Редактор: Наталья Якушина
(пьеса для виолончели и автомата Калашникова)
Действующие лица:ГОРБАЧЕВ Михаил Сергеевич, первый и последний президент СССР
РАИСА Максимовна, миссис Горбачева
ЕЛЬЦИН Борис Николаевич, первый президент Российской Федерации
РОСТРОПОВИЧ Мстислав Леопольдович, виолончелист, гений, лишенный советского гражданства за поддержку Солженицына
ЮРА, юрис
ЛЕБЕДЬ Александр Иванович, генерал-майор, похоронен на Новодевичьем кладбище
ДЕД Матвей, у него коза Зорька, русская печь и нужник на улице
ЖУРНАЛИСТКА, ей не все равно
ПОВАРИХА Галина Африкановна
ОХРАННИК Олег Анатольевич
ПЬЕР, булочник в Париже
ПОГРАНИЧНИК, простой советский парень
Советский народ: мужик, женщина, милиционер и прочиеКрым, Форос, объект «Заря». Середина августа 1991 года.В тени дубов, можжевельников, пальм и кипарисов на берегу Черного моря с кучей чемоданов в руках появляются РАИСА и ГОРБАЧЕВ.ГОРБАЧЕВ. Куда ты столько вещей набрала?
РАИСА (раскрывает один из чемоданов, в нем много телефонов и больше ничего нет). Ты же сам сказал: едем в отпуск, насколько получится. Я взяла только необходимое, смотри. Вот это правительственная связь, это КГБ, это военные, тут Буш, тут Коль, этот с короной – Елизавета Вторая. Ну а вот этот, разбитый, в изоленте – этот Ельцин.
ГОРБАЧЕВ. А плавки? Плавки ты взяла?
РАИСА. Плавки? Не помню, надо поискать. Да зачем тебе плавки? Плавай так! Все равно тут никого нет.
ГОРБАЧЕВ. Ага, никого, только сторожевики, водолазы и снайперы.
РАИСА. Я скажу всем, что ты в плавках! Они не посмеют спорить.
ГОРБАЧЕВ. Логично. А что это там белое?
РАИСА. Где?
ГОРБАЧЕВ. Да вон там, в воде.
РАИСА. Айсберги?
ГОРБАЧЕВ. Раиса Максимовна, Захарка ты моя, откуда же айсберги в Черном море?
РАИСА. Михаил Сергеевич! Ну… тогда чайки.
ГОРБАЧЕВ. Нет, не чайки. Это лебеди!
РАИСА. Откуда тут лебеди? В соленой воде!
ГОРБАЧЕВ. Опять выслуживаются! Лизоблюды!
Уходят.Москва. Большой театр.Сцена из балета «Лебединое озеро». Звучит гениальная музыка П. И. Чайковского, «тема лебедя». На пуантах, в пачках и «коронах» из перьев лебедей на сцене появляются несколько девушек. Они танцуют под известнейший мотив. В углу сцены стул, рядом виолончель на стойке и метла. На стене старый репродуктор.ГОЛОС ДИКТОРА. В вечернем небе появляется стая лебедей. Их вид наталкивает молодых людей на мысль об охоте. Зигфрид уходит с друзьями, оставляя опьяневшего Вольфганга одного. В музыке этого эпизода впервые проходит тема лебедя, которая является главным музыкальным образом балета, — мелодия, исполненная нежной красоты и печали. Гобой первым представляет эту тему. Он звучит на фоне арпеджио арфы и трепетно взволнованных аккордов тремоло струнных.
На сцену входит немолодой мужчина на пуантах, РОСТРОПОВИЧ, в балетной пачке и с «короной» из перьев лебедя на голове. Он, изображая танец, добирается до стула, берет виолончель, садится на стул и начинает играть. Появляется ДЕД Матвей с козой Зорькой на веревке и вязанкой поленьев. Он замирает от удивления, затем ходит между танцующих девушек, рассматривая их. Затем берет метлу и гонит ею Ростроповича, тот убегает с виолончелью. Дед привязывает козу к стойке для виолончели и под звуки нарастающей тревожности в музыке выметает со сцены балетных «лебедей». Крым, Форос, объект «Заря». 18 августа 1991 года, утро.Из радиоприемника «Сони» позывные радио «Маяк» и передачи «С добрым утром». ГОРБАЧЕВ бреется. Входит РАИСА.ГОРБАЧЕВ. Жара какая! Солнце так и шпарит!
РАИСА. Тридцать градусов, август, что ты хочешь? Все сохнет. Зато вода в море – двадцать пять.
ГОРБАЧЕВ. Необходимо утвердить режим дня.
РАИСА. Миша, отпуск же!
ГОРБАЧЕВ. Во всем должен быть порядок. Иначе до анархии останется один шаг. Записывай: утром гимнастика, купание, медицинские процедуры. Днем буду работать. Вечером – часовая ходьба, снова купание в море.
РАИСА. А после, давай культурную программу на час-два? Кинофильм там, телевизор или прогулку?
ГОРБАЧЕВ. Хорошо. Но помни, высший приоритет – сну. Здесь, на юге, в отличие от Москвы, темнеет рано. Будем спать в темноте. Будем высыпаться. Теперь взвешивание. Вставай на весы.
РАИСА. Давай я потом?
ГОРБАЧЕВ. Вставай.
РАИСА. А ты Ирину взвешивал?
ГОРБАЧЕВ. Да.
РАИСА. А Анатолия?
ГОРБАЧЕВ. Да! И Ирину, и Анатолия, и Ксенечку с Настеной тоже. Я даже Галину Африкановну взвесил уже. Одна ты осталась.
РАИСА. А повариху-то зачем?
ГОРБАЧЕВ. Чтоб поменьше нам пирогов пекла! Вставай на весы.
РАИСА. Мишенька, знаешь, у меня от чего-то такой груз на душе, такая тяжесть. Боюсь, соврут весы.
ГОРБАЧЕВ. Вставай, не соврут, мне не посмеют.
РАИСА. Давай я встану, а ты отвернешься?
ГОРБАЧЕВ. Не тяни время.
РАИСА (со вздохом встает на весы). Они точно врут.
ГОРБАЧЕВ. Ну вот, к морю ходим пешком, никакого эскалатора, теперь это очевидно. Всю семью на диету, кроме Настены! Ее будем усиленно кормить! Что у нас там дальше по расписанию?
РАИСА. Гимнастика, затем купание.
ГОРБАЧЕВ. Слушай мою команду: идем на море, по дороге делаем гимнастику. Раз-два-три-четыре. Ноги выше, плечи шире!
ГОРБАЧЕВ и РАИСА идут к морю, на ходу делая гимнастику.РАИСА. Надо же! Над морем, на пирсе, на пляже – везде лебеди. Красиво, конечно, но очень странно.
ГОРБАЧЕВ. Это Ксенечка там плавает? Среди лебедей.
РАИСА. Молодец малышка! Первый раз оторвалась от круга. В нашей команде прибыло!
ГОРБАЧЕВ. А чем это там Анатолий занят на уступе?
РАИСА. Изучает в бинокль морскую гладь, ведет наблюдения.
ГОРБАЧЕВ. Он бы лучше за женой наблюдал. Сгорит ведь! Иринка, ну-ка спрячься в тень!
РАИСА. Не трогай ее, так редко удается позагорать спокойно. С нашей-то жизнью! Купаться идешь?
ГОРБАЧЕВ. В чем? Ты же плавки не взяла. Вот где мои плавки из Берлина?
РАИСА. Рассыпались на части, как Берлинская стена.
ГОРБАЧЕВ. А те, американские?
РАИСА. С фотографией Буша на причинном месте? Это даже для тебя слишком! Давай так. Без плавок. Никто на тебя смотреть не будет.
ГОРБАЧЕВ. Нет, мне перед внучками неудобно. И я не хочу, чтобы зять смотрел на меня в свой бинокль.
РАИСА. Завтра купим новые. Съездим в город и купим. Обещаю!
ГОРБАЧЕВ. Хорошо. Ты купайся, а я пойду поработаю.
РАИСА. Нет. Стой. Я без тебя не буду купаться. Пойду с тобой.
ГОРБАЧЕВ. Пешком.
РАИСА. Ладно. Чувствую себя немного декабристкой.
ГОРБАЧЕВ. Ага. В трехэтажном дворце с кинозалом, бильярдной, бассейном, тренажерным залом и сауной. Ай! Ой!
РАИСА. Миша? Что? Опять прострел?
ГОРБАЧЕВ. Зови врача. Чертов радикулит.
РАИСА. А я говорила! Надо было на эскалаторе ехать. Зря, что ли, строили до самого моря? Похоже, гимнастику из расписания вычеркиваем. Больно?
ГОРБАЧЕВ. Очень! Жарко как. Дайте попить! Платок, платок дай. И уберите вы уже этих лебедей!
Смоленская область, село Тёмкино, изба ДЕДа Матвея. 18 августа, утро. ДЕД включает радиоточку, а РОСТРОПОВИЧ берет виолончель и садится в стороне на стул. ЛЕБЕДЬ со своим танком на побывке в деревне у Деда. Он в штатском, в панаме, разлегся на солнышке, слушает музыку. Танк накрыл другой панамой.ГОЛОС ДИКТОРА. Сегодня мы передаем концерт Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и телевидения, с которым выступит народный артист Советского Союза, лауреат Ленинской премии, профессор Мстислав Леопольдович Ростропович. Он сыграет Концерт для виолончели до мажор Йозефа Гайдна.
Из радиоточки звучит музыка. ЛЕБЕДЬ встает, берет лопату, начинает копать картошку. ДЕД доит козу Зорьку, РОСТРОПОВИЧ играет на виолончели. ДЕД старается доить козу в такт музыке.Музыку прерывает телеграмма из штаба. ЛЕБЕДЬ (читает). «Отпуск прервать. Оперативную группу возглавить. Приведение в готовность к действию организовать». А куда полетим-то?
Получает новую телеграмму.ЛЕБЕДЬ (читает). «Будет уточнено позже». Невыполнимых задач, конечно, нет. Но здесь и задачи-то как-то нет. Дед Матвей, отпуск кончился. (С
нимает панамы с себя и танка, но остается на месте.)ДЕД. Так только ж начался? И куда ж ты?
ЛЕБЕДЬ. Да вот пока не знаю.
Приходит новая телеграмма.ЛЕБЕДЬ (читает). «Ждите чрезвычайного сообщения в восемнадцать часов». А я что делаю? Я жду! (
Снова ложится и закрывает глаза.)Крым, Форос, объект «Заря». 18 августа, 17:00.ГОРБАЧЕВ в своем кабинете. На столе много разных телефонов, тех, что были у него в чемодане.ГОРБАЧЕВ (в трубку). Ну, поймите. Вот я очень бы вас просил. Вы проанализируйте, если вы хотите проверить. То, что это не то, что вот я в пику кому-то что-то хочу. Ну это было бы для меня… Ну просто. Причем в таком вопросе, как вопрос о государственности. Об этой стране. Алло! Слышно меня? Алло! Черти что, а не правительственная связь! (
Кладет трубку, снимает снова, пытается набрать номер.) Алло! Алло! Нет гудка!
(Снимает трубку с другого телефона: снова тишина; мечется от телефона к телефону: ни один не работает.) Захарик, иди сюда!
Вбегает РАИСА. РАИСА. Что?
