время до последней минуты. За множеством еще не свершившихся смертей надежда умирает первой.
Оттого – игра.
Оттого и азарт.
В своих страстях карты сулили забвение людям, отчаявшимся утопить страхи в вине.
Оттого росли ставки: кто-то спускал до последней кроны жалованье, обогащая другого, более удачливого игрока, и всё это – в мгновение ока.
Капитану Нальтакеру везло, ибо он не зря столько лет носил с собой колоду дорогих французских карт, порядком засаленных, но неизменно приносивших удачу своему владельцу.
Вот уже выросла порядочная куча золотых монет на столе подле него, а вокруг столпилось изрядное количество зевак из числа тех, кто тщетно пытался снискать милости Фортуны.
Догорали свечи.
Напротив капитана остался только один игрок, никак не желавший смириться с проигрышем.
Последние карты.
Шум утих…
Колода и на этот раз не подвела владельца.
Игра окончена.
Ставка капитана, приумножив себя за счет выигрыша, вернулась в общую кучу золота.
- Позволь мне отыграться!..
- На что? Ты только что облагодетельствовал меня остатками своего жалования.
- У меня остался еще фамильный перстень с адамантом – я ставлю его. И своё доброе имя Кристиана Каспара Эрменриха, дворянина из Упсалы.
- Да что мне с твоего имени?! И перстенёк свой оставь себе – я не забираю последнее у напыщенных дураков, что не умеют как следует рассчитать свои силы.
Всё шло к поединку.
Точно подчеркивая насмешку в словах, дрогнуло пламя догорающих свеч; рука проигравшего сжалась на эфесе шпаги, и в перстне вспыхнул кровавый отблеск.
Заметив это движение, триумфатор завершил свою шутку словами:
- Офицерам Его Величества не пристало оказывать услуги неприятелю, убивая друг друга без крайней на то нужды, - на его губах заиграла злая улыбка. - Это Вам, сударь, на спокойную старость или же на достойные похороны, смотря по тому, как Господь Бог рассудит сегодня.
И он швырнул одиноко лежавший с самого края золотой в сторону разоренного Эрменриха.
Монета звякнула об стол. Вокруг стояла гробовая тишина.
Победитель спокойно сгреб выигрыш и удалился прочь, точно заявляя каждым движением: судьба переменчива, и счастлив тот, кто своевременно умеет остановиться.


***
Пролетело ядро, оставив за собой кровавую просеку в плотных боевых порядках. Тех, кто стоял ближе, пушечный выстрел разрывал в клочья, обдавая брызгами оказавшихся рядом товарищей. Те же, что стояли позади, с большей вероятностью оставались лежать на поле боя покалеченными и израненными.
В общем – дело привычное: русские пушки палили часто из самой гущи зеленых мундиров, то и дело прилетали смертоносные гостинцы. Главной, наипервейшей заботой атакующих шведов было успеть добежать до неприятеля, пока новый выстрел не скосит их самих.
Главное – сохранить строй, ибо беспорядочная атака бессмысленна. Она захлебнется, едва достигнув цели.
Оттого важно не допустить паники, ибо отступать придется всё по тому же полю, усеянному телами мёртвых, умирающих и тех из раненых, кто утратил способность двигаться самостоятельно.
И всё так же будут стрелять пушки.
И будет налетать на бегущих неприятельская кавалерия.
Потому – вперёд!
Навстречу ощетинившимся остриям пик и нацеленным жерлам пушек и мушкетов…
Шагом!
Среди бела дня по полю, ровному как стол…
Марш!
Так, чтоб быстрее выйти на дистанцию прицельного выстрела…
А пока еще этот путь не пройден, даже самый отъявленный грешник вдруг обретает истовую веру в Бога, его милосердие и справедливость.
Первым долетает грохот пушечного выстрела…
- На всё воля Твоя, Господи…
Потом – свист подлетающего ядра…
- Избави нас от Лукавого!..
Наконец - чавкающий звук разрываемой плоти, хруст костей, стон, хрип, нечленораздельный вой, брызги крови и разрозненные члены человеческого тела в обрывках обмундирования …
- Не убоюсь зла!..
Следом раздаётся перекрывающий всё крик офицера: «Сомкнуть строй!..»
И целая жизнь распадается на отдельные мгновения, которые всплывают перед глазами в произвольном порядке, без всякой связи и очередности…
Люди, столкнувшиеся со Смертью лицом к лицу, точно замирают, оглушенные и ошалевшие. И вот уже офицеры лупят налево и направо шпагами в ножнах или древками гелебардов, пытаясь привести солдат в чувство, заставить их двигаться, повинуясь силе привычки и многолетней муштры.
Сомкнуть строй!..
Выровнять ряды!..
Шагом марш!..
Вперёд!..
И войско движется дальше. И многие тысячи как один человек бормочут сквозь зубы молитву, точно заклинание.
Лишь бы дойти туда, где мушкетёры сделают свой единственный выстрел, гренадёры швырнут гранаты и армии, наконец, сойдутся в рукопашной схватке….
Там уже можно не думать…
Там нужно только колоть и бить…
До победы…
… или собственной гибели.

