9 октября в Москве стартовал очередной сезон проекта «Полёт разборов», вернувшегося на старую уютную площадку в библиотеке им. Антуана де Сент-Экзюпери. Стихи читали:
Алиса Орлова, Вячеслав Памурзин и
Данила Иванов. С девятнадцатым выпуском наш поэтически-критический сериал обретает второе дыхание и наполняется новыми смыслами. На этот раз под незримым крылом великого авиатора развернулась дискуссия о жизни и смерти, энтропии, детском фольклоре, «дизайне», насколько он возможен в стихотворчестве, о дословесном начале поэзии. Андрей Тавров, один из критиков девятнадцатой серии, отметил, что наиболее точное слово, которым можно было бы объединить подборки трёх поэтов, – «спасение».
Подборка
Алисы Орловой, как и других поэтов, вызвала диаметрально противоположные оценки и жаркую дискуссию.
московский зоопарк
кликабельный зверек
пригрелся под плащом
прогрыз себе гнездо
то по плечам бежит
то тявкает у ног
он нежный, как сова
он ласковый как дог
небесную глазурь
я развожу в тазу
лисёнок на груди
прилежен и жесток
он слишком мало спит
он слишком много ест
мы ляжем рядом с ним
в формате «только текст»
Андрей Тавров отметил, что для стихов Алисы характерна энтропия, что это «морок мирка, жуткий и обжитой», в котором персонажи стихов и лирическая героиня действуют как марионетки: недаром cреди этих героев – щелкунчик, персонажи городского фольклора, люди становятся «человечками», и мир, населяемый ими, тяготеет к несуществованию.
Кирилл Анкудинов, рецензии которого часто крайне ироничны и нелицеприятны, назвал подборку «дизайнерской», отругал её за вторичность и хлёстко охарактеризовал стиль этого «дизайна» – «готик-няш».
Борис Кутенков отметил чрезвычайную уместность «самоумалительной» интонации, ошибочно показавшейся Анкудинову «новой кокетливостью», а гость из Эстонии Людмила Казарян увидела в ней многое из «детского фольклора», передающееся из уст в уста поколениями.
Подборка
Вячеслава Памурзина заставила задуматься о существовании лирического героя в современной поэзии.
Неизвестным героем прослыл в непутёвой компании,
на музейном учёте до времени не состоя.
Ты весьма преуспел в дидактическом самокопании,
в остальном примитивен, как вся фонотека твоя.
Неэпически маешься между глотком «Арсенального»
и дебильным азартом вселенский снискать геморрой.
От совковой манеры латентного пассионария
тяжело отвыкать, вообще не втыкая порой,
что учившийся доблести лишь по амберовским хроникам
и пиратским кассетам, где ниндзя вопили «банзай!» –
никогда, человек, не станешь ты электроником,
сколько перхоть ни стравливай, сколько курить ни бросай.
Кирилл Анкудинов безжалостно пригвоздил памурзинский «дизайн» определением «офис-брутал», тем не менее отметив техническое совершенство представленных текстов.
Елене Генерозовой в этих стихах увиделся мучительный поиск себя, страх выйти из комнаты, и только через преодоление этого страха возможен выход на новый уровень, очищение и открытие глубин. Вячеславу Памурзину, по словам Генерозовой, необходим этот выход, его нужно найти, как нашли его Веничка Ерофеев или Джим Моррисон.
Андрей Тавров привёл китайскую притчу о поэтическом ученичестве и дословесном начале в поэзии. Чтобы писать стихи, сказал Тавров, надо понять, где источник бытия, связь смыслов. Пока поэт не нашёл дословесное начало, он версификатор. Слова имеют иной смысл, если замкнуты на волшебную пустоту. Тавров отметил, что в стихах Памурзина много фразеологизмов и готовых форм. Отношение к жизни как к фразеологизму – страшное мироощушение. Жизнь не является формой – и поэтому отчаяние, сквозящее в стихах Вячеслава – это попытка разомкнуть фразеологизм, заметив, что в каждом стоящем поэте есть стремление к высокому и одновременно – шутовство, разрыв души на две части. «Эта карнавальность и есть главное таинство души автора», – заметила Людмила Вязмитинова.