ГОРБАЧЕВ. Произошло что-то тяжкое, может быть, страшное. Прибыла делегация из Москвы. Требуют встречи со мной. Они уже на территории дачи, около дома. Но я никого не приглашал! Попытался узнать, в чем дело. Все телефоны отключены. Ты понимаешь?! Вся телефонная связь — правительственная, городская, внутренняя, даже красный «Казбек» — вся отключена! Это изоляция! Значит, заговор? Арест?
РАИСА. Как же так, Миша? Чего они хотят от тебя?
ГОРБАЧЕВ. Ни на какие авантюры, ни на какие сделки я не пойду. Не поддамся ни на какие угрозы, шантаж. Но нам все это может обойтись дорого. Всем, всей семье. Мы должны быть готовы ко всему…
РАИСА. Хорошо. Я тебя поняла. Галина Африкановна! Галина Африкановна!
Вбегает ПОВАРИХА.ПОВАРИХА. Раиса Максимовна, что-то хотели?
РАИСА. Да. Принесите нам чаю!
ПОВАРИХА выходит. Входит ОХРАННИК.ОХРАННИК. Михаил Сергеевич, вас ждут. Эти, которые приехали.
РАИСА. Олег Анатольевич, присаживайтесь, сейчас будем пить чай. Присаживайтесь.
ОХРАННИК (садится). Я еще хотел сказать, у нас это, радио замолчало. Я подумал, сломалось, бывает. Включил телек, а тоже этого, не показывает ничего.
ГОРБАЧЕВ. И тут вы решили позвонить и вызвать мастера? А телефон не работает.
ОХРАННИК. Как вы угадали? Можно, я с вашего? Так вроде пиликает там что-то и день быстрей проходит.
ГОРБАЧЕВ. Мои тоже не работают. Все.
ОХРАННИК. Да… Дела, Михал Сергеич…
ПОВАРИХА приносит поднос с чайным сервизом, вазочками с вареньем, наливает всем чай.РАИСА. Галина Африкановна, вы тоже садитесь с нами. Попьем чайку.
ПОВАРИХА. Да у меня там это… Ну, тесто поставила.
ГОРБАЧЕВ. Не надо пирогов. У нас строгая диета, помните? Садитесь.
ПОВАРИХА наливает себе чаю и, растерянная, садится к столу. Никто не притрагивается к чашкам. ГОРБАЧЕВ. А что, Галина Африкановна, зимой у вас холодно?
ПОВАРИХА. Бывает. Иногда даже и снегу наметет. И с моря ветер такой студеный-студеный, что аж до костей пробирает. А что в Москве-то зимой? Топят хорошо?
РАИСА. В домах-то тепло. А на улице уж по-разному бывает.
ГОРБАЧЕВ. Молодые были, так все время гуляли, и зимой, и летом.
РАИСА. Пешком по Москве — от университета с Моховой до Сокольников, Стромынки. Представьте, сколько это надо прошагать! По улицам Горького, Петровке, Неглинной.
ГОРБАЧЕВ. От Библиотеки имени Ленина — к Арбату, Кропоткинской, Волхонке.
РАИСА. От Преображенской площади, это уже в Сокольниках, до старого здания Театра Моссовета. Это маршруты, которые мы любили. А помнишь, Миша, наш любимый Сокольнический парк, его Оленьи пруды, его зимний каток?
ГОРБАЧЕВ. Конечно. Студенческие годы. Совсем другая жизнь была.
РАИСА. Вы знаете, в те времена на катке крутили всегда одну и ту же пластинку. Пытаюсь вспомнить эту песенку. Почему-то больше ее нигде не встречала. «Вьется белый, какой-то там снежок. Догони, догони...» Да, только на катке крутили.
ПОВАРИХА. Я тоже помню это «догони, догони».
РАИСА. Больше я эту песню нигде никогда не слыхала. Не могу вспомнить. Но именно она звучала на Сокольническом катке. Вы пейте чай-то. Олег Анатольевич, вы с каким вареньем любите?
ОХРАННИК. Да что-то я, Раис Максимна, не большой любитель сладкого-то.
ПОВАРИХА. Раиса Максимовна, может этим, которые приехали, тоже чаю предложить. Неудобно как-то. Ждут люди.
РАИСА. Обойдутся.
Никто по-прежнему не пьет чай. Все молчат, ОХРАННИК с Поварихой не знают, куда себя девать. ГОРБАЧЕВ (вдруг резко встает, хватается за спину, падает в кресло, но затем снова поднимается, уже медленнее). Я пойду.
РАИСА. Мы будем с тобой. Что бы ни случилось.
ГОРБАЧЕВ уходит. РАИСА, ПОВАРИХА и ОХРАННИК прильнули к дверям.ОХРАННИК (поет). «Мы несемся навстречу огню, и коньки подпевают, звеня».
РАИСА. Олег!
ОХРАННИК (продолжает петь). «Догоню, догоню! Ты теперь не уйдешь от меня!» Да, вот, вспомнил. «На катке» она называется, песня эта, так и называется, «На катке».
Смоленская область, село Тёмкино, изба Деда Матвея. 19 августа, утро.ЛЕБЕДЬ спит, обняв танк. ДЕД тоже спит. Их будит звук сирены. Это новая телеграмма.ЛЕБЕДЬ (читает). «Ваша задача тремя полками с направлений Кострома, Рязань, Тула совершить марш и к четырнадцати часам сосредоточиться на аэродроме в Тушино. Дальнейшая задача будет уточнена позднее». (
Вскакивает, отдает честь, берет танк и уходит.)Приходит следующая телеграмма.ЛЕБЕДЬ (возвращается, читает). «Лично тебе выдвинуться к Верховному Совету РСФСР, войти в контакт с начальником охраны, взять второй батальон Рязанского полка и организовать охрану и оборону здания». (
Снова отдает честь и уходит.)Дед включает радио.ГОЛОС ДИКТОРА. Указ вице-президента СССР «В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи сто двадцать семь, пункт семь Конституции СССР вступил в исполнение обязанностей Президента СССР с девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Вице-президент СССР Янаев».
ДЕД. Горбачев заболел. Вот и меня, Зорька, тоже все ревматизма мучает. Достала уже.
ГОЛОС ДИКТОРА. Заявление советского руководства: «В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом полномочий Президента СССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу, в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества; исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик; руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей, заявляем:
В соответствии с Конституцией СССР и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка:
Первое – ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок шесть месяцев с четырех часов по московскому времени девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года;
Второе – установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР;
Третье – для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе: Бакланов О. Д. – первый заместитель председателя Совета обороны СССР, Крючков В. А. – председатель КГБ СССР, Павлов В. С. – премьер-министр СССР, Пуго Б. К. – министр внутренних дел СССР, Стародубцев В. А. – председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А. И. – президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д. Т. – министр обороны СССР, Янаев Г. И. – и. о. Президента СССР. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории Союза ССР. Янаев, Павлов, Бакланов, Москва, восемнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года».
ДЕД. Соль и спички покупать не буду. Еще со смерти Сталина семь мешков лежит в сарае.
ГОЛОС ДИКТОРА. Указ исполняющего обязанности Президента Союза Советских Социалистических Республик: «В связи с обострением обстановки в городе Москве — столице Союза Советских Социалистических Республик, вызванным невыполнением постановления Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР номер один от девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года, попытками организовать митинги, уличные шествия и манифестации, фактами подстрекательства к беспорядкам, в интересах защиты и безопасности граждан в соответствии со статьей тысяча двести семьдесят три Конституции СССР постановляю:
Первое. Объявить с девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года чрезвычайное положение в городе Москве.
Второе. До особых распоряжений отменить рассвет».
ДЕД. Вот, Зорька, подумаешь, рассвет у них отменили. У нас вот село Тёмкино. Почему Тёмкино? Потому что потёмки тут, ни одного фонаря на все село!
ГОЛОС ДИКТОРА. Постановление номер два.
«В связи с введением с чрезвычайного положения ГКЧП в СССР постановляет: временно ограничить перечень выпускаемых изданий следующими газетами: «Труп»,
«Рабочая раз-два-трибуна», «Известь и я», «Неправда», «Красная… неразборчиво… да», «Советская Роисся», «Московская неправда», «Ленинское вымя», «Сельская смерть».
ДЕД. Да пофиг, мне все равно читать некогда.
Крым, Форос, объект «Заря». 19 августа, утро.Горбачевы с охранником и поварихой собрались вокруг маленького приемника «Сони». В эфире тишина и шипение. Горбачев пытается снова поймать сигнал, крутит приемник, антенну, носит по комнате. Вдруг сквозь шипение прорывается голос диктора.ГОЛОС ДИКТОРА. По сведениям редакции, к Москве движутся танки.
ГОРБАЧЕВ. Нужно увеличить антенну для лучшего приема. Провод нужен железный. Вообще любой металл. Несите все, что есть.
РАИСА. Миша, надо выбираться отсюда как-то.
ОХРАННИК. Никак не выбраться, Раиса Максимовна. Все машины опечатали. Говорят, даже ваш самолет отправили в Москву.
ПОВАРИХА. И с дачи вчера после работы никого не выпустили. Все здесь. Весь персонал. Так и ночевали, кто где себе место нашел.
ОХРАННИК. Да, с территории никого не выпускают! Видно, чтобы правду никто не узнал: Михаил Сергеевич-то здоров!
ПОВАРИХА. Так, у меня есть половник, дуршлаг и вчерашний борщ. Нести?
ГОРБАЧЕВ. А борщ-то зачем? Хотя борщ ведь кислый, а кислота… Как кислота влияет на уровень приема сигнала? Олег Анатольевич?
ОХРАННИК. Я не физик, надо поискать энциклопедию. А какая именно кислота в борще?
ПОВАРИХА. Борщ – это чтобы поесть. Вы все со вчера ничего не ели!
РАИСА. Отечество в опасности, какой борщ! Впрочем, покормите Ирину и внучек.
ОХРАННИК. А можно, я тоже съем борща, а потом опять буду спасать отечество? С новыми силами.
РАИСА. Можно. Анатолий ночью в бинокль свой видел, как к нашей бухте подошло несколько больших военных кораблей. Они приблизились к берегу, простояли минут пятьдесят, а затем отошли, отдалились. Что это? Угроза? Изоляция с моря?
ГОРБАЧЕВ. Да как он их увидел-то? В темноте.
РАИСА. Миша, это, видимо, шок у тебя. Ты не заметил. Но ночью было светло, вообще со вчера солнце так и висит там вверху и никак не садится.
ГОРБАЧЕВ (утирая платком пот со лба). Как висит? Почему светло? Не было такого указа.
РАИСА. У тебя не было. А у них, видимо, был.
ПОВАРИХА. Последние дни настают, истинно вам говорю. Пойду переоденусь в чистое.
ОХРАННИК. Галина Африкановна, дура ты, конец света – это когда темно будет все время. А у нас светло.
ПОВАРИХА. Сам ты, Олег Анатольевич, дурак. Может, они чего напутали там. Не умирать же из-за этого в грязном?
РАИСА. Подождите умирать. Давайте все поищем проволоку. И послушаем, что они там напридумывали.
ГОРБАЧЕВ. И принесите мне бинокль Анатолия, я буду смотреть в море!
Все тащат из углов, кто что нашел – проволоку, шампуры для шашлыка, старый утюг, гнутую алюминиевую вилку и т.п. ГОРБАЧЕВ пытается все это приладить к антенне.РАИСА. Я вот подумала: а вдруг нас прослушивают?
ОХРАННИК. Я не могу исключать такую возможность. Советую важные разговоры вести на балконе.
РАИСА. Но там же нас будет видно?
ОХРАННИК. Зато не слышно!
