Юрий Поляков. В ОЖИДАНИИ СЕРДЦА

Выбор Павла Карташева


(драма в двух актах)


Аннотация: Новая драма Юрия Полякова «В ожидании сердца» никого не оставит равнодушным. Крупный бизнесмен Алапаев, наживший свое состояние не без греха, в элитной клинике ждёт пересадки изношенного сердца, а импланты упорно ему не подходят. Что это – совпадения или наказание свыше? Об этом он вопрошает свою первую жену, ставшую монахиней, спорит с новой молодой подругой, которую отбил у сына, сломав тому жизнь. Ответ приходит, откуда не ждали...


Действующие лица:

ОЛЕГ БОРИСОВИЧ АЛАПАЕВ – президент фирмы «Цветметсплав»
МАТЬ ЕВСЕВИЯ – его первая жена
ЭЛЕОНОРА – его третья жена
ДЕНИС – его сын от второго брака
ВИКТОРИЯ – журналистка
ИГОРЬ БОГДАНОВИЧ ЛЮТИКОВ – вице-президент фирмы «Цветметсплав»
ГУГУША ТАРАСОВИЧ СТЕПАНОШВИЛИ – главный врач кардиоцентра «Именины сердца»
ИВЕТТА ГРИГОРЬЕВНА – старшая медсестра
ЗОЯ ХРЕНОВА – мать реципиента
САНИТАРЫ

Действие разворачиваются в кардиоцентре на окраине Москвы. Все совпадения с реальными лечебными учреждениями, а также с настоящими медицинскими светилами случайны.     


ПЕРВЫЙ АКТ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

В темноте звучит скрипка. Зажигается свет. Мы видим просторный кабинет главного врача. Большой стол. Медицинские книги на полках. На стене грузинская чеканка и сувенирные рога на серебряных цепочках. Копия картины Рембрандта «Анатомический театр», а также изображения сердца в разрезе. На видном месте большие фотографии, на которых Степаношвили снят со знаменитостями: Горбачевым, Ельциным, Фиделем Кастро, Пугачевой, Никулиным…  
В кабинет входит, покачивая бедрами, Иветта, она в халате, туго перетянутом в талии. С ней – эффектная молодая дама в шляпке, по виду, приехавшая с южного курорта. Даму сопровождает несвежий молодой человек. Оба дорого одеты. Через открытое окно доносятся звуки скрипки. Некоторое время все слушают.

ЭЛЕОНОРА. Что это?
ДЕНИС.  Фриц Крайслер «Муки любви».
ИВЕТТА. Вы музыкант?
ДЕНИС. Скорее, жертва музыки. Семь лет скрипичной каторги. Потерянное детство. Потом восстание и свобода!    
ЭЛЕОНОРА. Кто это играет?
ИВЕТТА. Во втором отделении лежит мальчик. Скрипач. Тяжелый. Гугуша Тарасович разрешил ему играть на балконе. Два раза в день. По пятнадцать минут.
ДЕНИС. Круто! Виртуоз! Как его зовут?
ИВЕТТА. Не помню, но очень смешное имя…

Закрывает окно. Музыка стихает.

ДЕНИС. Где же господин Степаношвили? Мы столько платим для того, чтобы ждали нас, а не мы – кого-то.
ИВЕТТА. Извините! Гугуша Тарасович на конференции. Потом заглянет в реанимацию – и сразу к нам. Чай, кофе?
ЭЛЕОНОРА. Чай. Зеленый.
ИВЕТТА. А вам, Денис Олегович?
ДЕНИС. Мне бы коньячку! Утренняя реанимация, видите ли…
ИВЕТТА (холодно). У нас в клинике сухой закон.
ДЕНИС (игриво). Даже для ВИП-клиентов?
ИВЕТТА (строго) Для всех.
ДЕНИС. А курить можно?
ИВЕТТА. Исключено.
ДЕНИС (берет со стола ониксовую пепельницу). А пепельница тут зачем?
ИВЕТТА. Для красоты.
ДЕНИС. Тогда мне кофе, и покрепче.
ИВЕТТА. Одну минуту.

Уходит. Денис с интересом провожает взглядом ее выпуклый реверс. Элеонора, заметив это, усмехается.   

ДЕНИС. Ничего у них тут нельзя. Тебя-то хоть поцеловать можно?
ЭЛЕОНОРА. Зачем?
ДЕНИС. Давно не виделись.
ЭЛЕОНОРА (вяло подставляя щеку). Ну, поцелуй…
ДЕНИС (целует). Как долетела?
ЭЛЕОНОРА. Плохо. Даже в бизнес-классе уснуть невозможно. Ребенок рядом орал, как резанный. Мамаша сама озверела. Знаешь, если бы в самолете открывались иллюминаторы, она бы его выбросила…
ДЕНИС. Ты ей просто завидовала… (Целует ее в щеку, потом обнимает.) Норочка, а я могу тебе помочь в рамках семейной генетики.
ЭЛЕОНОРА (вырываясь). Идиот!
ДЕНИС (не отпуская). Пахнешь морем! Вода теплая?
ЭЛЕОНОРА. В Марбелье море всегда холодное.
ДЕНИС. Как ты, Норочка?
ЭЛЕОНОРА. Нет, теплее. Прекрати, Дэн! Войдут же…
ДЕНИС. Если войдут, начинай биться в истерике, а я тебя буду успокаивать, как нежный пасынок безутешную мачеху.   
ЭЛЕОНОРА (устало). Денис, отстань, не до того...
ДЕНИС. Готовишься стать вдовой? Напрасно. Мой папа бессмертен. До наследства мне не дожить.
ЭЛЕОНОРА. Если будешь так пить, точно не дотянешь. Что с ним?
ДЕНИС. Будем менять папе сердце. Пламенный мотор. Поизносился. Раньше он менял жен и партнеров, а теперь вот дошла очередь и до сердца.
ЭЛЕОНОРА. Почему от меня скрыли?
ДЕНИС. Не хотели волновать.
ЭЛЕОНОРА. Сердце? Он никогда не жаловался на сердце…
ДЕНИС. А ты с ним давно в последний раз разговаривала?
ЭЛЕОНОРА. Давно. Ты же знаешь…
ДЕНИС. Знаю. Брак без детей, как скворечник без птиц. Ящик с дырочкой. А я ведь, Норочка, предлагаю…
ЭЛЕОНОРА. Заткнись! Тебя, кажется, спросили, что с ним случилось?
ДЕНИС. Внезапная остановка сердца. Клиническая смерть. Еле-еле снова мотор запустили.
ЭЛЕОНОРА. Причина? Напился? Психанул? Или – опять?    
ДЕНИС. Ревнуешь? Не устала еще?

Входит Иветта с подносом, расставляет чашки на журнальном столике.

ДЕНИС (отхлебывая кофе). Иветта, вы чудо отечественной трансплантологии!
ИВЕТТА. Чай улунг молочный, Элеонора Павловна.
ЭЛЕОНОРА. Спасибо, но хотелось бы все-таки повидать главного врача.
ИВЕТТА. Гугуша Тарасович очень извиняется. Отчет дежурной бригады затянулся. Ночью был сложный случай.
ДЕНИС (смеясь). Сердце по калибру не подошло?
ИВЕТТА (с удивлением). Откуда вы знаете?
ДЕНИС.  Просто пошутил. А рома у вас к кофе нет?
ИВЕТТА. Я же объяснила.
ДЕНИС. Жаль. Я дома обычно занюхиваю кофе ромом.

Иветта уходит, недоуменно оглядываясь.

ЭЛЕОНОРА. Слушай, Дэн, хватит кривляться! Ты когда-нибудь повзрослеешь? Как был в институте шалопаем, так и остался…
ДЕНИС. Я заколдован злой волшебницей, и повзрослею, когда меня снова полюбит однокурсница, холодная, как море в Марбелье.
ЭЛЕОНОРА. Значит, никогда. Это он велел меня вызвать?
ДЕНИС. Нет, это я соскучился. Но тебе все равно пришлось бы прилететь: без согласия близких родственников пересадку не делают. А мы с тобой, Норочка, близкие родственники, даже слишком…
ЭЛЕОНОРА. Боже, когда же ты успокоишься?
ДЕНИС. Никогда!

Денис снова обнимает ее. В кабинет вбегает Степаношвили. 

СТЕПАНОШВИЛИ. Тысячу извинений! 

Денис, сориентировавшись, трясет мачеху за плечи.