В жизни каждого бывалого солдата такое случается не единожды.

И сейчас всё повторилось вновь.
Неприятель был уже близко.
Прилетело очередное ядро и Кристан Каспар Эрменрих обернулся, дабы призвать солдат своих восстановить порядок.

И тут случилось страшное.

С убийственно короткой дистанции ударила русская шрапнель, безжалостно выкашивая сеченым железом передние ряды.
Люди падали точно снопы.
На мгновение офицер застыл в той же позе – вполоборота к солдатам с поднятой шпагой в правой руке…

***
Левый фланг армии государя Карла дрогнул.
Два батальона шведской инфантерии – из Нерке и Эстергётланда – бежали с поля боя.
Уппландский пехотный полк захлестнула контратака русской гвардии, после чего он был смят и уничтожен – с ним погибли его командир Густаф Шернхёк, старшие офицеры, почти все командиры рот и большая часть рядовых.

***
Час кавалерии пробил.
Среди прочих офицеров Нюландского полка повел в атаку свой второй эскадрон и капитан Нальтакер. Как и во многих других сражениях, главной задачей кавалерии было выправить положение на поле боя, однако здесь удалось только спасти некоторое количество душ из числа бегущей инфантерии.
Во всяком случае – отсрочить их гибель.
Бой шёл своим чередом.
Снова и снова всадники врезались в строй русских войск.
Снова и снова несли потери людьми и лошадьми.
Но всё было тщетно.
Вот уже третья атака захлебнулась; взмыленные лошади чуть не падали, да и люди едва ли находились в лучшем состоянии.
От эскадрона осталась горстка всадников.

По-прежнему бежали пехотинцы, искавшие спасения подальше от битвы и разбушевавшейся смерти.
Некоторые из них уже побросали оружие и амуницию – панику в них разжигал слух, будто бы король погиб.
- Да откуда тебе это знать?!- бросил Нальтакер пробегавшему мимо него солдату, перетянув его ради пущей убедительности плашмя по спине шпагой.
- Да разве такой была бы битва, будь он жив? - крикнул в ответ тот и продолжил свой нелегкий путь в поисках спасения.
Остатки эскадрона съехались вместе для своей последней атаки.

Все они прекрасно понимали, что конец близок.  
Тем не менее, развернулись и помчались на встречу неприятелю.
Противник среагировал мгновенно – его инфантерия в боевых порядках выровняла строй, ощетинившись оружием.
Мушкетёры сделали залп.
И в довершении всех бед прилетели ядра и гранаты русской тяжелой артиллерии.

Взрыв!

Внезапно прекрасно выезженная лошадь понесла седока, закусив удила.
Прочь от боя в сторону такого зелёного Будищенского леса – сюда устремились многие беглецы, спасавшиеся от убийственного огня.
Вот и животное чутье влекло туда же.
Капитан Нальтакер вскоре оставил всякие попытки изменить ситуацию: он рассудил, что пешим уйти куда сложнее, чем верхом.
Тем более, что, вылети сейчас из седла, он уже не сможет подняться без посторонней помощи. И не усталость была тому виной, а последняя его тайна.
Потому – лучше верхом.
Так надежнее.