ГОРБАЧЕВ. Они нас слушают, а мы их не можем! Ничего не выходит!
РАИСА. Надо поднять повыше.
ГОРБАЧЕВ. Олег Анатольевич, ну-ка присядь. Я залезу тебе на плечи.
ОХРАННИК. Михаил Сергеевич, вы не подумайте чего, я за вас, до конца! Но можно, я все-таки буду поднимать Раису Максимовну? Боюсь рухнуть под грузом ответственности.
ГОРБАЧЕВ. Хорошо. Захарка, тянись выше. Еще чуточку, ну еще чуть-чуть.
Сквозь помехи пробиваются звуки музыки – «Лебединое озеро».ГОРБАЧЕВ. Ура! Это вам «Сони», фирм
а!
РАИСА. Миша, есть одна проблема!
ГОРБАЧЕВ. Да, знаю. Всей правды по радио нам все равно не скажут.
РАИСА. Другая проблема, Миш. Я так долго не выдержу. Упаду. Уже падаю!
Конструкция с приемником, проводами-половниками и всеми железками с грохотом рушится.ГОРБАЧЕВ. Ничего страшного, теперь мы знаем необходимый уровень высоты и точку уверенного приема. Приступаем к решению следующей задачи: надо спрятать транзистор. Чтобы не отняли.
ПОВАРИХА. Во времена моей молодости дамы многое прятали в декольте.
ОХРАННИК. Вот бинокль.
ГОРБАЧЕВ. Ну это уже хамство, Олег Анатольевич. Нельзя же так оскорблять наших дам!
ОХРАННИК. Вы ж просили принести, чтоб смотреть на море.
ГОРБАЧЕВ. Точно. Дай сюда.
(Смотрит.) Так. Море. На море тишь. Докладываю. Прогулочных катеров не видно. Пассажирских судов нет. Барж тоже нет. И сухогрузов нет.
РАИСА. Совсем ничего нет?
ГОРБАЧЕВ. Почему же? Есть. Лебеди! Я вот не пойму, они что, за моей спиной создали батальон боевых лебедей?
РАИСА. От них чего угодно можно теперь ожидать. Что делать с транзистором?
ГОРБАЧЕВ. Пусть Анатолий прячет. Зря мы, что ли, зятя завели?
РАИСА. А куда он его спрячет?
ГОРБАЧЕВ. Важно не куда, а как. Пусть спрячет хорошо!
Из другой комнаты вдруг раздается громкая музыка.РАИСА. Что это?
ОХРАННИК. Не знаю! Сейчас проверю! (
Уходит.)РАИСА. Миша, как ты думаешь, он и правда будет защищать нас до конца?
ГОРБАЧЕВ молчит. Возвращается ОХРАННИК.ОХРАННИК. Телевизор заработал! Передают «Лебединое озеро». Я только не успел понять, в чьей постановке.
ГОРБАЧЕВ. Жара, кругом лебеди. Похоже, меня дезинформировали касательно содержимого ада.
Москва, возле Белого дома. 19 августа, утро.На площади строят баррикады. Посередине возле танка стоит расслабленный генерал-майор ЛЕБЕДЬ и пьет кефир. Из громкоговорителя вещает радио.ГОЛОС ДИКТОРА. Сегодня утром на улицах Москвы появились танки и бронетранспортеры. Техника двинулась к центру Москвы. Армия действовала сегодня в Москве быстро. И буквально за час-полтора танки, БМП и другая военная техника прочно обосновались вокруг Кремля, на Манежной, у Большого театра, Моссовета, Верховного Совета России и на важнейших магистралях города. Солдаты, заняв свои позиции, перевели свои действия в режим ожидания.
МУЖИК. Майор! Неужели вы в нас будете стрелять? Майор, вспомните, чему вы присягали! Сволочи!
ЖЕНЩИНА. Зачем танки в Москве?
МИЛИЦИОНЕР. Да он не майор, он генерал-майор!
ЖЕНЩИНА. Мы солдат не дадим в обиду! Не дадим в обиду солдат! Никого! Не дай боже! (
Достает из пакетика еду, начинает угощать Лебедя). ЛЕБЕДЬ (довольный, ест булку, запивая кефиром). Я думаю, все будет нормально. Мы такие же советские люди, как и вы. Не буду я стрелять. Нет у меня патронов, вот. У меня даже батальона нет.
Ему приходит телеграмма.ЛЕБЕДЬ (читает). «Шли их всех на… Ищи батальон, выполняй приказ». Это хорошо сказать – «ищи батальон». А как его искать? Батальона нет! Средств связи нет! Я тут уже вдосталь накрутился по улочкам и переулочкам, проехать никуда невозможно! Кругом пробки!
Мимо идет мужик с дисковым телефоном, за ним тянется провод.ЛЕБЕДЬ. Мужик, дай позвонить а? Мне быстро. Мама волнуется.
Мужик протягивает ему аппарат.ЛЕБЕДЬ (в трубку). Где батальон? На Калининском? Нет на Калининском никакого батальона! Да, я проверял. Да, хорошо проверял. Да, везде посмотрел. И там тоже посмотрел. И за этой хренью тоже. Через пятнадцать минут позвонить? Что значит, вернуться к зданию Верховного Совета РСФСР? А я где? Найти батальон? Да вы вообще понимаете, как трудно потерять танковый батальон в центре Москвы? На стройке? Метрах в трехстах? Ладно, поищу!
(Возвращает шокированному мужику телефон.)МУЖИК. Маме-то звонить будете?
Франция, Париж, булочная. 19 августа, день.Входит РОСТРОПОВИЧ. За прилавком ПЬЕР, немолодой булочник.РОСТРОПОВИЧ. Бонжур, мон ами.
ПЬЕР. Бонжур, месье Ростропович. Какие новости?
РОСТРОПОВИЧ. Сегодня уже дважды с утра по советскому телевидению показали «Лебединое озеро».
ПЬЕР. Великий балет, месье Ростропович!
РОСТРОПОВИЧ. Балет великий! Но зачем он мне два раза подряд в одном и том же исполнении! Что-то происходит в СССР, что-то печальное.
ПЬЕР. Это революция, месье Ростропович. В новостях передали. Революция против демократии. Перестройка и гласность адье, месье Ростропович.
РОСТРОПОВИЧ. В каких новостях?
ПЬЕР. По телевизору. Си Эн Эн. (
Указывает на телевизор, висящий на стене: на экране видеозапись пресс-конференции ГКЧП).РОСТРОПОВИЧ. Что-то у их главного руки дрожат.
ПЬЕР. Мне они тоже не нравятся, месье. Как хорошо, что вы не там, месье Ростропович.
РОСТРОПОВИЧ. Что такое революция, Пьер?
ПЬЕР. Революция – это когда нет горячей ванны, хорошего кофе и свежего багета, месье. Я бы не хотел быть там, где революция.
РОСТРОПОВИЧ. А вы знаете, кто такие Прокофьев и Шостакович?
ПЬЕР. Конечно, месье. Это знает каждый. Во всяком случае, здесь, в Париже.
РОСТРОПОВИЧ. Я имел счастье четыре года после сорок восьмого каждое лето жить у Сергей Сергеевича на даче. В одно утро он мне сказал: «Слава, у меня больше нет денег на кухарку и на завтрак». У Прокофьева, Пьер, не было денег на еду. Я знаю, что Шостакович занимал деньги у своих друзей, которым потом очень тщательно отдавал. Сейчас у меня в голове звучит музыка Шостаковича. Он так переживал этот проклятый режим. Я вам это рассказываю, Пьер, потому что это время, которое было у нас, оно может повториться снова. Россия, гибнет, Пьер!
ПЬЕР. Очень печально, месье. Повторюсь, месье, как же хорошо, что вы здесь. Ваш багет, месье Ростропович, как всегда, свежайший!
РОСТРОПОВИЧ. Вы понимаете, что это, мон ами? Это не багет! Это символ свободы! Я лечу в Россию!
ПЬЕР. Не надо, месье, я вам не советую. Там революция. Там может быть опасно.
РОСТРОПОВИЧ. Вы правы, Пьер, там нет свежего багета! И может уже никогда и не будет! Я еду в аэропорт.
Москва, площадь возле Белого дома. 19 августа, вечер.ЕЛЬЦИН залезает на танк, жмет руки бойцам.КРИКИ (из толпы). Тихо, ребята, тихо!
ЕЛЬЦИН. Я зачитываю обращение. Поскольку телевидение не дают, радио не дают, я зачитываю! «Гражданам России. В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года отстранен от власти законно избранный президент страны. Какими бы причинами не оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом. При всех трудностях и тяжелейших испытаниях, переживаемых народом, демократический процесс в стране приобретает все более глубокий размах и необратимый характер. Народы России становятся хозяевами своей судьбы. Существенно ограниченны бесконтрольные права неконституционных органов, включая партийные. Руководство России заняло решительную позицию по союзному договору, стремясь к единству Советского Союза, к единству России. Наша позиция по этому вопросу позволила существенно ускорить подготовку этого договора, согласовать его со всеми республиками и определить дату подписания с двадцатого августа. Завтрашнее подписание отменено. Такое развитие событий вызывало ослабление реакционных сил, толкало их на безответственные авантюристические попытки решения сложнейших политических и экономических проблем силовыми методами. Ранее уже предпринимались попытки осуществления переворота. Мы считали и считаем, что такие силовые методы неприемлемы, они дискредитируют Союз перед всем миром, подрывая наш престиж в мировом сообществе, возвращая нас к эпохе холодной войны и изоляции Советского Союза от мирового сообщества. Все это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый комитет. Соответственно объявляем незаконными все решения и распоряжения этого комитета. Уверены, органы местной власти будут неукоснительно следовать конституционным законам и указам президента России. Призываем граждан России дать достойный ответ путчистам и вернуть страну к нормальному конституционному развитию. Безусловно, необходимо обеспечить возможность президенту страны Горбачеву выступить перед народом. Сегодня он блокирован в Форосе. Связь с ним мне не дают. Требуем немедленного созыва чрезвычайного съезда народных депутатов Союза. Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Обращаемся к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданственность и не принимать участия в реакционном перевороте. До выполнения этих требований призываем к всеобщей бессрочной забастовке. Зеленоград уже встал. Московские предприятия тоже. Урал! В общем, как только это обращение доходит до людей, там работа прекращается».
Смоленская область, село Тёмкино, изба Деда Матвея. ДЕД слушает выступление Ельцина по радиоточке.ДЕД. Какой захват власти? А они кто? Министр обороны – это разве не власть? Представляешь, Зорька, премьер-министр уже не власть. Главный кагэбешник уже тоже не власть. А кто же у нас тогда власть-то? Что-то я не пойму.
Москва, площадь возле Белого дома. 19 августа, вечер.Толпа прерывает Ельцина криками и вопросами.ЕЛЬЦИН. Я не дочитал. «Не сомневаемся, что мировое сообщество даст объективную оценку циничной попытке правого переворота. Ельцин, Силаев, Хасбулатов, девятнадцатое августа, девять часов утра». Давайте будем держаться твердо! Не пройдет реакция! Не пройдет! Нет!
МУЖИК. Будет гражданская война?
ЕЛЬЦИН. Я думаю, сколько бы ни было танков, все-таки армия против народа не пойдет! Не пойдет! Вот вы, генерал-майор Лебедь, вы здесь зачем? С какой задачей вы прибыли?
ЛЕБЕДЬ. Силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета.
ЕЛЬЦИН. От кого охранять и оборонять?
ЛЕБЕДЬ (чешет затылок, достает из карманов телеграммы, проглядывает их). От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового.