ДЕНИС. Элеонора Павловна, возьмите себя в руки, мужайтесь, все будет хорошо, в этой клинике творят чудеса… Доктор Степаношвили – кудесник. Так в Интернете написано.
СТЕПАНОШВИЛИ (польщенно). Ну, это вы уж чересчур…
ЭЛЕОНОРА (отстраняясь). Да, да, простите… Я в ужасном состоянии… Но я справлюсь.
СТЕПАНОШВИЛИ. Я, конечно, не кудесник. Но показатели у нас по клинике «Именины сердца» очень даже неплохие. Приживаемость…
ЭЛЕОНОРА. Странное словосочетание…
СТЕПАНОШВИЛИ. Приживаемость?
ЭЛЕОНОРА. Нет, название клиники.
СТЕПАНОШВИЛИ. Мой предшественник, академик Штырёв очень любил Гоголя.
ДЕНИС. А вы?
СТЕПАНОШВИЛИ. Я… Читать люблю. Но продолжим. Приживаемость органов у нас – 73 процента. Послеоперационные осложнения сведены до минимума. Отторжения в пределах нормы. Поверьте, новое поколение иммунодепрессантов творит чудеса! Скажу больше, пересадка сердца скоро станет рутиной, как операция аппендицита. С новым сердцем можно теперь жить и десять, и двадцать лет, наслаждаться, влюбляться, заводить детей…
ДЕНИС. Жаль только пить нельзя.
СТЕПАНОШВИЛИ. С чего вы взяли? Если хорошие напитки в умеренных дозах, пожалуйста! Кстати, могу угостить.
ДЕНИС. У вас же нельзя.
СТЕПАНОШВИЛИ. Кто вам это сказал?
ДЕНИС. Иветта, ваша помощница…
СТЕПАНОШВИЛИ. Что за чушь! Какой напиток предпочитаете в это время суток?
ДЕНИС. От коньяка не отказался бы.
ЭЛЕОНОРА. Дэн!
ДЕНИС (по слогам). Не от-ка-за-лся бы.
СТЕПАНОШВИЛИ. Есть «Греми» 1981 года.   
ДЕНИС. Ого, на десять лет меня старше!  
СТЕПАНОШВИЛИ. Доставляют прямо из погребов Иванишвили. У нас оперировали его племянника.  А мадам?
ЭЛЕОНОРА. Не беспокойтесь, это лишнее.
СТЕПАНОШВИЛИ. Что я слышу? Бокал настоящего кахетинского «Киси» никому еще не повредил! (Ткнув пальцем в селектор.) Иветта Григорьевна, зайдите!

Главный врач подходит к копии Рембрандта, оказавшейся дверцей бара. Достает бутылки. Появляется Иветта.

ИВЕТТА. Слушаю вас, Гугуша Тарасович!
СТЕПАНОШВИЛИ. Иветточка, быстренько давай рюмочки, тарелочки. Что у нас там еще в холодильнике?  
ИВЕТТА. Как обычно: сациви, лобио, бастурма, козий сыр, зелень…
СТЕПАНОШВИЛИ. Все давай! Продукты только из Грузии. Экологически чистые. Московским рынкам я не доверяю.
ДЕНИС. И лимончик! 
СТЕПАНОШВИЛИ (наливая, в том числе и себе). Выпьем, уважаемые, за досточтимого Олега Борисовича, за его здоровье!
ДЕНИС. …Которое не купишь ни за какие деньги.
СТЕПАНОШВИЛИ. Это устаревшая мудрость. Любовь не купишь, это правда, а вот здоровье – как сказать…

Чокаются и выпивают. 

ДЕНИС. Ах, какой коньяк! Пахнет советской властью!
СТЕПАНОШВИЛИ. Сигару?
ДЕНИС. У вас же не курят.
СТЕПАНОШВИЛИ. Как так не курят? А пепельница зачем?
ДЕНИС. Сигара тоже грузинская?
СТЕПАНОШВИЛИ. Не-ет, кубинская. В нашей клинике пересаживали сердце одному очень важному кубинцу. Успешно. Но это государственная тайна. С тех пор мне кое-что присылают с острова Свободы. Вы, конечно, знаете, что настоящие сигары скатывают на бедрах юных мулаток?
ДЕНИС. Всегда это подозревал. (Закуривает.) Как вино, Элеонора Павловна?
ЭЛЕОНОРА. Очень хорошее!
СТЕПАНОШВИЛИ. Еще бы, это настоящее «Киси», а не то, что в бутиках вам подсунут. Иветточка, даме еще вина, а нам – коньячку!
ЭЛЕОНОРА. Как же вы будете сегодня оперировать, Гугуша Тарасович?
СТЕПАНОШВИЛИ. Увы, Элеонора Павловна, я давно сменил скальпель на «паркер» с золотым пером. Сметы, контракты, договоры… Увы! Кстати, нам с вами тоже надо будет подписать кое-какие бумаги… Пересадка сердца – это не только тонкая хирургия, это еще и ответственный юридический акт, а также финансовые вопросики…
ЭЛЕОНОРА. Скажите, без пересадки никак не обойтись?
СТЕПАНОШВИЛИ. Увы, при таком чудовищном нарушении ритма сердца, как у вашего драгоценного супруга, трансплантация – это, как мы говорим, самый резервный вариант.
ЭЛЕОНОРА. Тогда бы уж лучше поскорей!
СТЕПАНОШВИЛИ. Поспешай медленно – учили нас древние. Иветточка, мне тоже сигару! Понимаете, у Олега Борисовича третья группа крови.
ЭЛЕОНОРА. Это плохо?
СТЕПАНОШВИЛИ. Для трансплантации не очень хорошо. Труднее подобрать донора. Далее, у него очень маленькое сердце…
ДЕНИС. Что вы говорите? Судя по тому, сколько раз папа женился…
ЭЛЕОНОРА. Денис, прекрати!
СТЕПАНОШВИЛИ (глянув на Иветту.) В любви размер – не главное, а вот мужчина-донор с маленьким сердцем – редкость.
ДЕНИС. Возьмите женское сердце! Или нельзя?
СТЕПАНОШВИЛИ. Можно, но оно вряд ли справится. Олег Борисович – крупный мужчина. К тому же, у вашего супруга диабет, гипертония, аденома и еще кое-что по мелочам… Все это крайне усложняет подбор импланта. А нам нужно молодое, здоровое сердце, которое не один год послужит Олегу Борисовичу, ведь у него такая юная и очаровательная жена! Но еще не факт, что и оно подойдет…
ЭЛЕОНОРА. Почему?
СТЕПАНОШВИЛИ. Совместимость. Отторжение. Могут не совпасть структуры рецепторов.  Кроме того, полученное донорское сердце, как мы говорим, нужно еще пощупать руками…
ДЕНИС. А если не подойдет – выбрасываете?
СТЕПАНОШВИЛИ. Шутите? Это же сердце! У нас всегда наготове два-три пациента со схожими показаниями. Бог даст, кому-нибудь повезет. Давайте выпьем за удачу! В нашем деле она тоже очень важна…

Выпивают. 

ЭЛЕОНОРА.  Я бы хотела повидать мужа… Можно? Он в сознании?
СТЕПАНОШВИЛИ. Он нормально себя чувствует. Даже бодр. Но сейчас у него посетитель. А вы пока можете осмотреть клинику. «Именины сердца» – это чудо 21-го века! Мой заместитель вас проводит… Иветта Григорьевна, предупредите Арама Ашотовича, что у нас уважаемые гости!
ЭЛЕОНОРА. Бодр? (Решительно  ставит бокал на стол.) Посетитель?  Понятно!  Я должна его видеть!
ДЕНИС. Норочка, сядь, ревность – это геморрой сердца.
ЭЛЕОНОРА. Дэн, отстань!
СТЕПАНОШВИЛИ. Элеонора Павловна, успокойтесь, это совсем не то, что вы думаете. Иветта Григорьевна вас проводит и передаст в надежные руки моего заместителя.
ДЕНИС (на ходу допивая рюмку). Иветта Григорьевна!  
ИВЕТТА. Я за нее.
ДЕНИС. Скажите, вы замужем?
ИВЕТТА (смотрит на босса). Никто не берет.
ДЕНИС. Не может быть! Это какая-то ошибка мерчендайзера.
ИВЕТТА. Кого-кого?
ДЕНИС. Это тот, кто в магазине правильно выкладывает товар, чтобы сразу заметили и купили. По-русски – приказчик.
ИВЕТТА. Интересно. Я подумаю об этом…   

Иветта уводит гостей. Главный врач недовольно смотрит им вслед, брезгливо ставит рюмку на стол. Снимает трубку телефона, набирает номер.

СТЕПАНОШВИЛИ. Это я. Прилетела его жена… Да, все не так просто… Буду держать тебя в курсе.

Кладет трубку. Возвращается Иветта.  

ИВЕТТА. Смешные они.
СТЕПАНОШВИЛИ.  Зачем ты с этим пьяным сосунком кокетничала?
ИВЕТТА. Нельзя? Я свободная женщина.
СТЕПАНОШВИЛИ (раздраженно показывая на стол). Убери эту помойку! 
ИВЕТТА. Сию минуту, Гугуша Тарасович! (Собирает рюмки.) Звонила Манана Захаровна, просила напомнить, вы сегодня идете на юбилей к Салуквадзе в Президент-отель. Подарок у нее есть, а вот цветы за тобой. На розы у него аллергия… 
СТЕПАНОШВИЛИ. Сегодня? Опять! У меня, у меня аллергия на все эти юбилеи, крестины, свадьбы… Как же трудно быть грузином в Москве! Ты чего ухмыляешься?
ИВЕТТА. На разводы у тебя тоже аллергия?
СТЕПАНОШВИЛИ. Иветта, мы же договорились к этой теме больше не возвращаться!
ИВЕТТА. Конечно, Гугуша Тарасович… А мерчендайзер – интересное слово!
СТЕПАНОШВИЛИ. Ничего интересного. Иди ко мне? У нас есть пятнадцать минут.
ИВЕТТА. 8-985-255-00-01.
СТЕПАНОШВИЛИ. Это что?
ИВЕТТА. Это телефон девушек по вызову. Круглосуточный.