***

Пушки продолжали стрелять.
Летели и падали ядра.
Даже упав, они какое-то время катились вперёд с силой, достаточной, чтобы оторвать ногу встретившемуся на пути человеку, если тот не успевал отскочить прочь.
Даже на излете ядро несло в себе страшную смертоносную силу.
Так и случилось здесь.
Пушечное ядро нагнало всадника у топкой болотинки подле Будищенского леса.
Пролетев большую часть поля боя, оно, наконец, поразило свою цель.

Удар!
Страшная сила сметает и переламывает всё, что только окажется у неё на пути.
Она слепа; ей нет дела до того, что ей суждено сокрушить или кого лишить жизни.
Удар!
Пушечное ядро нагнало всадника в тот момент, когда он уже посчитал себя в безопасности.
Сверху вниз по пологой траектории.
В спину.
В район поясницы, переламывая все сочленения в противоположность отведённому природой порядку.
Разрывая обмундирование и амуницию.
Нальтакер вылетел из седла, его швырнуло вперёд через голову лошади.
И пока он летел, прошёл золотой дождь – ядро разорвало туго набитый монетами кожаный пояс.
Часть из них брызнула, точно вода, в разные стороны, другая же – силой удара прошла вперёд сквозь кожу и верхние ткани, проваливаясь в брюшную полость и застревая во внутренностях.
Вслед за просыпавшимися монетами над землёй рассыпалась злосчастная колода французских карт; казалось даже, что какое-то время они ещё парили в воздухе

Нальтакер был слишком храбр для того, чтобы страшиться смерти от неприятельского оружия.
Слишком хитёр и расчетлив, чтобы опасаться чужих козней, ибо некому было плести их…

Друзей у него не было.
Порой его держалось несколько собутыльников – каждый раз до большой драки или же новой баталии. И то, и другое с неизменным успехом прореживало ряды его знакомцев, однако непременным условием всегда было то, что сам он выходил невредимым из каждой такой оказии. Так было всегда. За долгую жизнь многие недоброжелатели желали не единожды, чтоб этого наглого борова подняли уже на пики. Но все было тщетно. Смерть точно нарочно обходила его стороной и ради какой-то одной ей понятной забавы отводила костлявой рукой наведенные жерла мушкетов и занесенные клинки.


На все это он только посмеивался в свои густые рыжие усы.

И вот теперь, в одночасье, всё изменилось.
Удача отвернулась – и он погиб, сам того не заметив.
Колесо Фортуны повернулось, и Смерть его сразила в тот момент, когда он уже был почти уверен в собственной безопасности…
Его сгубила жадность.
Его сразил наповал тот самый выигрыш, который он до последней монеты своими руками уложил в кожаный пояс…
Судьба переменчива и склонна пошутить.
Его убило золото, тяжесть которого приковала его к коню, – ведь более всего на свете в этой битве он боялся, что не сможет взобраться в седло без посторонней помощи и потому станет легкой добычей для мародеров…
Как моряк к своему кораблю, капитан Нальтакер был привязан к своей лошади.
В ней одной была заключена его надежда на спасение.
В ней одной была заключена сама жизнь…
Как моряк без корабля не в силах преодолеть моря, так и наш кавалерист был бы совершенно беспомощен, случись ему оказаться на поле боя пешим…

Удар!
Его тело переломилось и вылетело прочь из седла.
То золото, которым он так дорожил, частью рассыпалось над топью, частью проникло в самое его существо.
Пролетев по нисходящей, его тело завершило траекторию выстрела, упав в десяти шагах далее разведанной людьми тропы.
Там его встретили…
…зеленая тина, тёмная, пахнущая торфом вода.
…зыбкая и обманчивая гладь.
…и многочисленные болотные обитатели, что таятся здесь всюду - в глубине топи, в ветвях чахлых деревьев, в самом воздухе. 

Боль пронзила всё его существо.
Вспыхнула и погасла.
После неё пришла темнота, оглушающая человеческие чувства.