ЕЛЬЦИН. А как относятся к перевороту Вооруженные Силы?
ЛЕБЕДЬ. Никак. По той причине, что ничего о нем не знают.
Крым, Форос, объект «Заря». 19 августа, вечер.ГОРБАЧЕВ сидит на стуле перед видеокамерой, за ней РАИСА, поодаль ОХРАННИК и ПОВАРИХА. Рядом башня из видеокассет.ГОРБАЧЕВ. В этой авантюре я не только не буду участвовать, но и обращаю их внимание, на то, что они вконец (
неразборчиво, оканчивается на «…ели»). Требую восстановить телефонную связь, доставить почту и газеты, включить телевизор, нормальные передачи, а не это ваше «Лебединое озеро», немедленно прислать самолет для возвращения в Москву, на работу, убрать из моря лебедей и организовать закат солнца в самые кратчайшие сроки. Всё, выключай.
РАИСА выключает запись, достает кассету, кладет ее на «башню», которая тут же валится.ГОРБАЧЕВ. И как мы теперь найдем нужную кассету?
ОХРАННИК. Думаю, надо планомерно проверить содержимое всех кассет.
ГОРБАЧЕВ. Неси проигрыватель.
ОХРАННИК. Не могу. Я утром из него детали вынул, когда антенну мастерили. Теперь не понимаю, куда их обратно сувать.
РАИСА. У Ксюши и Настеньки есть аппарат для просмотра диафильмов.
ГОРБАЧЕВ. Неси! Надо во всех кассетах отмотать немного назад.
РАИСА уходит. ПОВАРИХА (крутит в руках кассету). А где у них зад?
ГОРБАЧЕВ. Зад там, где не перед, очевидно же.
ПОВАРИХА. Хоть бы брошь к переду прицепили. Или галстук какой. А то я в кассетах не очень.
ГОРБАЧЕВ, ОХРАННИК и ПОВАРИХА начинают разматывать кассеты. РАИСА приносит фонарик. РАИСА. Нашла только фонарик. Мне Настенька сказала: «Бабуля, Ксюха мучает меня. Не дает ни играть, ни спать. Ее ничем не испугаешь! Надо было родить меня одну. Понимаешь?»
ГОРБАЧЕВ. Вот, даже дети понимают, что руководитель у страны должен быть один!
Все по очереди подносят к свету свои пленки. На стене появляются кадры видеозаписей.ГОРБАЧЕВ. Так, ну это явно не я. Это баба какая-то голая.
РАИСА. Да, Миша, это Эммануэль.
ГОРБАЧЕВ. Это что еще такое?
Повариха с охранником хихикают. РАИСА (краснеет). Неважно. Вот эту посмотрите.
ОХРАННИК. О! Тут Высоцкий. Хотя нет. Или все-таки Высоцкий. Не пойму. И фильма я такого не помню.
ГОРБАЧЕВ. Это Высоцкий, но играет его Безруков. Это еще не сняли.
ОХРАННИК. То есть получается, что потом какой-то там Безруков сыграет нашего Высоцкого?
ГОРБАЧЕВ. Получается, что какой-то там Безруков потом сыграет нас всех! Дальше.
ПОВАРИХА. Москва слезам не верят, мой любимый.
ГОРБАЧЕВ. Мое обращение-то где?
РАИСА. А давайте «Служебный роман» посмотрим? Или «Иронию судьбы»?
ОХРАННИК подает очередную кассету. Появляется фотография Горбачева.ГОРБАЧЕВ. Вот она! Нашли! Это что за звук? Дверь скрипит?
ОХРАННИК. Кто-то идет!
Все сбиваются в кучу, при этом выясняется, что они успели запутаться в пленках, пытаются освободиться, но еще сильнее запутываются.ГОРБАЧЕВ. Кто это может быть?
РАИСА. Кажется, я запуталась.
ПОВАРИХА. Олег Анатольевич, зачем вы ко мне так прижались? Я замужняя дама.
ГОРБАЧЕВ. Захарик, вытри мне пот со лба.
ОХРАННИК. У меня нос чешется.
ГОРБАЧЕВ. Распутывайтесь скорее! Сейчас войдет!
РАИСА. Я не могу. Нам нужны ножницы.
ГОРБАЧЕВ. Нас сейчас арестуют!
РАИСА. Миша, я боюсь.
ОХРАННИК. Михаил Сергеевич, я тоже боюсь. Они уже совсем у дверей.
Из-за двери раздается женский голос.ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Галина Африкановна, у вас там молоко убежало.
ПОВАРИХА. Черт, я же кашу на утро сварить хотела.
Все облегченно выдыхают.ОХРАННИК. У меня есть ножницы. Маникюрные. (
Достает из кармана маникюрный набор.)РАИСА. Откуда у вас?
ОХРАННИК. Ну, вахта долгая, скучно бывает… Вот я и сходил на курсы маникюра.
ПОВАРИХА. Да это он так девок клеит! Тьфу, устала их разгонять.
Маленькими ножницами режут пленку.ГОРБАЧЕВ. Пленку надо отрезать, на что-то намотать, заклеить скотчем и завернуть в бумагу, затем в фольгу, фольгу в пакет непромокаемый, пакет в какую-нибудь колбу и запломбировать. Затем передать на волю. Чтобы, случись что, люди знали правду о судьбе своего Президента.
ОХРАННИК. Вот только как на волю передать?
ГОРБАЧЕВ. Пусть кто-нибудь сплавает.
ОХРАННИК. С моря мы заблокированы.
ГОРБАЧЕВ. Тогда пусть прокрадется по земле. Переползет!
ОХРАННИК. На суше полностью окружены.
ГОРБАЧЕВ. Галина Африкановна, это вам.
ПОВАРИХА. Я не поползу! Мне еще кашу варить.
ОХРАННИК. Она не поползет, там же снайперы.
ПОВАРИХА. На снайперов я не готовила.
РАИСА. Не надо ползти. Спрячьте. Потом, случись что, придадите гласности. Есть у вас на кухне, куда спрятать?
ОХРАННИК. Да у нее там просто Бермудский треугольник. С прошлого года три банки черной икры найти не можем, как в воду канули!
ГОРБАЧЕВ. На том и порешим. Так что там за Эммануэль? Надо бы мне ознакомиться с материалами.
Москва, полигон Тушино. 20 августа, ночь.ЛЕБЕДЬ получает телеграмму.ЛЕБЕДЬ. «Обстановка неясная. Ложись спать». Вот это я понимаю, нормальный приказ. Могут же. (
Разворачивает свернутое в трубочку одеяло, укладывается спать, накрыв одеялом себя и танк.)Едва раздаются первые звуки его храпа, приходит новая телеграмма. ЛЕБЕДЬ (просыпается, первые секунды ничего не может понять, затем читает телеграмму). «Ты что натворил? Куда завел батальон? По какому приказу? Как завел батальон, так и выводи его!» Черт-те что творится! «Приведи батальон, выведи батальон, найди батальон, жду приказа – потеряй батальон»! (
Чертыхаясь, сворачивает одеяло, берет танк под мышку и уходит.)Москва, аэропорт Шереметьево, паспортный контроль. 20 августа, утро.РОСТРОПОВИЧ с багетом в руке стоит в будке перед пограничником. ПОГРАНИЧНИК (придирчиво разглядывает паспорт Ростроповича и его самого). Ростропович? Мстислав Леопольдович?
РОСТРОПОВИЧ. Да, это я.
ПОГРАНИЧНИК. У вас нет визы.
РОСТРОПОВИЧ. Знаете, я не успел. Так получилось.
ПОГРАНИЧНИК. Без визы я вас пустить не могу.
РОСТРОПОВИЧ. Но мне очень надо!
ПОГРАНИЧНИК. Мне это неинтересно. Нет визы – нет прохода. Есть виза – добро пожаловать.
РОСТРОПОВИЧ. Пропустите меня. Ну вы же меня знаете? Я же свой.
ПОГРАНИЧНИК. Это пусть надлежащие органы решают, кто у нас свой, а кто у нас чужой. А моя задача – проверить визу.
РОСТРОПОВИЧ. Я буду жаловаться.
ПОГРАНИЧНИК. Жалуйтесь. Но сначала отойдите от окна. За вами очередь уже образовалась.
РОСТРОПОВИЧ. Пропустите меня. Меня по всему миру зовут! А на родину, вон, не пускают! А мне нужно, это очень важно! Я должен попасть в Россию.
ПОГРАНИЧНИК. Куда направляетесь?
РОСТРОПОВИЧ. Я… я приехал… на Конгресс соотечественников! Важное мероприятие, между прочим!
ПОГРАНИЧНИК. Надо проверить. Ждите. (
Уходит.)РОСТРОПОВИЧ ждет, переминается с ноги на ногу. ПОГРАНИЧНИК возвращается с огромной амбарной книгой, листает ее, что-то ищет.РОСТРОПОВИЧ. А почему за окнами так темно? День же.
ПОГРАНИЧНИК. У нас теперь всегда темно.
РОСТРОПОВИЧ. И давно у вас так?
ПОГРАНИЧНИК. Как чрезвычайное положение ввели, так и потемнело. Сутки уже.
РОСТРОПОВИЧ. Это как так? Почему?
ПОГРАНИЧНИК. Значит, так надо.
РОСТРОПОВИЧ. Они что, отменили день?
ПОГРАНИЧНИК. Видимо, отменили.
РОСТРОПОВИЧ. Кто отменил?
ПОГРАНИЧНИК. Те, что наверху.
РОСТРОПОВИЧ. А кто наверху мог отменить день?
ПОГРАНИЧНИК. Кто мог, тот и отменил. И вообще, это не мое дело. Мое дело паспорта проверять. И не впускать в страну тех, кого впускать в страну не надо.
РОСТРОПОВИЧ. Меня очень надо впустить в страну. Я же соотечественник!
ПОГРАНИЧНИК. А это у вас что?
РОСТРОПОВИЧ. Багет, французский, очень свежий. Желаете?
ПОГРАНИЧНИК. Нет. Ну кто так заполняет документы? Ни черта не понятно. Вы точно на конгресс?
РОСТРОПОВИЧ. Точно! И если меня там не будет, случится грандиозный скандал!
ПОГРАНИЧНИК. Ладно, не надо скандала, будет вам виза, проходите.
РОСТРОПОВИЧ. Спасибо, милейший.
ПОГРАНИЧНИК отдает ему паспорт. РОСТРОПОВИЧ (проходит границу, поворачивается и кричит). Е… л я этот конгресс, я в Белый дом еду!
Москва, площадь возле Белого дома. 20 августа, утро.На улице темно. ЛЕБЕДЬ стоит посреди площади с «матюгальником» в руках.ЛЕБЕДЬ. Батальон, слушай мою команду: после завтрака выстроиться в колонну и направиться в сторону Ленинградского проспекта.
(При свете фонарей увозит свой танк.)Защитники Белого дома бросают ему вслед конфеты. Но тут ему приходит очередная телеграмма. ЛЕБЕДЬ (прочитывает). «К тринадцати сорока пяти прибыть в здание Генерального штаба». А почему не уточняют, одному или опять с батальоном!