Выходит, хлопнув дверью.


КАРТИНА ВТОРАЯ

Просторная палата-люкс. В огромном окне виден извив Москвы-реки и уступы университета. Больничная койка напоминает рабочее место космонавта. У стены –  диван для посетителей. В вазах – живые цветы. На стенах – деликатный авангард. В глубоком кресле сидит мать Евсевия, немолодая монахиня с золотым наперсным крестом, в черной рясе и апостольнике. На спинке дивана, как на коне, устроился Алапаев, одетый в яркий шелковый халат. В руках у него гитара. Они поют, причем, очень слажено.

ХОРОМ. Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подернулись угли костра.
Вот и закончилось все – расставаться пора.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях,
Встретишься со мною?
АЛАПАЕВ.  Марин, а помнишь, как мы на картошке у костра пели?
ЕВСЕВИЯ. Помню, конечно, помню.
АЛАПАЕВ. А дальше? Обычно второй куплет все забывают.
ЕВСЕВИЯ. Я ничего не забываю. (Забирает у него гитару и поет одна.)
Крылья сложили палатки. Их кончен полет.
Крылья расправил искатель разлук - самолет.
И потихонечку пятится трап от крыла.
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
ХОРОМ.  Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях,
Встретишься со мною?
АЛАПАЕВ (забирает гитару). Марин… Или к тебе нужно теперь обращаться исключительно: мать-игуменья?
ЕВСЕВИЯ. Лапа, не валяй дурака!
АЛАПАЕВ. Марин, а почему Евсевия, почему не Евстигнея или Ефросинья какая-нибудь?
ЕВСЕВИЯ. Так владыка при пострижении нарек.  Не нравится?
АЛАПАЕВ. Нравится! Но как-то странно. Полжизни была Мариной Замотиной, а потом вдруг – Ев-се-ви-я… Впрочем, тебе идет.
ЕВСЕВИЯ. Почему вдруг? Пять лет я была Мариной Алапаевой.
АЛАПАЕВ. Не забыла?
ЕВСЕВИЯ. Вспоминаю… иногда…
АЛАПАЕВ. Сколько же мы не виделись?
ЕВСЕВИЯ. Почти тридцать лет. Я перед монастырем к тебе домой заезжала – проститься, но ты был в командировке. А твоя новая жена… беременная… даже записку у меня не взяла. Раскричалась… Думала, наверное, я тебя вернуть хочу. Она разве не рассказывала?
АЛАПАЕВ. Нет.
ЕВСЕВИЯ. Знаешь, Лапа, я тогда очень удивилась.
АЛАПАЕВ. Чему ты удивилась?
ЕВСЕВИЯ. Я думала, ты женился на той, ну… из-за которой мы с тобой… Оказалось, совсем на другой. 
АЛАПАЕВ. Марина, я же на коленях объяснял: увлечение, помутнение, дурь…
ЕВСЕВИЯ. Блуд.
АЛАПАЕВ. Вот-вот: он самый!  А скажи, если бы у нас был ребенок, ты бы все равно ушла?
ЕВСЕВИЯ. Наверное, нет… Ради детей женщины прощают то, что нельзя прощать. Ладно, сама виновата: не захотела с четвертого курса в «академку» загреметь. Сначала диплом, диссертация – потом дети и пеленки. Избавилась… Иногда вспоминаю, что натворила, и от стыда горю, как на первой исповеди…
АЛАПАЕВ.  А я ведь тебе говорил: рожай – потом разберемся.
ЕВСЕВИЯ. Говорил? А должен был кулаком по столу шарахнуть.
АЛАПАЕВ. Кулаком по столу у нас в семье ты стучала. Не помнишь?
ЕВСЕВИЯ. Помню. Когда игуменьей стала, очень пригодилось.
АЛАПАЕВ. А как твой монастырь называется?
ЕВСЕВИЯ. Христорождественский.
АЛАПАЕВ. Марин, скажи, только честно, ты во все это действительно веришь?
ЕВСЕВИЯ. Конечно. Как же без веры жить?
АЛАПАЕВ. Да вот живем как-то…
ЕВСЕВИЯ. Оно и видно: как-то!
АЛАПАЕВ. Ладно уж, праведница! Впрочем, комсомолкой ты тоже была идейной. А помнишь, как мы с тобой взносы всего курса пропили?
ЕВСЕВИЯ. Еще бы! Я у дедушки в долг потом еле выпросила. Он еще все удивлялся, как это можно – казенные деньги потерять!
АЛАПАЕВ. А помнишь, как в общагу рванули? Все ребята на праздники по домам разъехались.  Комендантша тебя не пустила, и ты ко мне по пожарной лестнице забралась.  Мы были вдвоем целых три дня. Помнишь?
ЕВСЕВИЯ. Помню.
АЛАПАЕВ. Лютик раньше времени вернулся, утром, с поезда, а мы с тобой четыре койки сдвинул и…
ЕВСЕВИЯ. Знаешь, я пойду, пожалуй. Мне еще в ФХУ надо успеть…
АЛАПАЕВ. Куда?
ЕВСЕВИЯ. В финансово-хозяйственное управление Патриархии. Повидались – и ладно, рада, что жив, хоть и не здоров. Даст Бог, все обойдется. Я тебе Неусыпаемую псалтирь закажу.
АЛАПАЕВ. Что?
ЕВСЕВИЯ. Молитва такая. Очень сильная! Помогает.
АЛАПАЕВ. Погоди, Марин, мы же не допели! (Ударяет по струнам, и они поют.)
Не утешайте меня, мне слова не нужны.
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны.
Вдруг там в тумане краснеет кусочек огня?
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях,
Встретишься со мною?
ЕВСЕВИЯ. Как жена-то твоя, здорова?
АЛАПАЕВ. Которая?
ЕВСЕВИЯ. Я только ту, беременную, видела.
АЛАПАЕВ. Марин, она на машине разбилась. Насмерть.
ЕВСЕВИЯ. О, Господи! Прости, Олег, я не знала...
АЛАПАЕВ. Ничего. Это давно было.
ЕВСЕВИЯ. Как ее звали? Помолюсь об упокоении души.
АЛАПАЕВ. Жанна.
ЕВСЕВИЯ. Значит, в крещении – Иоанна?
АЛАПАЕВ. Наверное. Я не спрашивал. Может, она вообще некрещенная была. Я потом стал этим всем интересоваться, когда мою машину на Сретенке взорвали, а я буквально на минуту опоздал – куполами отреставрированными залюбовался. Стал с тех пор на храмы деньги давать. 
ЕВСЕВИЯ. И много даешь?
АЛАПАЕВ. Никто еще не обижался.
ЕВСЕВИЯ. А ребенок?
АЛАПАЕВ. Сын. Вырос.
ЕВСЕВИЯ. Чем занимается?
АЛАПАЕВ. Пьет.
ЕВСЕВИЯ. Есть в кого. Знаешь, Лапа, я вообще удивляюсь, как ты стал таким богатым! Ничто не предвещало. Лаборатория, походы, гулянки с друзьями…   
АЛАПАЕВ. Вот так и разбогател. Разрешили…
ЕВСЕВИЯ. Жал, где не сеял?
АЛАПАЕВ. Как сказать. Марин, помнишь, мы после свадьбы ездили в дом отдыха? Там еще массовики-затейники устраивали бег в мешках.
ЕВСЕВИЯ. Помню.
АЛАПАЕВ. Так вот, социализм – это бег в мешках. Были в том деле свои чемпионы. А капитализм – это бег без мешков, но с пистолетами. Важно, не только быстро бежать, но и метко стрелять...
ЕВСЕВИЯ. Когда ты принес первый чемодан денег, я думала, вы сберкассу ограбили…  Деньги сделали тебя совсем другим…   
АЛАПАЕВ. Марин, у тебя потом после меня было много мужиков?
ЕВСЕВИЯ (вставая). Лапа, ну что ты мелешь? Я же монахиня. Сына-то как зовут?  
АЛАПАЕВ. Денис.
ЕВСЕВИЯ. Крещеный?
АЛАПАЕВ. А как же!  
ЕВСЕВИЯ. Буду молиться за раба Божьего Дионисия. Ну, прощай, Лапа!
АЛАПАЕВ. Марин, уйдешь – не узнаешь, зачем я тебя позвал.
ЕВСЕВИЯ. А как ты меня вообще нашел?
АЛАПАЕВ. Честно? В больнице от безделья стал телевизор включать. Слушай, какую же чепуху людям показывают! Стыдно смотреть! Вдруг вижу в новостях: мать-игуменья Евсевия рассказывает, как по кирпичику монастырь строит. Присмотрелся, елки-палки: Марина Замотина!
ЕВСЕВИЯ. Мы сестринский корпус 17-го века восстанавливаем, там была колония для малолетних преступников, потом склады. Строим на пожертвования. А позвал-то зачем?
АЛАПАЕВ. Понимаешь, Марин, операция будет тяжелая… Сердце поменять, это тебе не грыжу вправить. А ведь и от грыжи помирают. Но главное, поговаривают, с новым сердцем человек становится другим…
ЕВСЕВИЯ. Люди и со старым сердцем сильно меняются. Я-то видела…
АЛАПАЕВ. Нет, это не то! Вдруг все мое прошлое ампутируют – и в ведро. А ты у меня все-таки здесь… (Показывает на грудь.) Может, звучит глупо, но я захотел тебя увидеть со старым сердцем. Понимаешь?
ЕВСЕВИЯ. Понимаю. Какой же ты, Лапа, фантазер! Этим и брал…
АЛАПАЕВ. Давай на прощанье поцелуемся! По-монашески, Марина, по-монашески!
ЕВСЕВИЯ. Ох, Алапаев!
АЛАПАЕВ. Марин, знаешь, я очень боюсь операции, но еще больше боюсь того, что там ничего нет.
ЕВСЕВИЯ. Там есть все то, что ты заслужил здесь. Но покаяться никогда не поздно.