Когда боль прошла, капитан Нальтакер увидел ворона, сидевшего на ближайшей коряге и смотревшего на него. Глаза птицы горели жадностью…
Человек смежил веки…
После чего на той же коряге он увидел странного карлика в смешном колпаке, сморщенное бородатое лицо которого точно само устремлялось вперёд, превращаясь в длинный крючковатый нос…
Уродец сидел, напоминая всей своей фигурой большую нахохлившуюся птицу…
Крошечные глазки отсвечивали изнутри красноватыми бликами, а непропорционально длинные пальцы рук были в постоянном движении.
Карлик смотрел на него, но было что-то такое в его колючем взгляде, говорившее, что умирающего человека он не видит…

Мимо капитана Нальтакера прошла цапля, уверенно шагая в мутной и затхлой воде.
Лёгким движением она выхватила лягушку….

Казалось – ещё дрожат веки.
Казалось – он ещё видит…

Вместо цапли по воде ходил карлик, нагибаясь и опуская руку – одним точным движением он доставал со дна затерявшийся там металл – оловянные пуговицы, свинцовые пули, золотые монеты…

Наконец Нальтакер понял, что и его коснулись эти вытянутые узловатые пальцы. Казалось, что они вот-вот скользнут в отверстую рану и в тоже мгновение выхватят из неё монету.
Последним движением он сумел поймать протянутую руку.
Ворон на коряге глухо и утробно каркнул.
- Нет, гном, этого золота тебе не видать… - сами собой прошептали губы.


***


После того, как Марс покидает поле боя, кто остается властвовать на земле? Победа-Виктория, дочь его, или же люди со своими государями, полководцами и героями? Или же ложится на землю тень смертная, проникнутая болью и страданием человеческим, это царственное одеяние Плутона? Или же уходят сии порфироносные особы прочь, ибо претит им зловоние мертвой плоти и экскрементов? Кто остается здесь со всеми истерзанными?
Так рассуждал Николас Бидлоо, личный врач царя Петра Алексеевича, созерцая огромное поле, усеянное брошенным оружием, одеждой , а также – изломанными телами мёртвых и умирающих людей и лошадей. Вот уже шесть лет , как он в России. Его стараниями устроен первый гошпиталь в Москве и разбит Лефортовский парк, отведенный для отдохновения увечных. Сейчас же он, доктор медицины Лейденского университета, со многими русскими учениками своими, пребывал в той стихии, которую стремился усмирить наукой на протяжении всей своей жизни.
Над огромным полем подле маленького городка Полтавы в знойном летнем воздухе стоял неумолчный стон. Так умирали ратники русские и свейские, ковавшие оружием своим славу великих держав. Среди них бродили их удачливые товарищи или бывшие недруги, редкие священники и лекаря. Раздавались выстрелы – так добивали изувеченных скакунов и тех из людей, чье положение казалось безнадежным. Милосердие иногда принимает причудливые формы, так, что уже и не отличить его от мести. И, конечно, зависть и алчность – тут же рядом, бок о бок. Мертвые, умирающие – это всё добыча и пожива, ибо война никогда не бывает брезгливой. Низкое и высокое, грешное и святое – все перемешалось здесь. Трофейные команды, мародеры, медики – их страда наступает в тот момент, когда сражение заканчивается.
Священники причащали умирающих, пленные оттаскивали бездыханные тела, а между этими двумя занятиями и нужны были лекаря . Там, где еще брезжила надежда в угасающих глазах, находилась работа для пил, щипцов и скальпеля хирурга. Зашить, вправить или отсечь долой – вот, в общем-то, весь выбор врачевателя. Главное – победить Смерть, не дать истечь кровью, опередить заражение. И все по живому – под неумолчный бессловесный вой или злые, переполненные болью слова. Поверишь тут в магию, когда все воет, скулит, скрипит зубами или же поносит и проклинает тебя из последних сил. Если стакана водки оказывалось мало, приходил на помощь старый добрый фельдшерский молоток в руках помощника, – и все равно надо было напрягать все силы до тех пор, пока в ведро не упадет кусок омертвелой плоти, а на кровоточащие раны не будет наложена повязка. А тут уже несут следующего – десятого… сотого…
И всё равно кто-то погибает рядом…Кому-то суждено умереть в старости на собственной постели, но многим – прямо здесь, под открытым небом. Или же на носилках, после того как битый час щипцами ловили в открытой ране пулю и осколки костей. Судьба переменчива и склонна пошутить…