Смоленская область, деревня Тёмкино, дом ДЕДа Матвея. 20 августа, день.ДЕД. Раньше, Зорька, люди даже анекдотов боялись. Потом стали бояться книг. А теперь вон какие пошли, даже танки их не пугают. Будто бы им есть, что терять. (
Включает радиоточку.)ГОЛОС ДИКТОРА. Заявление ГКЧП СССР. «Уже первый день действия чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР показал, что люди вздохнули с облегчением. Сколько-нибудь серьезных эксцессов нигде не отмечалось. В ГКЧП СССР поступают многочисленные обращения граждан в поддержку принимаемых мер по выводу страны из тяжелейшего кризиса. Первая реакция из-за рубежа на события в нашей стране также характеризуется определенным пониманием, потому что худший из мыслимых сценариев развития, который больше всего беспокоит иностранные государства, — это хаос и анархия в нашей ядерной стране. Разумеется, и внутри нашего общества, и за границей в связи с введением чрезвычайного положения высказываются и недоверие и опасения. Что ж, они имеют под собой основание: ведь в последние годы, к сожалению, очень часто реальные дела в нашем государстве не имели ничего общего с провозглашенными целями. Надежды народа неоднократно оказывались обманутыми. На этот раз мы сделаем все, чтобы деятельность советского руководства; заслужила доверие. В большинстве союзных и автономных республик нашей Родины поддерживают принятые меры, вызванные исключительно острой ситуацией. Народы понимают, что ГКЧП СССР никоим образом не намерен посягать на их конституционные суверенные права. Государственный комитет по чрезвычайному положению СССР, проявляя терпение и стремление к конструктивному сотрудничеству, считает возможным ограничиться на этот раз предупреждением против безответственных, неразумных шагов. В очередной раз в российском руководстве возобладала амбициозность, а ведь народ ждет внесения таких коррективов в политику, которые отвечали бы коренным интересам россиян. Хотели бы еще раз подчеркнуть, что на всей территории Союза ССР отныне и впредь восстановлен принцип верховенства Конституции СССР и законов СССР. Заверяем, что наша практика в отличие от набивших оскомину пустых обещаний будет безусловно подкрепляться реализацией принятых решений».
ДЕД. Говорят, эти, которые на четыре буквы, пообещали каждому, Зорька, каждому, выделить по пятнадцать соток земли. Вот же гады! Это что же получается, мне еще пятнадцать соток косить от сорняков? Да забесплатно! Не возьму! Пусть что хошь говорят, не возьму, и все! Пусть так у себя и запишут: дед Матвей отказался. Напрочь!
Москва, Белый дом. 20 августа, день.РОСТРОПОВИЧ с багетом в руках осматривается, горд собой. К нему подходит ЮРА.ЮРА. Здравствуйте, я Юра, юрист. Я буду вас охранять. А вы правда, что ли, Ростропович? Настоящий?
РОСТРОПОВИЧ. Можете, Юра, быть в этом уверены.
ЮРА. Мне когда сказали: «Бери «калашникова» и защищай Ростроповича», я не поверил. Во, думаю, шутят, разве сейчас время для таких шуток! А почему вы с батоном?
РОСТРОПОВИЧ. Во-первых, это не батон, а багет. А во-вторых, это не багет, а символ свободы и демократии. А в-третьих, я сегодня еще не завтракал.
ЮРА. Про завтрак инструкций не было. Были только про стрельбу.
РОСТРОПОВИЧ. И когда сказали стрелять?
ЮРА. Сказали «не стрелять»! А зачем мне говорить «не стрелять»? Я и стрелять-то не умею! Первый раз держу в руках автомат и надеюсь, что последний.
РОСТРОПОВИЧ. И что же ты будешь делать? Как ты будешь меня защищать?
ЮРА. По инструкции. Мне Руцкой все четко пояснил. Когда ворвутся омоновцы, я встану вот так, впереди вас, расставлю руки. И буду кричать: «Не стрелять! Здесь Ростропович!»
РОСТРОПОВИЧ. Я понял. Меня убьют первым. Ну ничего. Я сюда для того и приехал. Отдать последние свои силы и жизнь свою Родине. Погибает место, которому я обязан своим рождением, и теперь, возможно, оно и станет для меня могилой!
ЮРА. Я обещаю: первым вас не убьют. Вас убьют вторым! Я закрою вас собой.
РОСТРОПОВИЧ. А Руцкой – это вот тот, что в черном костюме был?
ЮРА. Да! И с Золотой звездой Героя.
РОСТРОПОВИЧ. Точно. Я посмотрел на него и подумал: а почему я не во фраке приехал?
ЮРА. И почему вы не во фраке?
РОСТРОПОВИЧ. Потому что я дочери сказал, что иду в булочную. Жене написал, что поеду в банк, а сам сел в такси и поехал в аэропорт, Юра! Взял билет из Парижа в Москву и вот я здесь!
ЮРА. Мстислав Леопольдович!
РОСТРОПОВИЧ. Юра, зови меня просто Слава. Нам ведь с тобой делить одну боевую краюшку хлеба.
ЮРА. Это вы про батон?
РОСТРОПОВИЧ. Это я про багет. Мы с тобой, Юра, будем как Дон Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса. Мы, Юра, будем бороться за справедливость и защищать свободу! За рассвет! Я багетом, ты автоматом. Пойдем, Юра!
ЮРА. Это куда?
РОСТРОПОВИЧ. Вниз! К горящим кострам! Туда, где особенно ощущается этот ветер свободы и сопротивления злу! Я верю, мы победим, и небо окрасится в цвета утренней зари! Пойдем, поделимся со всеми!
ЮРА. Я автоматом делиться не буду. Нам его один на четверых выдавали!
Крым, Форос, объект «Заря». 20-е августа, день.ГОРБАЧЕВсидит в кресле со списком в руках, рядом в линейку выстроились РАИСА, ПОВАРИХА и ОХРАННИК.ГОРБАЧЕВ. Перепела вычеркивайте. Мы их ели в прошлый вторник.
ПОВАРИХА. Тогда, может быть, гуся? Гусь хороший, жирненький.
ГОРБАЧЕВ. Жирненького не надо. И вообще птицу не хочется чего-то. И напоминаю, мы на диете.
РАИСА. Может быть, усилить питание? В связи с обстоятельствами.
ГОРБАЧЕВ. Атеросклероз, Захарик, пострашнее любого путча. Сладкое и жирное исключаем.
ОХРАННИК. Михаил Сергеевич, разрешите высказать предположение?
ГОРБАЧЕВ. Касательно сладкого?
ОХРАННИК. Касательно продуктов. Их доставляют извне, чужой машиной. Есть опасность.
РАИСА. Они нас отравят. Самый простой выход. Я бы так же сделала.
ГОРБАЧЕВ. Не паникуй. Что у нас с запасами продуктов?
ПОВАРИХА. Три банки черной икры так и не нашли.
ГОРБАЧЕВ. Хватит уже про эту икру! Есть продукты, привезенные до осады?
ПОВАРИХА. Конечно!
ГОРБАЧЕВ. Какие? Почему вы молчите? Галина Африкановна?
ПОВАРИХА. Ну… есть еще три банки черной икры.
РАИСА. Это все, что ли?
ПОВАРИХА. Почему все? Еще есть пять банок икры красной лососевой, две банки икры кижуча, очень вкусной, банок семь икры щуки.
РАИСА. А большие банки?
ПОВАРИХА. Не, небольшие, килограммовые. Прошли те времена, Раиса Максимовна, когда икру в бочках привозили. Суровое время, голодное.
РАИСА. А кроме икры что-нибудь есть?
ПОВАРИХА. Конечно, есть! Как же не быть. Осетрина горячего копчения, осетрина холодного копчения, семга соленая, форель соленая. Балык!
РАИСА. А попроще что-нибудь есть?
ПОВАРИХА. Есть. Соль, сахар и водка.
ГОРБАЧЕВ. Ну а хлеба хотя бы нет? Булки или багета? Может, завалялось что-нибудь.
ПОВАРИХА. Весь старый хлеб скормили. Лебедям.
ГОРБАЧЕВ. Ну что ж! Голод не тетка, как говорится. Придется перебиваться на том, что есть.
ОХРАННИК. Кому расскажу, что перебивался на черной икре, никто ж не поверит.
ПОВАРИХА. С черной на красную.
РАИСА. Значит так, все запасы надо просмотреть и поделить!
ОХРАННИК. Отличная идея. Как делить будем? Исходя из должности или поровну?
РАИСА. Исходя из даты завоза! Едим только то, что привезли до семнадцатого августа. Остальное выбросить.
ПОВАРИХА. Столько еды выбросить!
РАИСА. И не вздумайте растащить. Государство вам похороны оплачивать не будет. И вот что я еще думаю, Галина Африкановна. Все продукты надо подвергнуть термической обработке.
ПОВАРИХА. Все, я увольняюсь. Варите икру сами, без меня. Я не могу работать в такой обстановке!
ГОРБАЧЕВ. Подождите увольняться. У меня созрело свежее предложение. Я предлагаю поделить все продукты на трехразовое питание по цветовым признакам.
РАИСА. Это как?
ГОРБАЧЕВ. По утрам едим белое, в обед красное, а вечером черное. Так мне кажется безопаснее.
ПОВАРИХА. То есть по утрам осетрина и икра щуки, в обед красная икра и форель, а на ужин черная икра?
РАИСА. Осталось только понять, как отделить утро от вечера. Солнце-то не заходит!
ГОРБАЧЕВ. Галина Африкановна, что вы можете приготовить из имеющихся продуктов?
ПОВАРИХА. Ой. Ну много чего. Правда, в рецепты придется вносить некоторые коррективы. Можно рулетики из семги с мягким сыром. Без сыра. Яйца перепелиные, фаршированные красной икрой. Без яиц. Бутерброды с черной икрой без хлеба и масла. Блины с икрой на выбор, без блинов.
ОХРАННИК. Так, стоп. Давайте уже поедим? Хоть что-нибудь! Лично я водку любой икрой закусывать согласен.
ГОРБАЧЕВ. Олег Анатольевич прав. Мы сейчас не живем, выживаем. Надо быть проще. Будем есть икру ложками.
Москва, Генштаб. 20-е августа, день.ЛЕБЕДЬ стоит в пустой комнате, где кроме телефона без диска ничего больше нет. Раздается звонок. ЛЕБЕДЬ (снимает трубку). Генерал-майор Лебедь у телефона. Как доложили, что я застрелился? Не вижу оснований, товарищ министр. Докладываю: у здания Верховного Совета находится сто тысяч человек. Подступы к зданию укреплены многочисленными баррикадами. В здании хорошо вооруженная охрана. Любые силовые действия приведут к грандиозному кровопролитию. План штурма? Прямо сейчас? Ну хорошо, смотрите. С двух направлений в здание вгоняется два-три десятка противотанковых управляемых ракет без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть начнет гореть, а хуже того, дымить, в дыму сольются воедино лаки, краски, полироль, шерсть, синтетика, подтягиваем автоматчиков и ждем, когда обитатели здания начнут выпрыгивать из окошек. Кому повезет, будет прыгать со второго, а кому не повезет – с четырнадцатого… Но на кой черт это надо? Хорошо, жду. (
Кладет трубку, ищет, куда можно сесть, с опаской садится на край стола и мгновенно засыпает.)Его будит очередная телеграмма. ЛЕБЕДЬ (читает). «Лично поехать к зданию Верховного Совета и довести до сведения защитников, что штурм начнется в три часа ночи». Можно было бы отправить туда телеграмму. Чего почем зря генералов гонять? «Затем убыть в Медвежьи Озера, будете руководить прибытием двух полков Белградской дивизии». Как бы эти два полка где-нибудь не потерялись.