Крестит его, целует в лоб. Они стоят, обнявшись, причем Марину в объятьях бывшего мужа почти не видно. Входит Элеонора, следом Денис.  

ЕЛЕОНОРА. Я так и знала… Ты и в морге к бабе под простыню залезешь!
ДЕНИС. Нора, не унижайся!

Оба, присмотревшись, понимают, что гостья – монахиня. Немая сцена.  

АЛАПАЕВ (картинно). Спасибо, мать Евсевия, за наставления, утешения и ободрения. Исповедовался – вроде легче стало…
ЕВСЕВИЯ (тихо). Не валяй дурака, я не могу тебя исповедовать. (Громко.) Помолюсь во здравие.
АЛАПАЕВ. И я ваш Крестовоздвиженский монастырь не оставлю…
ЕВСЕВИЯ. Христорождественский. Держись, Лапа!

Крестит его, идет к выходу. Задерживается возле Элеоноры.

ЕВСЕВИЯ. Берегите друг друга. Храни Господь вашу семью!
ЭЛЕОНОРА (целуя ей наперсный крест). Простите, матушка, я не знала, что это вы здесь…
ЕВСЕВИЯ. Не гневайся понапрасну, дочь моя! Спаситель не зря об этом в Нагорной проповеди говорил следовавшим за Ним. (Поворачивается к Денису.) Про винопитие Христос ничего там не сказал, но обороты надо сбавлять – не мальчик уже!
ДЕНИС.  У нас на Руси горе горьким лекарством лечат.  Забыли, матушка?
ЕВСЕВИЯ. Забыла! (Возвращается к Алапаеву, отдает визитку.)
АЛАПАЕВ. Что это?
ЕВСЕВИЯ. Реквизиты монастыря. Уж ты не забудь нас, Лапа! И Господь тебя не оставит…
АЛАПАЕВ. Будь спокойна, мать Евсевия!
ЕВСЕВИЯ (тихо). А нашему бы сейчас тридцать пять было. Эх, ты…

Быстро уходит, осеняя, всех своим наперсным крестом.

ДЕНИС. Это что было? Мы вроде не протестанты, у нас пока еще тетки попами не работают.
АЛАПАЕВ. Это моя первая жена – Марина. Мы на одном курсе учились.
ЭЛЕОНОРА. Жена? Монашка?
АЛАПАЕВ. Игуменья! А что, моя бывшая жена не может уйти в монастырь?  
ЭЛЕОНОРА. Твоя-то как раз и может.
ДЕНИС. А в молодости она очень даже ничего была.
АЛАПАЕВ. Наблюдательный юноша!
ДЕНИС. Я в детстве залез в твой стол и нашел конверт со снимками, прикинь, еще черно-белыми: свадьба, пляж, палатки, гитарные походы… Мама такую истерику закатила, а фотографии порвала. В клочья.
ЭЛЕОНОРА. И правильно сделала!
АЛАПАЕВ. Твоя мама страдала навязчивым психозом, с ума сходила от ревности.
ЭЛЕОНОРА. Причем, совершенно беспочвенной…
АЛАПАЕВ. Я этого не говорил.
ЭЛЕОНОРА. А эта?
АЛАПАЕВ. Мать Евсевия?
ЭЛЕОНОРА. Ты ее бросил или она тебя?
АЛАПАЕВ. Она меня. Был в моей жизни и такой случай. Единственный.
ЭЛЕОНОРА. Вот это женщина! Как я ей завидую!
АЛАПАЕВ. Ты притащилась из Марбелье, чтобы мне это сказать? Я тебя не звал. (Сыну.) Ты вызвонил?
ДЕНИС. Я. И что?
АЛАПАЕВ. Соскучился?
ДЕНИС. Очень!
АЛАПАЕВ. Выйди!
ДЕНИС. Не выйду!
АЛАПАЕВ. Мне с женой надо поговорить.
ЭЛЕОНОРА. Дэн, выйди! Твоему отцу нельзя волноваться.
ДЕНИС. А твоему мужу можно?
ЭЛЕОНОРА. Пошел вон!

 Денис выходит нехотя. 

ЭЛЕОНОРА. Мог бы и сам сообщить жене, что в больницу попал.
АЛАПАЕВ. Зачем? Как ты мне поможешь? Отдашь свое сердце?
ЗЛЕОНОРА (пытаясь обнять). А разве я тебе его не отдала?
АЛАПАЕВ. Линор, умоляю, не говори красиво!
ЭЛЕОНОРА. И сейчас отдала бы, но женские сердца мужчинам не подходят. К тому же у меня другая группа крови.
АЛАПАЕВ. Ты это только сейчас поняла?
ЭЛЕОНОРА. Какой же ты жестокий!
АЛАПАЕВ. Увы, чем больше денег, тем меньше сочувствуешь людям. Зачем ты приехала? Мы же договорились. Иначе никто в наш развод не поверит.
ЭЛЕОНОРА. Я передумала, я не дам тебе развода, даже фиктивного.
АЛАПАЕВ. Тебе же хуже будет, Линор.
ЭЛЕОНОРА. Переживу как-нибудь. Я твоя жена и должна подписать согласие на операцию. А вот возьму и не подпишу…

Входит Иветта со шприцем.

ИВЕТТА. У нас укольчик. Прошу посторонних покинуть палату!
ЭЛЕОНОРА. Я не посторонняя. Можно я с ним посижу?
ИВЕТТА. Ладно уж…
АЛАПАЕВ. Нельзя!


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Алапаев лежит в постели. Около него сидит Лютиков. Между ними на журнальном столике – шахматная доска.