Людмила Казарян, увидев в использовании Памурзиным фразеологизмов как раз положительную сторону, рассказала об утрате фразеологического богатства, о нарочитом обеднении литературы, сравнила поэзию Памурзина с ранним Кибировым и «порошками», по которым можно произвести исследование клише нашего сознания.
Клементина Ширшова говорила о его серьёзном отношении Вячеслава к слову, а Борис Кутенков – об интертекстуальных отголосках, звучащих в стихах Памурзина, и о театрализации как необходимости преодоления биографичности и создания художественной картины.
Данила Иванов – один из немногих русских поэтов, сформированных в иноязычной (франкофонной) среде. Стихи Данилы несут на себе отпечаток двуязычия и находятся на стыке культур.
Что-то важное должно произойти.
Всё, что было к месту и не к месту,
Строится на том конце пути,
Силится из глины возвести,
Внять, освободить из-под ареста,
Распуститься ниткой на шарфе́ –
Так, что больше он такой не нужен.
Новый мир, с котомкой налегке:
Мир дивана в смятом рюкзаке.
Над пустыней, чей ледок разбужен
Поворотом (шаг, дверная ось)
Планетарно вспыхнувшей твердыни,
Всё, что так держалось – сорвалось.
Что мне трещины? Я еду вкривь и вкось
К первым людям, сделанным из глины.
Андрей Тавров, рассказав о разнице между «центростремительной» поэзией (Мандельштам) и «центробежной», пришёл к выводу, что в поэтике Данилы Иванова повествователь стоит в центре. Но чтобы поэтическое слово стало волшебным, ему необходимо обрести бездонность, войдя в мир без меры, а не в тёмную комнату. Критика расстроило, что стремление обрести свободу –мотив, звучащий у всех троих разбираемых поэтов. Но что, кто мешает обрести свободу? Так герой пытается расколоть мир, но возвращается в каморку эго – в стены собственной тюрьмы.
Елена Генерозова добавила, что стихи Данилы Иванова отмечены чувством нового времени. Остальные участники «Полёта разборов» – Вячеслав и Алиса – действуют в пространстве, где фокус зрения сдвинут в прошлое. Лирический герой Данилы Иванова свободно существует в сегодняшнем дне. Тем не менее, главными недостатками подборки Елена Генерозова назвала нехватку отточенности слова, неряшливость рифмы, несмотря на музыкальный строй, присутствующий в стихах Данилы.
Кирилл Анкудинов раскритиковал подборку Иванова, заметив, что автор хочет казаться прогрессивным, копирует образцы немецкоязычной поэзии начала ХХ века, главным образом Рильке, что поэт неопытен и строки его разъезжаются, но, тем не менее, эта поэзия-эмбрион может перерасти себя. Людмила Вязмитинова увидела в поэзии Данилы Иванова родство с собственным творчеством: «Тяжело говорить о подобной поэзии, потому что она перекликается с моей. Ключевое слово здесь экзистенция, попытка всё стянуть в некую точку, из которой должно родиться новое "Я"». Эти стихи, по её мнению, отличает серьёзность и сдержанность, и эта сдержанность, во многом искусственная, придерживает взрыв раньше времени. Вязмитинова назвала «интровертное» творчество Данилы полной противоположностью экспрессивно-динамичной, живописной поэзии, «наиболее ярким представителем которой является Вадим Месяц».
Данила Иванов рассказал о своём двуязычии и о том, что (вопреки наблюдению Анкудинова о влиянии немецкой поэзии), не знает немецкого, сформировавшись по большей части во франкоязычной культурной среде, которая и оказала на него влияние.
Итоги обсуждения подвели ведущие. Клементина Ширшова, помимо всего сказанного, добавила, что Данила обладает вкусом, сдержанностью и работоспособностью. По её мнению, он относится к поэзии как к чему-то сакральному и в его стихах открывается новая суть вещей. Борис Кутенков заметил, что в стихах Данилы есть ощущение перепутья, поиск себя и колебание между попыткой прямого высказывания и поэтической суггестией. Неясно, где настоящий Иванов и в какую сторону качнётся интонационный маятник.
Обретение своего голоса поэтом сродни ответу на вопрос «кто я такой». Ответ на этот вопрос – цель всей жизни. И это – настоящее чудо.
скачать dle 12.1