Снова звонит телефон. ЛЕБЕДЬ (снимает трубку). Вы все слышите? Извините, товарищ министр. Будет выполнено! (
Отдает честь и уходит.)Москва, площадь возле Белого дома. 21 августа, ночь.Появляются РОСТРОПОВИЧ с багетом в руках и ЮРА с автоматом Калашникова на плече. Вокруг кучками сидит народ, греется у костров. Мимо Ростроповича и Юры мужики проносят ванну.РОСТРОПОВИЧ. А вот и первая ванна в защиту демократии. Этот народ непобедим, Юра. Мы можем проиграть только самим себе.
ЮРА. Да уж. Сколько же здесь людей, Слава. Тысячи!
РОСТРОПОВИЧ. Больше, десятки тысяч, а может, и сотня!
ЮРА. Я еле доехал. В метро не войти, все турникеты забиты монетами, в кассах размена нет!
МУЖИК. Мужики, чего стоите? Идите к нам, погрейтесь. Кофе вам нальем.
РОСТРОПОВИЧ. А пойдем, Юра, в народ? За мной, мой верный оруженосец! Выпьем кофе во славу российской демократии!
ЮРА. Слава, вам бы коня, и никто бы вас не отличил от Дон Кихота!
РОСТРОПОВИЧ. Росинанта? Точно! Да вон сколько танков, выбирай любой!
РОСТРОПОВИЧ и ЮРА присоединяются к компании, сидящей у костра – мужику, женщине и милиционеру. ЖЕНЩИНА (наливает им кофе из термоса). Угощайтесь.
РОСТРОПОВИЧ (протягивает багет). И вы угощайтесь. Это багет, свежайший, из Парижа.
ЖЕНЩИНА. Спасибо! Никогда такого не ела. Скажите, а какая у вас профессия?
РОСТРОПОВИЧ. А почему это вас интересует?
ЖЕНЩИНА. Вот вы знаете, по-моему, вы очень похожи на Ростроповича.
РОСТРОПОВИЧ. Ну, наверное, есть основания для этого.
ЖЕНЩИНА. И вы прямо сюда из Парижа? И не боитесь? Я думаю, эти хотели бы от нас от всех избавиться. Говорят, скоро штурм.
РОСТРОПОВИЧ. От меня так просто не избавишься. Мама поняла, что я существую, когда я зашевелился. Она очень испугалась, у нее уже был маленький ребенок на руках, и ей пришла в голову мысль, что надо от меня избавляться. Потом позже эта же мысль пришла в голову советскому правительству. Обе операции прошли неуспешно.
МУЖИК. А я пришел сюда, а у меня сегодня в ночь дочка рожает. Уже дедом скоро буду, а я здесь нахожусь. Я уже не за себя говорю, а просто говорю за дочь, за семью свою. Я боюсь от этой кучки что-то получить. Поэтому я буду и под танки ложиться, и что угодно.
РОСТРОПОВИЧ. Внука ждете?
МУЖИК. Внучку. Если победим, Викторией назову. А если проиграем, то уже все равно, как ее будут звать. Жизни-то никакой не будет. Разве ж это жизнь? В совке.
РОСТРОПОВИЧ. А меня вот мама вместо девяти месяцев носила десять. И за это я ей всегда говорил: «У тебя был целый месяц экстра, не могла мне получше физиономию сделать?» На это она отвечала: «Я была занята твоими руками». Правда, руки мне послужили хорошо.
МИЛИЦИОНЕР. А моя-то жена, она с Наташкой в магазин пошла, возле станции. Мы в Подмосковье живем. Дом свой. Там народу мало, некоторые ничего не знают, другие тихо одобряют, говорят, нужен порядок. Она, как женщина, купила два кило муки без талонов, десять банок сухого молока и десять банок паштета из океанических рыб. А я вот думаю, зря я дров не наколол перед тем, как сюда поехать. Случись что, кто ей дров наколет? Скоро, говорят, штурм.
ЖЕНЩИНА. Ну ладно мы. Простые люди. Умрем, никто не заметит. Ну кроме близких.
(Ростроповичу.) А вы-то зачем здесь? Вас-то как?
РОСТРОПОВИЧ. Когда я жил в тяжелое время в эвакуации в Оренбурге, вы знаете, тогда у нас, конечно, замерзло отопление. Там было центральное отопление в маленьком домике в одноэтажном, и лопнули трубы. А мороз был зимой тридцать-тридцать пять градусов. Можете себе представить? Мы втроем, я, еще мальчик, можно сказать, сестра, мать, сидим закрытые всем, чем возможно – одеялами, и шубами. И вдруг входит какой-то человек с бородой, приехал на санках. С лошадью, конечно. Лошадь, запряженная в сани. Он постучал и говорит: «Эй, парень, замерзаешь?» Я говорю: «Да, замерзаю, да». - «Ну обожди, вот я тебе дровишек подкину там, мы соседи ваши». Кидает дровишки, а я говорю: «А зачем мне дрова, когда у меня печки-то нету?» - «Ну подожди, я тебе какую-нибудь буржуечку тоже подкину». Вот и какую-то буржуечку мне подкинул тоже. Знаете, сколько бы я ни делал добра сейчас, вот я думаю, что никогда их не отблагодарю по-настоящему. Вот этих людей, которые входили к нам, не зная, кем я стану. Потому что, когда я уже начал концерты, когда меня уже стали узнавать, ну тогда помощь было легче получать. А когда просто мальчишка, и вот приходит человек, тебя жалеет и дает тебе? Вот в моей благодарности нету границ, и то, что я стараюсь делать добро, я думаю, что они вот там видят, что не напрасно мне дали дровишки тогда.
ЖЕНЩИНА. Я по дороге сюда купила. Вот, гвоздики. Думала, пойдут на нас солдаты. Что я? Стрелять я не умею. Да и не из чего. И буду я им гвоздики дарить. Но сейчас вот хочу вам подарить. Вот одну. Все не могу. Скоро же штурм.
РОСТРОПОВИЧ. Спасибо. Будет штурм. Ночь никак не отступает, вторые сутки. А я так рад. Я так счастлив. За людей счастлив. Люди поняли, что они люди... Они защищают не только себя и свою маленькую квартирку... Они защищают дух своего народа. Защищают то, что будет через поколение, и через два, и через три. Наконец-то мы возродимся в наших детях и внуках свободными людьми!
МУЖИК. Родила, наверное, уже.
МИЛИЦИОНЕР. А багет черствый, кстати.
ЖЕНЩИНА. Штурма так и нет. Когда же штурм. Не завяли бы.
МУЖИК. А я вот одного не понимаю, если у Горбачева радикулит, тогда почему танками лечат нас?
Крым, Форос, объект «Заря». 21 августа, ночь.Светло и жарко. РАИСА, ГОРБАЧЕВ и ОХРАННИК рассматривают план дачи.ГОРБАЧЕВ. Надо нам все-таки протолкнуть информацию на волю. С дачи так никого и не выпускают. Может быть, пойти на прорыв? Вот тут недалеко до забора. Сколько у вас есть бойцов?
ОХРАННИК. Наша боевая единица не очень значительна. Хоть и достаточно вооружена. Можем попробовать прикрыть вас. А вы этого туда, через забор.
ГОРБАЧЕВ. И как вы себе это представляете? Я, президент СССР, повисну штанами на ограде? Тут-то меня и пристрелят!
ОХРАННИК. Я вообще не рекомендую выходить на улицу из помещения. Они могли выставить снайперов.
РАИСА. Как же? Жара! Ксенечка с Настей хотят искупаться! Что им сказать?
ОХРАННИК. Скажите, что ожидается сильный ветер! Буря, ураган, что угодно. Но купаться никто не идет.
ГОРБАЧЕВ (садится в кресло, согнувшись и держась за спину). Лично я купаться и не собирался. У меня плавок нет. Да и вообще радикулит.
ОХРАННИК. Сегодня кто-то пытался прорваться на территорию, извне. Но их не впустили.
РАИСА. А в новостях передали, что Михаил Сергеевич болен, и его давно никто не видел. Что-то они готовят. Что-то нехорошее.
ГОРБАЧЕВ. Я понял, Захарик. Я все понял. Я пойду купаться.
РАИСА. Как? Зачем? Убьют!
ГОРБАЧЕВ. Впрямую не посмеют! Они должны видеть, все должны видеть, что я здоров! (
Вскакивает, но тут же от боли оседает обратно.)РАИСА. Миша! Я тебя не пущу! Куда ты? В таком состоянии? Под пули?
ГОРБАЧЕВ. Это мой долг. Долг перед государством.
РАИСА. Но как же? Голым?
ГОРБАЧЕВ. А пусть смотрят! Мне нечего скрывать от народа!
ОХРАННИК.
РАИСА Максимовна, я боюсь, нам его не остановить.
РАИСА. Вы должны заслонить его от пуль!
ГОРБАЧЕВ (раздевается). Я их всех ненавижу! И тех и этих! Одни делят страну на куски, другие себе возомнили! А вообще? Какое мы имеем право? Сюда пришли на шестьдесят-семьдесят лет мы. И то, что десять веков… И после нас будут века жить. А мы тут начали со страной. Как пирог резать, понимаешь. Пришли, чтоб пирог разделить? Выпить и закусить, что ли? Или закусить и выпить? Нет. Я до такого не опущусь. Это не позволяют ни мои убеждения, ни моя мораль, ни мой пост. Я им покажу! (
Голый, под прикрытием охранника, входит в воду; вдруг оборачивается и хохочет.)РАИСА. Что случилось, Миша?
ГОРБАЧЕВ. Анекдот вспомнил!
РАИСА. Какой еще анекдот, Миша?
ГОРБАЧЕВ. Про Горбачева и Сталина. В девяностом году было трудно осенью, и Горбачев сидит в своем кабинете, не знает, что делать, с кем посоветоваться. Вокруг друзья, на которых нельзя положиться, хотя я их выдвигал и собирал. И тогда Горбачев попросил пригласить Сталина прийти к нему в кабинет. Состоялся такой разговор. «Товарищ Сталин, вы что посоветуете?» Он говорит: «Трудная ситуация». – «Но вы же бывали и в более сложных?» – «Да, конечно. Но это очень трудная ситуация. Все же два совета, по крайней мере, я дам». – «Да, пожалуйста». – «Первый: расстрелять всех членов Политбюро». – «Да, это ясно». – «Второй совет. Перекрасить здание ГУМа в розовый цвет». Горбачев: «А это зачем?» – «Ну, я так и знал, что будет вопрос по этой теме, но очень важно, что мы не расходимся по первому вопросу».
Москва, Белый дом. 21 августа, ночь.РОСТРОПОВИЧ с гвоздикой и ЮРА с автоматом лежат на полу в темной радиорубке.ЮРА. Тихо.
РОСТРОПОВИЧ. Тихо.
ЮРА. Тихо.
РОСТРОПОВИЧ. Тихо.
ЮРА. Тихо.
РОСТРОПОВИЧ. Тихо.
ЮРА. Очень тихо.
РОСТРОПОВИЧ. Совсем тихо.
ЮРА. Может, они тихо штурмуют и уже в здании, просто мы не слышим?
РОСТРОПОВИЧ. Ага, тихо и незаметно.
ЮРА. Ну они же «Альфа».
РОСТРОПОВИЧ. Они не черепашки-ниндзя. Толпа на улице бы закричала.
ЮРА. От черепашек-ниндзя тоже бы закричала.
РОСТРОПОВИЧ. И как мы определим тогда, кто нас штурмует?
ЮРА. Мы не будем определять, мы будем прятаться.
РОСТРОПОВИЧ. Мы уже спрятались. Но мне кажется, Юра, мы плохо спрятались.
ЮРА. Думаете, они быстро найдут это помещение?