ЛЮТИКОВ. Твой ход!
АЛАПАЕВ. Не дави! Знаешь, чем шахматы отличаются от жизни?
ЛЮТИКОВ. Чем?
АЛАПАЕВ. В шахматах нельзя все до конца просчитать. Шах!
ЛЮТИКОВ. Испугал ежа голой правдой! (Защищает фигуру.)
АЛАПАЕВ. Допустим… Говоришь, за полгода никаких мужиков?
ЛЮТИКОВ. Ни одного. Клянусь тебе, кур-баши!
АЛАПАЕВ. А тот мачо, учитель испанского, казачок наш засланный?
ЛЮТИКОВ. Пытался.
АЛАПАЕВ. И что?
ЛЮТИКОВ.  Получил по морде.
АЛАПАЕВ. Но это днем, на глазах, а ночью, без свидетелей?
ЛЮТИКОВ. С приборов ночного видения те же данные. Спала всегда одна.
АЛАПАЕВ. Что же у нее полгода никого не было?
ЛЮТИКОВ. Как сказать…
АЛАПАЕВ. Не тяни!
ЛЮТИКОВ. Если не считать вибратор, никого…  Кур-баши, она очень хорошая женщина. Я бы с такой пылинки сдувал.
АЛАПАЕВ. Сам знаю. Но нельзя все яйца держать в одной корзине.
ЛЮТИКОВ. Ты и не держал никогда.  
АЛАПАЕВ. Ладно, острить-то!  А если мы проиграем Лондонский арбитраж?
ЛЮТИКОВ. Исключено.
АЛАПАЕВ. А если? Доля разведенной жены неприкосновенна.
ЛЮТИКОВ. Мне ты, значит, уже не доверяешь?
АЛАПАЕВ. Доверяю, Лютик, доверяю, но так надежней. Линор, законная или разведенная, от меня никуда не денется. Любовь! Да и Денис как-то ожил… Он ведь весь в Жанку. Все время боялся, что возьмет спьяну и, как мать, въедет в фонарь всем смертям назло… Пусть хоть немного успокоится.  
ЛЮТИКОВ. Ты знаешь, что я по этому поводу думаю.
АЛАПАЕВ. Знаю. Не надо было у родного сына девушку отбивать, так?
ЛЮТИКОВ. Понял, наконец? Ничего, что я возьму у тебя слона?
АЛАПАЕВ. Бери. Да, нехорошо как-то вышло. По-древнегречески. Но у меня были смягчающие обстоятельства.
ЛЮТИКОВ. Какие?
АЛАПАЕВ. Если бы она была его невеста, я бы близко не подошел. Но они просто встречались. Однокурсники. Думал, у него таких еще табун будет. Кто же знал, что этот идиот – однолюб. И потом, ее никто не неволил…
ЛЮТИКОВ. Ну, как ты девушкам умеешь голову задурить, всем известно. Мне нравится этот конь.
АЛАПАЕВ. Бери! Ладно, прилетела и прилетела. С разводом – пока отбой.  С новым сердцем видно будет. В моем случае смертность при пересадке десять процентов. Если говорят - десять, значит, все двадцать… Игорь, а как ты думаешь, тот свет есть?
ЛЮТИКОВ. Трудно сказать. Но если есть этот свет, то и тот должен быть…
АЛАПАЕВ. Предположим, он есть. А вот как ты думаешь, в каком виде я туда попаду?
ЛЮТИКОВ. В натуральном.
АЛАПАЕВ. Остроумный? Вот здесь стояла твоя пешка. (Забирает фигуру.) Зря ухмыляешься! У тебя-то сердце, как у быка, но придет время – тоже задумаешься. Следи за мыслью: если я на том свете останусь самим собой, это одно. Ради такого случая и помереть стоит. А если я, извини за выражение, сольюсь с информационным полем Вселенной?
ЛЮТИКОВ. Как ты сказал? Надо запомнить.
АЛАПАЕВ. Не перенапрягись! Слился и самоутратился, все забыл: первую двойку, первую пятерку, маму, папу, первую женщину… Лютик, ты помнишь свою первую женщину?
ЛЮТИКОВ. Конечно.
АЛАПАЕВ. И кто она?
ЛЮТИКОВ. Одноклассница. А у тебя?
АЛАПАЕВ. Учительница.
ЛЮТИКОВ. Кто бы сомневался. 
АЛАПАЕВ. Но если я все забуду, значит, меня не станет. Без памяти человека нет. И на черта мне такое бессмертие?  
ЛЮТИКОВ. Ты бы у Марины спросил. Кстати, моложе нас выглядит. А ведь однокурсница. Вот что значит воздержание и монастырское питание!
АЛАПАЕВ. Она сама, по-моему, не в теме, мать Евсевия. Верит в то, чего не знает. Может, потому и верит. Да, чтобы не забыть, скинь на монастырь тысяч триста зелени.
ЛЮТИКОВ. Не жирно? Я бы до Лондонского арбитража расходы поубавил.
АЛАПАЕВ. Не жадись! Зачтется. А с Муфлоном что будем делать? Снял он нас, сука, с тендера?
ЛЮТИКОВ. Снял.
АЛАПАЕВ. Сколько ты ему предлагал? Напиши! (Протягивает ручку.)
ЛЮТИКОВ. Здесь нет прослушки, я проверял. (Пишет на салфетке.)
АЛАПАЕВ. Береженого бог бережет. (Читает.) Ого! Честный стал? Когда же успел?
ЛЮТИКОВ. «Панросметаллу» с потрохами продался.  
АЛАПАЕВ. Ай-ай-ай, а еще министр называется! Эх, где вы, лихие девяностые! Давно бы вопросик решили.  Как там наш стрелок?
ЛЮТИКОВ. Сидит. В «Черном лебеде».
АЛАПАЕВ. Ни в чем не нуждается?
ЛЮТИКОВ. Как в семизвездном отеле.
АЛАПАЕВ. Смотри, если заговорит – рядом сядем.
ЛЮТИКОВ. Я с ним не работал. Твой – кадр. Проведывал его недавно: не заговорит. Пожизненным быть лучше, чем безжизненным.
АЛАПАЕВ. Сильно сказал! У этого Степаношвили в самом деле хорошее вино?
ЛЮТИКОВ. Кахетинское «Киси» изумительное! Ты разве не пробовал?
АЛАПАЕВ. Мне же нельзя.
ЛЮТИКОВ. А что?
АЛАПАЕВ. Есть у меня мыслишка, как нам Муфлона изъять из оборота. Вместо него кого поставят?
ЛЮТИКОВ. Архара, к гадалке не ходи.
АЛАПАЕВ. С Архаром я договорюсь. Он мне по жизни должен. Муфлон, помнится, к грузинским винам неравнодушен?
ЛЮТИКОВ. Есть за ним такая слабость. Да леший с ним! Ты, кур-баши, лучше на операцию настраивайся! Вот-вот сердце подвезут. 
АЛАПАЕВ. Не везут что-то. А привезут, не факт, что подойдет. Сложный у меня случай. Впрочем, жизнь – это вообще болезнь с летальным исходом. А самое обидное – в любой момент могу умереть, вот хоть и прямо сейчас…
ЛЮТИКОВ. Типун тебе на язык!
АЛАПАЕВ. Не веришь? Ну и зря…

Хватается за горло, начинает хрипеть и сползать с диванчика на пол. Лютиков пугается.

ЛЮТИКОВ (во весь голос). На помощь!
АЛАПАЕВ (оживая). Тихо, дурак, всех переполошишь! Это я просто показал тебе, как бывает…
ЛЮТИКОВ. Иди ты! За это я у тебя ферзя забираю.
АЛАПАЕВ. Подлец, отвлек разговорами! Чем еще порадуешь?
ЛЮТИКОВ. Журналистка хочет у тебя интервью взять.
АЛАПАЕВ. А нам это надо?
ЛЮТИКОВ. Про благотворительность лишний раз почему бы не напомнить?
АЛАПАЕВ. Возраст?
ЛЮТИКОВ. Лет двадцать пять.
АЛАПАЕВ. По десятибалльной шкале?
ЛЮТИКОВ. Восемь с половиной. Не люблю татуированных девушек. Но ты к ней присмотрись. Удивительное дело! Как младшая сестра…
АЛАПАЕВ. Чья?
ЛЮТИКОВ. Сам увидишь.
АЛАПАЕВ. Какое издание?
ЛЮТИКОВ.  «Московский курьер».
АЛАПАЕВ. Солидная помойка. Перед пересадкой сердца мне есть что сказать человечеству и тебе лично, Лютик… 
ЛЮТИКОВ. Я весь внимание.
АЛАПАЕВ. Мат!
ЛЮТИКОВ. Как?
АЛАПАЕВ. А вот так!


КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Алапаев сидит, откинувшись, в кресле и, зажмурившись, слушает скрипку. Напротив устроилась журналистка, хорошенькая, в яркой майке, на плече – отчетливая татуировка в виде ризеншнауцера. Пьеса заканчивается. Алапаев открывает глаза. 

АЛАПАЕВ. Талант!

Девушка включает диктофон.