Увечных было много.
Их несли отовсюду.
Так было в день сражения, и на следующий после него – тоже. Да и потом этой череде конца видно не было.
Уже через час-другой от начала дня хирург переставал различать лица и слова.
Всё стонет.
Всё кричит.
Всё болит и кровоточит.
Целый мир распадается на бессчетное множество однократных  действий, что повторяются снова и снова.
Рассечь.
Достать.
Зашить.
Под конец глаза слипались, пальцы отказывались слушаться и скальпель выпадал прочь.
Ежели случалась заминка и очередного раненого не вносили сразу же за предыдущим, предательски нападал сон, и на считанные мгновения Бидлоо проваливался в тревожное забытье. После чего через какое-то время (которое, впрочем, никогда не выдавалось продолжительным) под стоны и проклятья наступало пробуждение. Доли минуты длилась борьба с тяжелыми, точно налитыми свинцом веками.
Того ради, чтобы снова усталыми, плохо слушающимися руками…
… резать.
… пилить.
… шить.

Людей больше нет.
Есть отверстые раны.
Их истерзанная плоть…
Кровь, лимфа и гной…
Земля, обрывки мундиров и прочая грязь, налипающая в изобилии повсеместно и усугубляющая боль…
Жадные до крови мухи, копошащиеся всюду, где только возможно…

***
А потом случился сон, о котором он не помнил даже, как удалось смежить веки…

***
Пробуждение принесло нежданную находку – оказалось, что заскорузлыми от чужой крови пальцами сжимал он красивый перстень старинной работы с адамантом чистой воды.
Трудно было отвести взгляд от него.
И не сразу удалось это Бидлоо…
И только потом пришло воспоминание о дне вчерашнем.
Он вспомнил готта, которого принесли под вечер…
По всему было видно, что он не жилец больше – правую руку его изъела картечь так, что несколько оставшихся от кисти пальцев болталось на жилах и связках, какая-то часть заряда (видимо – меньшая, ибо большая пришлась на руку) ушла в корпус, лицо было иссечено, один глаз вытек…
Решительно непонятно было, как в этом изорванном теле еще теплилась жизнь и держался дух.
После того, как раненого уложили на стол, Бидлоо отсек долой источник тупой зудящей боли – жалкие остатки кисти отправились в ведро. И в то же мгновение хирург почувствовал, что этот полумертвый швед схватил его за плечо уцелевшей левой рукой.
- Отдай мое кольцо… – очень отчетливо произнес раненый и тут же осекся, осев от тяжелого удара по голове, которым одарил его помощник лекаря.
Из обессилившего тела достали шрапнель…
Потом – наложили повязки.
Готта уже унесли, но Бидлоо зачем-то нагнулся к ведру.
На одном из мёртвых пальцев был перстень…

Тот самый, что сейчас лежит у него на ладони.

Этого шведа он больше не видел.
Не встречал среди выживших в лазарете.
Не было его и среди мертвецов, что скапливались тут же подле гошпиталя, – ведь не каждому дано пережить ярость смерти и премудрость лекарей….
Этого готта нигде не было.
Как сквозь землю провалился.

Так и осталось кольцо у хирурга, а с ним – слова, разрозненные и непонятные.
Шли годы.
За всё это время Бидлоо ни разу не надел его на свою руку.
Но и не выбросил тоже.
Точно что-то мешало бросить в сундук этот нежданный и нежеланный трофей.
Или – продать.
Или – подарить.
Этот перстень Бидлоо носил на шее, подвесив на кожаный шнурок.
Точно страшился он даже мысли о том, что может случиться потеря до того, как старый владелец явится за своим достоянием…