РОСТРОПОВИЧ. Штурмовики «Альфы»? У них наверняка есть планы.
ЮРА. Как же тяжело вот это – ждать.
РОСТРОПОВИЧ. Да, страшнее ожидания смерти еще ничего не придумали.
ЮРА. Слава, можно я у вас кое-что спрошу?
РОСТРОПОВИЧ. Конечно, Юра, спрашивай.
ЮРА. Зачем вы здесь, Слава? Ведь здесь бы обошлись и без вас. Ведь вы, как и я, не умеете стрелять. Вы не боитесь умереть?
РОСТРОПОВИЧ. Где бы я ни был, умирать все равно приеду в Россию. Я не боюсь смерти, потому что знаю — предстоит другая жизнь, и на каждом облачке будет стоять по бутылочке и рюмочке. Там мы встретимся с Шостаковичем, Чайковским, Рахманиновым, и с каждым-каждым из них я выпью по этой рюмочке.
ЮРА. Но есть же близкие, они будут страдать.
РОСТРОПОВИЧ. Я говорю: «Галина, вот я умру, допустим, в десять. А ты посади меня на “Конкорд”, я полечу через океан, там будет только восемь. Вот два часа еще и поживу!»
ЮРА. И это ее успокаивает?
РОСТРОПОВИЧ. Нет, злится еще больше. Но может быть, Юра, если мы выживем, если мы победим, может, Юра, потом кто-нибудь вспомнит эти дни и скажет: «Это была революция с лицом Ростроповича». И я буду знать, что все было не зря. Пусть я не оружие, но знамя.
ЮРА. А мне страшно, Слава. Правда. Я боюсь штурма, хоть и знаю, что не сбегу. И не хотел бы сейчас быть нигде в другом месте. Но мне страшно.
РОСТРОПОВИЧ. Я думаю, страшно всем. Уж лучше бы этот штурм уже начался. Сколько часов уже ждем?
ЮРА. Много. Сначала обещали в полночь, потом в два, теперь уже три.
РОСТРОПОВИЧ. Была б виолончель, я бы тебе сейчас сыграл. Знаешь, какая у меня виолончель? Работы Страдивари. На ней остался «автограф» Наполеона Бонапарта — сантиметров на десять царапина от шпоры с правой ноги.
ЮРА. А где ваша виолончель? Я думал, музыканты не расстаются со своим инструментом.
РОСТРОПОВИЧ. Когда я ехал сюда, виолончель не взял. Подумал, что когда я найду свою смерть под колесами танков, лучше это сделать без виолончели. А знаешь, я счастлив, Юра, счастлив. Все эти прекрасные люди здесь, Юра. Если сегодня меня не убьют, я проживу до ста лет!
ЮРА. А что бы вы сыграли?
РОСТРОПОВИЧА. Я бы сыграл «Умирающего лебедя».
ЮРА. Это же из «Лебединого озера»? Говорят, его вчера весь день по телевизору крутили.
РОСТРОПОВИЧ. Нет, Юра. Это не из «Лебединого озера». «Лебединое озеро» написал Чайковский, а «Умирающего лебедя» французский композитор Камиль Сен-Санс.
ЮРА. Надо же! Давайте включим свет и сядем, все
затекло лежать на полу. Все равно же найдут.
Они поднимаются, включают свет и садятся на диван.РОСТРОПОВИЧ. Я расскажу тебе презабавную историю про эту музыку. Год назад мой близкий друг скрипач Айзек Стерн праздновал свое семидесятилетие. А он большой шутник, скажу тебе. И я не мог просто так пройти мимо.
ЮРА. Вы над ним подшутили?
РОСТРОПОВИЧ. Я приехал туда инкогнито. Сделал спецзаказ портнихе и сапожнику. Все было готово в срок. Я вошел в гримерку с огромной сумкой, а вышла из гримерки балерина, немного странная, крупноватая и немолодая. С диадемой на голове.
ЮРА. Это были вы, Слава? Да?
РОСТРОПОВИЧ. Исполняли как раз «Умирающего лебедя». Я сказал пианисту играть вступление бесконечно долго. И вот на сцену совершенно неожиданно для всех выплывает на пуантах белый лебедь, взмахивая руками и старательно копируя Плисецкую. В углу сцены стоял заранее приготовленный ящик с канифолью. Лебедь «плывет» к нему, становится в него ногами и канифолится. Зал молчит. Никто не догадался, Юра! Лебедь «плывет» дальше, садится за инструмент, широко расставив ноги в белом трико, и начинает играть. Играет несколько тактов, останавливается. Опять идет к ящику с канифолью и канифолит смычок. Только тут раздается смех. Ну, наконец-то, догадались! С оркестром начались конвульсии. Музыканты просто сползали под пюпитры. Айзек Стерн то вставал, то садился, беззвучно ловя воздух ртом. Такого успеха, Юра, у меня не было никогда. На следующий день все газеты вышли с моей фотографией на первой странице! Айзек, правда, был недоволен. Я немного затмил его юбилей своей пачкой.
ЮРА, слушая, засыпает, опустив голову на плечо Ростроповича. Автомат с грохотом падает на кафельный пол. РОСТРОПОВИЧ подскакивает на месте.ЮРА (просыпается). Что случилось? Штурм?
РОСТРОПОВИЧ (поднимает автомат). Нет, все тихо, спи. Показалось.
ЮРА снова засыпает. РОСТРОПОВИЧ играет гвоздикой, как смычком, на автомате Калашникова. Звучит «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Московская область, Медвежьи озера. 21 августа, ночь.ЛЕБЕДЬ входит в комнату. ЛЕБЕДЬ (кричит кому-то). Отправьте их в баню! Лучше париться, чем томиться!
Приходит очередная телеграмма.ЛЕБЕДЬ (читает). «Срочно возвращайся! «Альфа» в штурме участия принимать не будет. По дзержинцам нет точных сведений. Говорят, никто никуда не выезжал. Тульская дивизия из Тушино не тронулась. Бригада «Теплый стан» куда-то пропала, ни по каким каналам связи не отвечает. Танки Таманской дивизии движутся по Садовому кольцу, отозваны в часть». М-да, за всем этим беспорядком чувствуется чья-то крепкая организационная рука.
Приходит новая телеграмма. ЛЕБЕДЬ (читает). «Ничего не понятно. Оставайся на месте». Все, ну их всех! Я спать! (
Падает как подкошенный и наконец-то крепко засыпает.)Москва, тоннель на Садовом кольце. 21 августа, ночь. Темнота, мерный скрежет металла, скрип танковых гусениц по асфальту. Вспышка, звук автоматной очереди, неразборчивые крики, грохот маневрирующих БМП, снова вспышки и стрельба. В свете фар БМП под скрежет металла и рев моторов военные машины штурмуют баррикады из троллейбусов.НАРОД (
скандирует). Убийцы! Убийцы! Убийцы!
Фары БМП освещают растерянную, дезориентированную женщину, она в ужасе застывает перед надвигающейся на нее техникой. Кто-то резко выдергивает ее обратно в темноту.НАРОД. Ребята! Отойди! Димон!
Снова в темноте страшный грохот, скрежет и неразборчивые крики толпы. ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Там неизвестно, где рана!
МУЖСКОЙ ГОЛОС. В мальчишку, в мальчишку попало.
Одна из машин загорается. МУЖСКОЙ ГОЛОС. Остановитесь, пожалуйста. Илюха! Остановитесь! Что ты наделал? Сволочь! Убил! Подонки! Убил парня! Илюху убили!
Из толпы появляется мужик с «матюгальником», встает между толпой и солдатами и начинает истошно кричать.МУЖИК. Перестаньте бросать! Перестаньте бросать! Перестаньте бросать! Я встану к тебе, ребята, я встану к тебе. Перестаньте бросать. Все внимание! Все внимание! Прошу замолчать! Прошу всех замолчать! Послушайте!
Свист, автоматные очереди, гул моторов, крики толпы не утихают.ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Володя, Володя, ты где, Володя?
МУЖИК. Хватит! Перестаньте! Они уходят! Уходят! Перестаньте! Они уходят в часть! Они уходят, говорят! Перестаньте!
Свист и крики в толпе.НАРОД. Убийцы! Убийцы! Убийцы!
МУЖИК. Они уходят! Уходите ребята, уходите, пожалуйста!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Это очень стыдно — стрелять по своему народу! Очень стыдно!
Появляется милиционер, вырывает у мужика «матюгальник». МИЛИЦИОНЕР (кричит). Здесь русские люди, все свои, вам не хотят плохого! Вам не хотят плохого. Уже две жертвы здесь. Ребята, прекратите, возвращайтесь, все безоружные люди. Ребята, ребята, прекращайте, что вы делаете?
Затемнение.Гул и скрежет резко обрываются. Появляется ЖУРНАЛИСТКА с микрофоном.ЖУРНАЛИСТКА. Российское телевидение. За эти сорок минут, что мы были на Калининском, под гусеницами танка, я видела, задавили парня. Что с ним случилось? Может быть он еще жив? Дай бог. Полковник бросался. Там была кровь. Вы понимаете? Она была уже! На улицах Москвы уже была кровь. Мы же так просили, чтобы этого не случилось. Сейчас вот эти баррикады из горожан, из живых нормальных людей. Несколькими ярусами стоят вдоль улицы на подступах к Белому дому России. Неужели и сюда придут танки? Ребята, я понимаю, сейчас мы уже говорим на уровне истерики, на уровне эмоций. Наверное, уходит здравый смысл из наших голов. Неужели, Россия — страна только страстей? Неужели, Россия страна только горькой судьбы?
Москва. Большой театр, сцена.Звучит музыка Камиля Сен-Санса «Лебедь». Появляется балерина в костюме белого лебедя, исполняющая последний танец гордой птицы.ГОЛОС ДИКТОРА. Всемирную известность получил «Умирающий лебедь». Этот короткий двухминутный танец был поставлен в тысяча девятьсот седьмом году для молодой балерины Анны Павловой. Он считается одним из наиболее вдохновенных творений Фокина, ярким символом сопротивления смерти. Двадцать первого августа тысяча девятьсот девяносто первого года в результате произошедшего в Чайковском тоннеле на Садовом кольце столкновения сторонников президента России Бориса Ельцина и колонны бронетехники Таманской дивизии, выполнявшей указание ГКЧП, погибли три человека. Их имена: Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский. Посмертно они были награждены медалью «Защитнику свободной России» и званием Героя Советского Союза.
Белый лебедь умирает под гусеницами танка.Крым, Форос, объект «Заря». 21 августа, утро. РАИСА мечется по коридорам огромного дома.РАИСА. К нам летит делегация. Хотят убедиться, что Михаил Сергеевич тяжело болен. Похоже, это конец. Сейчас они что-то предпримут. Сделают гнусную ложь реальностью! Миша! Отдай приказ охране, пусть все закроют! Пусть никого не пускают! Миша, пусть они стреляют, Миша! Заприте Ксюшеньку с Настей. Попросите Александру Григорьевну, сестру-хозяйку, попросите, она не откажет. Что? Что они предпримут? Что сотворят? Мне страшно. Миша! Мишу надо спрятать. Надо спрятать Михаил Сергеевича. Где? Куда? Дача вся как на ладони… Миша… Надо спрятать… (
У нее обвисает рука, она оседает, теряя сознание.)Вбегает ГОРБАЧЕВ, видит лежащую Раису.ГОРБАЧЕВ (кричит). Сюда! Помогите! Врача!