ВИКА. Начнем, Олег Борисович?
АЛАПАЕВ. Пожалуй. Вас как зовут, напомните?
ВИКА. Виктория. Можно – Вика. Первый вопрос… А что вы на меня так смотрите?
АЛАПАЕВ. Татуировка у вас интересная, и еще вы очень похожи на одну женщину.
ВИКА. На какую?
АЛАПАЕВ. Не важно. Знаете, Вика, во времена моей молодости татуировки были только у сидевших женщин.
ВИКА. Диссиденток? Из ГУЛАГа?
АЛАПАЕВ. Почему сразу – диссиденток? Нет, я про воровок, клафелинщиц, наводчиц. За антисоветскую деятельность сидели интеллигентные женщины. Они наколок себе не делали. Например, моя бабушка, доцент…
ВИКА. Огонь! Что же она натворила?
АЛАПАЕВ. Хранила в комоде брошюрку Троцкого.
ВИКА. Господи, за какую-то брошюру!
АЛАПАЕВ. У каждого времени, Вика, свои запреты. Если у вас сегодня найдут книжку про исламское государство – тоже могут посадить. Вы случайно не исламистка?
ВИКА. Нет, я православная. У меня вот крестик!
АЛАПАЕВ. А если победят исламисты, сажать буду и за крестики…
ВИКА. Да ладно!
АЛАПАЕВ. Уверяю вас. Так вот, наколки были в основном у откинувшихся уголовниц. А теперь… Вам не жалко свою молодую чистую кожу?
ВИКА. Нет. Это память. Я очень любила Шона. Я с ним выросла. Он умер три года назад.
АЛАПАЕВ. Бывает. Слушайте, а если вы полюбите мужчину, по-настоящему, – и он вдруг умрет. Вы тоже вытатуируете на себе его портрет?
ВИКА. Не знаю, возможно… Но пока никого вытатуировать на себе мне как-то не хотелось.
АЛАПАЕВ. Значит, не любили.
ВИКА. Минуточку, Олег Борисович, кто у кого берет интервью? 
АЛАПАЕВ. Ладно, спрашивайте.
ВИКА. Скажите, вы очень боитесь смерти?
АЛАПАЕВ. Побаиваюсь…
ВИКА.А вы в курсе, что от десяти до двадцати процентов пациентов с пересаженным сердцем в течение первого месяца погибают?
АЛАПАЕВ (напрягается). В курсе…
ВИКА (заглядывая в планшет, торопливо). А вы не боитесь, что чужое сердце, особенно женское, изменит вашу личность, мировосприятие и половую ориентацию?
АЛАПАЕВ. Что за чепуху вы спрашиваете? Мне сказали, мы будем говорить о благотворительных программах моего «Цветметсплава». 
ВИКА. Олег Борисович, мы обязательно поговорим о благотворительности, но читателям нашей газеты интересно совсем другое…
АЛАПАЕВ. А мне не интересно то, что интересно вашим читателям. Ясно? Мы финансируем детскую балетную школу «Петипа», казачий хор «Степь да степь», клуб исторических реконструкций «Кто к нам с мечом придет…».
ВИКА. Тот от меча и погибнет… (Заглядывая в планшет.) Олег Борисович, вы один из самых богатых людей России, вы можете купить себе новое сердце, обмануть смерть. А вам не стыдно перед теми, кто не может себе этого позволить, и потому обречен?
АЛАПАЕВ (по инерции). …Мы отреставрировали генуэзскую крепость в российском Крыму, построили три храма и синагогу, не далее как сегодня я передал средства на реставрацию Кресто… Христо… В общем, женского монастыря…
ВИКА. Значит, вы верующий?
АЛАПАЕВ. Однозначно.   
ВИКА (заглядывает в планшет). И как же вы будете ходить по земле с чужим сердцем, ведь Бог его создал совсем для другого человека? Это же грех?
АЛАПАЕВ. Но ведь он умер… Ему сердце больше не нужно.
ВИКА. Значит, вы покупаете себе сердце ценой чужой смерти?
АЛАПАЕВ. Стоп!
ВИКА. Почему вы разъехались с женой?
АЛАПАЕВ. Выключить диктофон!  Вы сами эти вопросы придумали?
ВИКА (неуверенно). Сама, но мне помогали…
АЛАПАЕВ. Кто?
ВИКА. Главный редактор.
АЛАПАЕВ. Ясно.

Нажимает звонок. Входит Лютиков.

АЛАПАЕВ. Игорь, убери мадмуазель! И выясни, откуда у этого интервью ноги растут?    
ЛЮТИКОВ. Думаешь, подстава?
АЛАПАЕВ. Уверен. Твой косяк!
ЛЮТИКОВ. Исправимся, а виноватых накажем.  Девушка, пойдемте!
ВИКА. Не трогайте меня! (Вырываясь и оглядываясь.) Старые козлы, кому интересна ваша благотворительность? Ободрали страну, наворовали, а теперь бросаете нам куски, как собакам! Чтоб тебе вместо сердца ежа пересадили…
АЛАПАЕВ. Ежа!? Ну и сказала. Уноси!
ВИКА (отбиваясь от Лютикова). Пусти! Только попробуй! Алапаев, я о тебе такое напишу, такое…
АЛАПАЕВ. И что же ты про меня напишешь?
ВИКА. Что ты меня хотел трахнуть, а у тебя не встал! Вот!

Лютиков уносит отбивающуюся журналистку.    

АЛАПАЕВ (в пространство). Откуда они все знают? Вот журналюги…

Входит Иветта со шприцем.

ИВЕТТА. Укольчик! Вам надо поспать.
АЛАПАЕВ. Опять? (Ложась и обнажая ягодицы.)
ИВЕТТА. Не опять, а снова. Кого это от вас вынесли?
АЛАПАЕВ. Исламскую террористку…
ИВЕТТА. Ну и шутник же вы!

Вкатывает ему укол.  


КАРТИНА ПЯТАЯ

Президентский люкс. Полутьма.  Снова слышен звук скрипки.  В балконную дверь тенью входит женщина, приближается к койке, встает на колени и плачет. Алапаев просыпается в испуге, хватается за сердце.  

АЛАПАЕВ. Вы откуда?
ХРЕНОВА. Со второго этажа, из общего отделения.
АЛАПАЕВ. Вы кто?
ХРЕНОВА. Мать.
АЛАПАЕВ. Чья еще мать?
ХРЕНОВА. Амадея Хренова.
АЛАПАЕВ. Какого еще Амадея Хренова.
ХРЕНОВА. Вы должны знать это имя!
АЛАПАЕВ. А я не знаю.
ХРЕНОВА. Это он играет на скрипке!
АЛАПАЕВ (прислушиваясь). Да, мне говорили… Талантливый мальчик. А как вы сюда попали?
ХРЕНОВА. По пожарной лестнице.
АЛАПАЕВ. Это же опасно.
ХРЕНОВА. Если он умрет – мне все равно не жить. Помогите нам!  
АЛАПАЕВ. Если смогу… Говорите, только короче!
ХРЕНОВА. Я знаю, вы ждете сердце…
АЛАПАЕВ. Допустим. Хотите предложить свое? Женское мне не подойдет. Как вас зовут?
ХРЕНОВА. Зоя Петровна.
АЛАПАЕВ. Зоя Петровна, что вы хотите?   
ХРЕНОВА. Если Амадей умрет, я выброшусь из окна…
АЛАПАЕВ. Минуточку. Амадей, я понял, – ваш сын. И кто же его так назвал?
ХРЕНОВА. Я! Он будет великим скрипачом. Слышите?

Несколько мгновений они слушают скрипку.

АЛАПАЕВ. Слышу. 
ХРЕНОВА. Вы в детстве кем мечтали стать?
АЛАПАЕВ. Сначала – милиционером, а потом – космонавтом, как положено.
ХРЕНОВА. А я матерью великого скрипача.
АЛАПАЕВ. В детстве?
ХРЕНОВА. В детстве. Мне подарили куклу. Я обрезала ей волосы. Сшила концертный фрак и выпилила лобзиком скрипочку. Потом я выросла и стала искать мужчину, виртуозно владеющего смычком.
АЛАПАЕВ. Что вы говорите! Нашли?
ХРЕНОВА. Нашла.
АЛАПАЕВ. Хренова?
ХРЕНОВА. Нет.
АЛАПЕВ. А кого?
ХРЕНОВА. Не важно! Модя только мой! Я вырастила его одна. Это моя фамилия – и сын ее прославит. «Шуман», между прочим, переводится как «сапожник». И что?
АЛАПАЕВ. Нет, я не против. Но для скрипачей как-то привычнее: Ойстрах, Коган, Стадлер, Кушнир…
ХРЕНОВА. А как же (с нажимом) Олег Крыса и Валерий Ворона?
АЛАПАЕВ. Убедили. Пусть остается Амадеем Хреновым.
ХРЕНОВА. Но вы правы: простому мальчику трудно пробиться в большую музыку. А конкурс Чайковского? Вы даже не представляете себе: там все куплено!
АЛАПАЕВ. Назовите цену вопроса. Я подумаю. Поговорю со Спиваковым. 
ХРЕНОВА. Цена вопроса – жизнь. Модя лежит здесь. У него огромное будущее, но какой-то глупый грипп… Он перенес его на ногах… Осложнения. Теперь у него сердечная недостаточность в терминальной стадии… Он такой слабый… скоро скрипку держать не сможет…  
АЛАПАЕВ. Сочувствую. Я тоже могу в любое время умереть, прямо сейчас.
ХРЕНОВА. Я знаю.
АЛАПАЕВ. Откуда?
ХРЕНОВА. Здесь все про всех знают.
АЛАПАЕВ. Что вы от меня хотите?
ХРЕНОВА. Отдайте Моде сердце! У него большое будущее!
АЛАПАЕВ. А почему вы просите именно меня?
ХРЕНОВА. У Моди те же показания, он вместе с вами в листе ожидания… Но он никогда не дождется сердца… Никогда!   
АЛАПАЕВ. Почему?
ХРЕНОВА. Не понимаете? Деньги… Олег Борисович, вы благородный человек, вы строите церкви, умоляю: если сердце вам не подойдет, отдайте его моему сыну!
АЛАПАЕВ. А почему вы думаете, что оно мне не подойдет?
ХРЕНОВА. Дай Бог… Но, все говорят, у вас очень уж сложный случай… Вам донора может послать только Бог!
АЛАПАЕВ. А в вашем случае?
ХРЕНОВА. И в нашем. (Плачет.)
АЛАПАЕВ. Не плачьте. Успокойтесь! Если сердце не подойдет мне, оно, я уверен, достанется вашему сыну. Не выбрасывать же…
ХРЕНОВА. Вы просто ничего не знаете! Вашего сердца уже ждут несколько человек! Один бывший министр, старик, но с большими связями. Зачем ему новое сердце? Он свое пожил.  А у Моди талант и огромное будущее! Еще тут лежит то ли земляк, то ли родственник Степаношвили. Вы же знаете кавказцев, они дружные, не то, что мы, русские!
АЛАПАЕВ. От меня-то вы чего хотите?
ХРЕНОВА. Вы должны сказать… нет, приказать: в случае чего – сердце только моему сыну!
АЛАПАЕВ. Я не могу здесь приказывать.
ХРЕНОВА. Можете! Все знают, сколько вы заплатили и еще заплатите! Вы должны! Я одна его вырастила. Одна!