Эта вещь не принадлежала ему, скорее наоборот, - он стал ей суеверным сторожем.
И все чаще казалось Бидлоо, будто тогда, в гошпитале под Полтавой, явился ему выходец с того света и с какой-то одному ему ведомой целью вручил этот перстень.
Врач и натуралист, естествоиспытатель, знающий подлинную цену людским суевериям в прошлом, он почти уверил себя в том, что однажды ему предстал призрак.
Вечерами, если не было иных занятий, придворный врач русского царя Петра Алексеевича, доктор медицины Лейденского университета Николас Бидлоо подсаживался к огню и рассматривал эту вещицу.
Адамант отливал красными бликами.
А на ободке читалась еле заметная среди украшений и завитков латинская надпись 

Me mortuo terra misceatur igni –
- С огнём смешается земля по смерти моей.

Что это – пророчество?
… или чей-то позабытый девиз?
… или просто непонятные большинству людей значки мертвого языка, утратившие за давностью лет какое-либо значение?..  

* * *   
Минуло десять лет с того дня, как перстень перешёл к Бидлоо.
Большую из них часть старый хирург провёл в Москве.
В канун Рождества, в тени старого лютеранского кладбища, принадлежавшего Немецкой слободе, случилась эта встреча.
Бидлоо узнал эту тёмную фигуру сразу же, как только увидел.
Хоть и не ожидал увидеть своего знакомца таким.
Как и положено призраку, тот не постарел ни на миг с их прошлой встречи.
Более того, исчезли все эти жуткие отметины, что наложила Смерть десницей своей.
Кристиан Каспар Эрменрих был молодым и красивым человеком.
На нём был безупречно сидевший по фигуре мундир.
Ни грязи, ни крови.
Ни следа увечий.
Но это был он.
Бидлоо подошёл не сразу.
Ноги его не слушались.
Язык – тоже.
Знакомец его продолжал стоять там же, где и был замечен.
Он не таился случайных прохожих, как не боялся редких лучей заходившего солнца.
В воздухе медленно кружились снежинки.
Сгорбленный, сильно постаревший врач морщинистой рукой сдёрнул с шеи перстень на шнурке.
Потом – сделал шаг, протягивая его фигуре.
Призрак даже не шелохнулся.
Бидлоо сделал навстречу тому ещё несколько шагов, отчётливо понимая, что каждый последующий даётся ему с большим трудом.
Кристиан Каспар Эрменрих словно не видел смертного перед собой.
Так и стояли они среди надгробий какое-то время, седой сутулый натуралист и вечно молодой выходец с того света.
А вокруг была тишина.
Бидлоо продолжал стоять, смиренно склонив голову и протягивая перстень бывшему владельцу.
Ветер, играя снежинками, бросал их в лицо человеку, где они таяли и стекали между морщин подобно слезам.
Врач чувствовал, что его пальцы немеют, губы начинают дрожать, однако он так и не решился бросить взгляд в лицо призраку или же вымолвить хотя бы одно единственное слово…
Наконец тихим шелестом прозвучал голос:
- Отдай моё кольцо великану!
После чего тень Кристиана Каспара Эрменриха растаяла в сгустившихся сумерках.
А на земле в одиночестве остался старый хирург, сжимавший в руке чужой перстень и беззвучно плакавший оттого, что ему так и не удалось проникнуть в таинство вещей…

* * *
О суета суетстсв! О, смертный, слабый, страстный!
Престань превыше мер себя ты возносить,
Престань, не возносись ты гордостью напрасной,
Что будто можешь ты спокойно в свете жить…
[Алексей Андреевич Ржевский. СТАНСЫ, 1761 г.]


EXPLICIT TERRÆ REGIO







_________________________________________

Об авторе: ГРИГОРИЙ БАКУС

Родился в 1983 году в городе Калинине (ныне – Тверь). Историк-медиевист, автор ряда научных работ по истории Охоты на ведьм в Западной Европе позднего Средневековья-раннего Нового времени. Исследования публиковались в ведущих исторических периодических изданиях, в т.ч. – «Казус. Индивидуальное и уникальное в истории» и «In Umbra. Демонология как семиотическая система» Ведет в Твери научно-популярные проекты Imago et Littera и Russian Warfare. XX Century. В свободное время пишет стихи и прозаические миниатюры.скачать dle 12.1