Москва, Белый дом. 21 августа, утро.РОСТРОПОВИЧ сидит на диване с автоматом Калашникова в руке, ЮРА рядом, опустив голову на ему на плечо, он уже не спит.РОСТРОПОВИЧ. Она медленно поднимает руки над головой, раскрывая их подобно крыльям. Но падает при первой же попытке подняться в воздух. Эту партию танцевали все великие балерины. Брат мой, я мечтаю однажды сыграть эту музыку в Большом театре. И чтобы на сцене под нее танцевала гениальнейшая Майя Плисецкая, обязательно она. Я буду едва касаться смычком струн моей виолончели, заставляя ее тихо и нежно плакать, пока все зрители, не дыша, будут следить за взмахами этих изящнейших рук. И весь огромный заполненный зал еще долго не сможет пошевелиться, когда мелодия стихнет, оставив на сцене неподвижный белый силуэт. И лишь только потом он взорвется криками «Браво!»
ЮРА. Я заберу автомат?
РОСТРОПОВИЧ. А, да, конечно. Скажу тебе, Юра, по секрету, я ведь совсем не знаю, как пользоваться автоматом.
ЮРА. Я тоже не умею. Но вот дали, и теперь я за него отвечаю.
РОСТРОПОВИЧ.
ЮРА, ты спал — я держал твой автомат, я буду спать — доверяю тебе свою виолончель! Теперь и навсегда ты мой названый брат; ты для меня брат Юра, а я для тебя брат Слава! (
Обнимает его.)ЮРА (пытается незаметно смахнуть слезу, трет глаза). Что это там в окне, Слава? Горизонт пылает. Это штурм? Он начался? Почему я ничего не слышу?
РОСТРОПОВИЧ. Это заря, Юра, утренняя заря! Знаешь, Юра, что такое заря? Так зовут свечение неба перед восходом или закатом солнца. Это то, что полыхает в небе сейчас, когда наконец-то восходит наше солнце.
Крым, Форос, объект «Заря». 21 августа, вечер.РАИСАлежит в постели, рядом, на краешке сидит ГОРБАЧЕВ. Звонят все телефоны, разрываются от звонков, но никто на них не реагирует.ГОРБАЧЕВ. Давай возьмемся, вот так, мизинцем за мизинец, наше это. Как при приземлении всегда.
РАИСА. За еще одно совпадение взлета и посадки?
ГОРБАЧЕВ. Да. Вот мы и приземлились. Семьдесят три часа изоляции и ареста. Я не стал с ними разговаривать, Захарик. Только с российской делегацией поговорил.
РАИСА. Открой окно? Я хочу посмотреть, что там.
ГОРБАЧЕВ встает, подходит к окну и открывает шторы. Комнату заливает закатным светом. Телефоны умолкают.ГОРБАЧЕВ. Солнце опускается к горизонту. Оно окрашивается сначала в желтый, потом в оранжевый и наконец в красный цвет. Небо вокруг него становится золотистым. Ближе к горизонту золотисто-желтые краски сменяются розово-оранжевыми и затем, у самого горизонта, красными. Ярче всего заря сияет сразу после захода солнца. Но с погружением солнца за горизонт полоска зари становится все
уже, а небо над ней быстро темнеет. Над центром зари появляется овальное пурпурно-розовое пятно — «пурпуровый свет». Он быстро увеличивается в размерах, как бы спускаясь за золотистую зарю. И становится узкой полоской над желтым сегментом зари. Но заря окрашивает небо и на востоке. Пепельно-голубоватая дымка в той части неба — это тень Земли на атмосфере. Над ней простирается розовая полоса — пояс Венеры. Солнце падает под горизонт, пепельный сегмент увеличивается и сливается с темнеющим небом. Пурпуровый свет гаснет, пояс Венеры бледнеет и исчезает. На небе зажигаются первые звезды.
Тихо входит ОХРАННИК.ОХРАННИК. Михаил Сергеевич, Раиса Максимовна, собирайтесь. Вылетаем.
Смоленская область, село Тёмкино, дом ДЕДа Матвея. 21 августа, вечер.ДЕД подметает в избе, слушает радио.ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Мы победили! Теперь Россию не победит никто! Сердечная признательность генерал-майору Лебедю, который вместе со своими подчиненными не дал путчистам захватить политический центр новой России.
ДЕД. Ну вот, Зорька, мы победили. Только вот я опять ничего не понял. А «мы» — это кто? И кого мы победили? Вот если мы победили, то они же проиграли? А кто «они»? И что это значит, что мы победили? И что теперь будет?
Москва, аэропорт «Внуково-2». 22 августа, 2:00.На трапе самолета ГОРБАЧЕВ и РАИСА. Оба закутаны в пледы, но их все равно знобит.РАИСА. Мне Ксенечка в машине сказала: «Я боялась, бабулечка... Боялась, когда увидела людей с автоматами... Совсем испугалась, когда мама вбежала в комнату и говорит: «Быстро... собираемся... улетаем домой в Москву». Я так хотела спать!»
ГОРБАЧЕВ. Слава богу, скоро все мы будем дома. Все закончилось. Все кончилось, Захарик.
Появляется ОХРАННИК.ОХРАННИК. Михаил Сергеевич, вас ждут у Белого дома. Едем туда?
ГОРБАЧЕВ. Нет. Едем домой.
РАИСА. Ты же должен выступить. Люди, они же там ждут. Они же стояли! За тебя стояли…
ГОРБАЧЕВ. Домой.
РАИСА. Миша, может все-таки поехать? Рассказать людям правду?
ГОРБАЧЕВ. Едем домой. Правды все равно не узнает никто и никогда.
Москва, Белый дом. 22 августа, день.РОСТРОПОВИЧ с Юройна балконе. Внизу радостная толпа шумно празднует победу.РОСТРОПОВИЧ. Юра! Победа! Победа, Юра! Я чувствую, что сегодня у меня день рождения. Мне шестьдесят четыре года, но по-настоящему я родился только сегодня. Ты рад, Юра?
ЮРА. Да! И еще, Слава, мне выпало счастье быть соратником и оруженосцем великого музыканта! Вы плачете? Все же хорошо!
РОСТРОПОВИЧ. Я плачу оттого, что это все закончилось. Это ощущение. Мы что-то такое сделали все вместе. Мы сломали ход истории. Уже не будет так, как по-старому. Обычно жизнь проходит день за днем, течет, бытовуха, а здесь мы в историческом важном событии поучаствовали.
ЮРА. Да, Слава, мы сила! Если б мы не пришли, не собрались, все могло бы быть по-другому.
РОСТРОПОВИЧ. А я ведь приехал не для такого конца. Я предполагал, что конец может быть очень трагический, и вдруг!..
ЮРА. А я боялся, но верил, в победу нашу верил.
РОСТРОПОВИЧ. Я хочу выйти к людям! Хочу сказать им спасибо за два самых счастливых дня моей жизни. Жалко одно: завтра все эти тысячи людей, стоявших на баррикадах, разойдутся по домам. Но зато они отстояли парламент. И себя. Дон Кихоты побеждают, Юра! Что? Что за сомнение на твоем челе, мой славный оруженосец.
ЮРА. Слава, вдруг мы все ошибаемся? И это всего лишь ветряные мельницы.
РОСТРОПОВИЧ. Послушай меня, Юра, мы путаемся, все путаемся. Иногда получается что-то такое не то, из того как… А иногда даже получается как хуже. Но все-таки существует направление. Вот я в одно направление верю, а в другое не верю. Направление, в котором мы идем, как бы мы ни ошибались, как бы мы ни оступались. Вот это, мне кажется, направление для меня, за которое я могу отдать все мое существование. Чтобы это направление было, чтобы продолжались реформы, чтобы продолжался процесс поиска. А не возвращение к той тюрьме, в которой мы уже были.
ЮРА. И вы всегда идете только туда?
РОСТРОПОВИЧ. Я живой человек. Но, Юра, существует между нами и Господом, между Господом и Землей большая лестница. И вот случится если так, что ты по этой лестнице сделаешь два шага вниз, по этой лестнице, по которой мы поднимаемся наверх, позаботься о том, чтобы в следующий раз было три шага наверх. Мне это сказал Папа Римский, я это записал и с тех пор так и живу. Пойдем, пойдем к народу, Юра! Я хочу праздновать со всеми!
Подмосковье, резиденция ГОРБАЧЕВа. 22 августа, вечер.РАИСА сидит у камина, рядом с ней стопка писем, одно из них она держит в руках. РАИСА (читает вслух, на глазах слезы). «Я беседовал со многими молодыми специалистами. Все очень недовольны. У меня по-прежнему много, очень много работы. Обычно допоздна сижу. Ночью оформляю «дневник» — короткие заметки. Прошу, пиши мне. Я их так жду, твои письма, всегда. С ними ты приходишь сама ко мне. А ты мне нужна здесь. Твой навсегда Михаил». (
Дрожащими руками кидает письмо в огонь; выуживает из стопки еще один листок, читает.) «Сочинение ученицы второго класса «А» Ирины Горбачевой «3а что я люблю свою маму». «Я люблю свою маму за то, что у нее много книг. Еще за то, что все студенты любят маму, потому что говорят маме: «Здравствуйте!» И, главное, за то, что мама не боится волков». (
Плачет, сжигает письма.)Входит ГОРБАЧЕВ.ГОРБАЧЕВ. Что ты делаешь?
РАИСА. Не хочу, чтобы это попало в чужие руки.
Смоленская область, село Тёмкино, изба ДЕДа Матвея. Наше время.ДЕД с вязанкой дров и Зорькой на привязи вваливается в избу, привязывает козу, кладет дрова у печи. ДЕД. Пора нам с тобой, Зорька, новую яму для нужника рыть. А думаешь, мне охота? (
Включает радиоточку, слушает новости, подкидывая в печь дрова и старые газеты.)ГОЛОС ДИКТОРА. Представитель РПЦ подчеркнул, что со святынями, которые хранят другие церкви, проблем возникнуть не должно. В частности, никак не скажется на разрыве с Константинопольским патриархатом прибытие в Россию Благодатного огня, передает ТАСС. Председатель правительства Дмитрий Медведев считает, что камеры видеонаблюдения в общественных местах помогли россиянам узнать много нового о футболистах. Отделом дознания управления МВД России по городу Перми возбуждено уголовное дело в связи с порчей арт-объекта «Счастье не за горами». Напомним, что самый знаменитый пермский арт-объект «Счастье не за горами» испортили ночью с десятого на одиннадцатое октября две тысячи восемнадцатого года, заменив слово «счастье» на «смерть».
ДЕД. Эх, такую страну просрали, Зорька!
Занавес_________________________________________
Об авторе:
АННА ГЕЙЖАН Драматург, сценарист. Окончила ВГИК, магистратуру сценарного-киноведческого факультета по специальности драматург (мастерская А. Я. Инина и Н. А. Павловской), а также Государственный Университет Управления по специальности «Мировая экономика». Автор пьес для театра, сценариев полнометражных и короткометражных игровых фильмов, телесериалов, анимационных фильмов и сериалов, детских телепередач. Участник ежегодных семинаров молодых писателей СП Москвы, с 2017-го года ассистент семинара театральной и кинодраматургии. Участник лабораторий «Пространство драмы», «Пьеса для детей: работа над замыслом», «Исторические лица». Пьесы поставлены в театре «Центр Драматургии и Режиссуры», Центральном Академическом театре Российской Армии, МХАТ им. Горького, отмечены конкурсами «Ремарка», «Литодрама», «Авторская сцена», «Автора на сцену», «Исходное событие XXI век». Член Союза писателей Москвы.
скачать dle 12.1