Встает на колени перед Алапаевым. За сценой слышны голоса.   

ГОЛОС ЭЛЕОНОРЫ. Да пустите же меня, наконец, к нему! 
ХРЕНОВА (испуганно). Кто это?
АЛАПАЕВ. Моя жена.
ХРЕНОВА. Ой, я пойду…
АЛАПАЕВ. Стойте! Садитесь ко мне на колени!
ХРЕНОВА. Зачем?
АЛАПАЕВ. Надо!
ХРЕНОВА. Я не такая.   
АЛАПАЕВ. Отдам сердце кавказским родственникам.
ХРЕНОВА. Я плохо выгляжу…
АЛАПАЕВ. Быстро!
ХРЕНОВА. Боже, что я делаю!

Садится к нему на колени. В палату врывается Элеонора, ее удерживают Иветта и Лютиков. 

ЛЮТИКОВ. Элеонора Павловна, говорю же, вам, он один…
ИВЕТТА. На этот этаж посторонних не пускают. Только по спецпропускам… Здесь никого не может быть! Я включу свет, и вы убедитесь…

Вспыхивает свет.

ЭЛЕОНОРА. Один? А это кто?
ИВЕТТА. Уп-с-с…
ЛЮТИКОВ. Кур-баши, ты их телепортируешь, что ли?
ИВЕТТА. Мать Хренова, немедленно покиньте палату!
ЛЮТИКОВ. Иветточка, не ругайтесь!
АЛАПАЕВ (ссаживая Хренову с колен). Ладно, Зиночка, на сегодня достаточно.
ХРЕНОВА (тихо). Я Зоенька…
АЛАПАЕВ. Тем более.
ХРЕНОВА. Помните, что мне обещали!

Лютиков уводит оглядывающуюся Зою из палаты. 

ЭЛЕОНОРА (истерически). Пусть нас оставят вдвоем!
ИВЕТТА. Олегу Борисовичу пора под капельницу.
ЭЛЕОНОРА. Через пять минут я вам его отдам.
АЛАПАЕВ. Живым или мертвым…

Иветта качает головой и уходит.

ЭЛЕОНОРА. Что ты ей обещал? Кто эта женщина?
АЛАПАЕВ. Мать Амадея Хренова.
ЭЛЕОНОРА. У тебя есть внебрачный сын? Сколько ему?
АЛАПАЕВ. Линор, состоятельный мужчина без внебрачных детей – это по нашим временам как-то неприлично. Кажется, четырнадцать…
ЭЛЕОНОРА. Значит, еще до меня?
АЛАПАЕВ. Линор, неужели ты думаешь, что я разрешил бы своего сына, даже внебрачного, назвать Амадеем?
ЭЛЕОНОРА. Тогда что ей от тебя нужно?
АЛАПАЕВ. Сердце.
ЭЛЕОНОРА. Твоего сердца, Алапаев, на всех не хватит. Ты думаешь, я не понимаю, зачем ты устраиваешь все эти спектакли? Зачем услал меня в Марбелью? Зачем приставил ко мне мачо с лицом голливудского дебила?
АЛАПАЕВ. И зачем же?
ЭЛЕОНОРА. Развода не получишь! Ни ты, ни твой Денис.
АЛАПАЕВ. Он и твой тоже, не забывай! Где он?
ЭЛЕОНОРА. Пьет советский коньяк.
АЛАПАЕВ. Хорошее занятие. Я бы присоединился…
ЭЛЕОНОРА. А еще Дэн приставал к журналистке, которую ты выгнал…
АЛАПАЕВ. Неужели? Это интересно! Она похожа на тебя, Линор.
ЭЛЕОНОРА. Чушь!
АЛАПАЕВ. Нет, не чушь.
ЭЛЕОНОРА. Что ты задумал? Нет, это нереально…
АЛАПАЕВ. Посмотрим. Какая же ты сегодня красивая! Иди ко мне! Я соскучился...
ЭЛЕОНОРА. Зато я нисколечко.
АЛАПАЕВ. Вижу. Ты нордическая женщина.
ЭЛЕОНОРА. Скажи, Лютику, чтобы перестал за мной подглядывать.
АЛАПАЕВ. Скажу.

Быстро подходит к двери и запирает. 

ЭЛЕОНОРА. Ты с ума сошел?
АЛАПАЕВ. Распусти волосы, как я люблю…
ЭЛЕОНОРА. Тебе нельзя! Здесь нельзя…
АЛАПАЕВ. Нельзя – это то, что мы натворили семь лет назад. Раздевайся, быстрей! Если что – откачают. Реанимация рядом.
ЭЛЕОНОРА (лихорадочно раздеваясь). Ты сумасшедший, а я ненормальная…  

Стук в дверь. Голоса.

АЛАПАЕВ. Я занят!
ГОЛОС СТЕПАНОШВИЛИ. Откройте! Это очень важно!
АЛАПАЕВ. Через час.
ЭЛЕОНОРА. Через два.
ГОЛОС СТЕПАНОШВИЛИ. Немедленно! Иначе я вас выпишу сегодня же!

Алапаев нехотя открывает дверь. В комнату врываются Лютиков, Степаношвили, Иветта и Денис, который набрасывает простыню на полураздетую Элеонору. 

СТЕПАНОШВИЛИ. Олег Борисович. Сердце в пути! Необыкновенная удача. Смерч в Туле. На студента института физкультуры упало дерево. Мгновенная смерть. По всем показателям, это, что нам нужно. Но конечно, надо еще, как мы говорим, пощупать руками… Срочно готовим вас к операции…
АЛАПАЕВ. А этот мальчик – Амадей?
СТЕПАНОШВИЛИ (хмурясь). Хренов? Мы всех готовим на всякий случай… Скорее, дорога каждая минута!
АЛАПАЕВ. Стоп! Что-то я еще хотел? Гугуша Тарасович, продайте мне ящик вашего замечательного «Киси»!
СТЕПАНОШВИЛИ. Ага, уже думаете, как будете отмечать. Я вам дарю!
АЛАПАЕВ. Спасибо! Игорь, иди сюда!

Лютиков подходит, Алапаев что-то шепчет ему на ухо, жестикулируя. На лице партнера появляется радостное изумление.

ЛЮТИКОВ. Гениально, кур-баши!
ИВЕТТА. Бригада готова!
АЛАПАЕВ. Дайте с женой проститься! (Обнимает Элеонору.) Извини, Линор! Продолжим с новым сердцем… (Сыну.) Иди сюда, черт обиженный! (Денис отшатывается). Помру – никогда себе не простишь, что отца напоследок не обнял!

Денис нехотя подходит, отстраненно пожимает руку.

ДЕНИС. Все будет нормально, тут хорошие врачи…
АЛАПАЕВ. Папа…
ДЕНИС. Папа…
ЛЮТИКОВ (прислушиваясь). Вертолет!
СТЕПАНОШВИЛИ. Сердце летит!

Алапаева подхватывают под руки и уводят из палаты. Остается один Денис, он вынимает из кармана бутылку коньяка, отхлебывает.

ДЕНИС (передразнивает). Сердце летит… А что? Может быть, когда-нибудь люди превратятся в летающие сердца… Эволюция… Ни рук, ни ног, ни головы – только сердце с крыльями… Они будут летать, искать, влюбляться, вить гнезда на деревьях, плодиться… И пожирать своих птенцов…  


Пьет и плачет.


                         
ВТОРОЙ АКТ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Президентский люкс. Алапаев и мать Евсевия поют под гитару шлягер 1960-х.

ХОРОМ. Говорят, что будет сердце из нейлона,
Говорят, что двести лет стучать ему…
Может, это, по науке, и резонно,
А по-нашему, ребята, ни к чему.
Кто-то слабого обидел и хохочет,
Кто-то трусом оказался и скулит,
А нейлоновое сердце не клокочет,
А нейлоновое сердце не болит…
АЛАПАЕВ (откладывает гитару). Слушай, Марин, а ведь мы во все это когда-то верили!  В светлое будущее, в то, что все люди – братья и сестры, а не конкуренты… У вас в церкви есть конкуренция?
ЕВСЕВИЯ. Есть.
АЛАПАЕВ. В святости конкурируете?
ЕВСЕВИЯ (вздыхая). Не только…
АЛАПАЕВ.  Марин, а знаешь, что я вспомнил?
ЕВСЕВИЯ. Что?
АЛАПАЕВ. У тебя в институте по научному атеизму пятерка была, а у меня тройка.  Правда, странно?
ЕВСЕВИЯ. Ничего странного: и последние станут первыми…
АЛАПАЕВ. Марин, а ты мне изменяла?
ЕВСЕВИЯ. Тебе через тридцать лет это так важно знать? Лапа, что с тобой? Жена бросила?
АЛАПАЕВ. Нет, все в порядке. А все-таки – изменяла?
ЕВСЕВИЯ. Один раз.
АЛАПАЕВ. Зачем?
ЕВСЕВИЯ. Наверное, хотела понять, что ты чувствуешь, когда спишь с другими женщинами.
АЛАПАЕВ. Поняла?
ЕВСЕВИЯ. Нет, не поняла. У вас, мужчин, это, видно, что-то среднее между блудом и нумизматикой. У нас иначе.
АЛАПАЕВ. Прости, Марин, я перед тобой очень виноват.
ЕВСЕВИЯ. Прости и ты меня! Но главное, чтобы Господь простил.
АЛАПАЕВ. За это, может, и простит, а вот за другие мои грехи, вряд ли… Готов, как говорится, понести заслуженное наказание. Преисподней не боюсь, тому, кто делал бизнес в девяностые и остался жив, ад не страшен. Я, Марин, боюсь, что там ничего не будет, точнее, меня там не будет… Совсем. Понимаешь, жизнь – это мир плюс ты, а смерть – это жизни минус ты… Вот этого-то минуса я и боюсь. С детства. А ты сама никогда не сомневаешься? Вдруг ты веришь в то, чего нет?
ЕВСЕВИЯ. С тех пор, как уверовала, не сомневаюсь. И ты верь, Лапа! По-другому нельзя!
АЛАПАЕВ. А если у меня, мать-настоятельница, в мозгу нет той самой извилины, которая отвечает за веру. Рассосалась… А, может, с самого начала не было.
ЕВСЕВИЯ. Бедный мой миллиардер! (Крестит, обнимает.) Почему операция сорвалась?
АЛАПАЕВ. Сердце мне не подошло.
ЕВСЕВИЯ. Как так не подошло?
АЛАПАЕВ. А как бензонасос от «Мерседеса» не подходит к БМВ?  Ты-то откуда узнала?
ЕВСЕВИЯ. Лютик позвонил, чтобы реквизиты монастыря уточнить, ну, и доложил. Послушай, а вы давно вместе работаете?
АЛАПАЕВ. Давно.
ЕВСЕВИЯ. В институте, насколько я помню, у вас особой дружбы не было. Ты его даже на нашу свадьбу не позвал.
АЛАПАЕВ. Да, мы как-то еще на первом курсе не сошлись.
ЕВСЕВИЯ. По-моему, он тебе завидовал и ко мне неровно дышал.
АЛАПАЕВ. Неужели и это помнишь? К тебе, Марина, весь физтех неровно дышал. А Лютик в девяносто четвертом ко мне приполз, избитый. Чеченцы у него бизнес отжали, хотели грохнуть. Я тогда с авизо работал, и у меня были хорошие контакты в Грозном. Помог ему. С тех пор он мой самый надежный человек.
ЕВСЕВИЯ. Ты уверен?
АЛАПАЕВ. Уверен. Ни разу меня не подвел. А у тебя есть сомнения?
ЕВСЕВИЯ. Не знаю, но как-то он странно пошутил насчет твоего сердца. Так о друге не говорят…
АЛАПАЕВ. Как пошутил-то?
ЕВСЕВИЯ. Не помню уже… Слушай, а почему он тебя все время зовет «кур-баши»?
АЛАПАЕВ. Анекдот такой советский был про таджика, который в партию вступал…
ЕВСЕВИЯ. А-а-а, вспомнила. Смешной анекдот! Ну вот, ты хоть улыбнулся!
АЛАПАЕВ. Знаешь, сначала я совсем раскис. Стыдно вспомнить. Не помогла твоя неусыпная псалтырь…
ЕВСЕВИЯ. Не-у-сы-па-е-мая. Наберись терпения. Господь тебе испытание посылает.  Молись! Следующее сердце точно подойдет. А то, что привезли, пропало?
АЛАПАЕВ. Почему пропало? Тут ничего не пропадает. Бывшему министру вшили. Рекорд по пересадке сердца пожилому реципиенту. Представляешь, деду семьдесят три, а у него мотор 20-летнего студента. Говорят, медсестер за филейные части уже хватает. Шучу…
ЕВСЕВИЯ. Ну, и слава Богу, поживет еще.
АЛАПАЕВ. Слушай, Марин, а вдруг мы никакие не твари Божии, а биороботы, запрограммированные на размножение?
ЕВСЕВИЯ. Почему?
АЛАПАЕВ. Сама подумай: печень, почки одного человека можно вшить другому, сердце мужчины пересадить женщине. Это же получается какой-то левый автосервис: разобрали разбитую или украденную тачку на запчасти и шуруют туда-сюда… Какие же мы после этого Божьи твари?  
ЕВСЕВИЯ. Ну и что? Плоть, она из праха вышла – в прах уйдет. Главное – душа! Это дар Господа.  Вот тебе, атеист-троечник, иконка святого Пантелеймона. Благочинный с Афона мне привез. Там усекновенная глава хранится и мироточит. Видишь, лоскуток, миром пропитанный, в уголочке приклеен!
АЛАПАЕВ. Марин, все забываю спросить: ты свою диссертацию-то успела защитить?
ЕВСЕВИЯ. Успела.
АЛАПАЕВ. А тема?
ЕВСЕВИЯ. Тебе-то зачем?
АЛАПАЕВ. Интересно!
ЕВСЕВИЯ. «Жидкокристаллическая структура и диамагнитные свойства полимерных сверхрешёток». Я тебе иконку вот тут, на тумбочке, поставлю. Ты ее к сердцу почаще прикладывай!
АЛАПАЕВ. Спасибо, атеистка-отличница! А ребрышка святого Пантелеймона на Афоне не было?
ЕВСЕВИЯ. Не богохульствуй! Ну, что ты за человек? Он же там все слышит. (Показывает пальцем вверх.) Все меня сегодня огорчают. Пойду я, пожалуй…
АЛАПАЕВ. А кто еще обидел?
ЕВСЕВИЯ. ФХУ. Не дали мне денег на сестринский корпус.
АЛАПАЕВ. Почему?
ЕВСЕВИЯ. Конкуренция. Сказали, чтобы сама искала благотворителей.
АЛАПАЕВ. Эх, Марина, какие благотворители, если у нас капитализм на вывоз! Сколько надо?
ЕВСЕВИЯ. Много.
АЛАПАЕВ. Того, что дал, не хватит?
ЕВСЕВИЯ. Нет, не хватит.
АЛАПАЕВ. Не грусти, мать-игуменья, добавим. Я Лютику скажу.
ЕВСЕВИЯ. А без Лютика ты уже ничего сам не можешь?
АЛАПАЕВ. Не бойся, все под контролем, а тот, кто меня обманет, долго не проживет. (Берет гитару, поет.)
Нет, ребята, не для нас определенно -
Жить, не видя и не слыша ничего.
Даже если будет сердце из нейлона,
Мы научим беспокоиться его… 


ВТОРАЯ КАРТИНА

Президентский люкс. Доносятся звуки скрипки. В окне виден расцвеченный огоньками вечер.

АЛАПАЕВ (обращаясь к иконке). А скажи мне, исцелитель Пантелеймон, если и второе сердце мне не подойдет, это будет просто знак или уже конкретный наезд свыше? Не слышу, святой отец, очень тихо говоришь…

Входит Лютиков, толкая впереди себя смущенную Вику.

АЛАПАЕВ. О! Какие люди и без охраны!
ЛЮТИКОВ. Вот, кур-баши, пришла прощения просить.
ВИКА. Здравствуйте, Олег Борисович… Как вы себя чувствуете?
АЛАПАЕВ. Жив, как видишь. У тебя ко мне какие-то вопросы?  
ВИКА (заглядывая в планшет). Уважаемый Олег Борисович, разрешите мне принести искренние извинения за допущенную бестактность и просить уделить немного вашего драгоценного времени для беседы о благотворительности «Цветметсплава», которую с нетерпением ожидает наша газета...
АЛАПАЕВ. Не понял, чего ожидает – беседы или благотворительности?
ВИКА. Беседы…
АЛАПАЕВ. Сама написала?
ВИКА. Главный помогал.
АЛАПАЕВ. Опять главный? Спишь с ним, что ли?
ВИКА. Уже нет. Можно начинать?
АЛАПАЕВ. Валяй!
ЛЮТИКОВ. Не буду вам мешать. Надо по лондонскому арбитражу вопросики порешать.
АЛАПАЕВ. Серьезные?
ЛЮТИКОВ. Рабочие.
АЛАПАЕВ. Скажи, чтобы Линор заглянула.

Лютиков кивает и уходит. 

ВИКА. Олег Борисович, можно вопрос не по теме?
АЛАПАЕВ. Можно.
ВИКА. Почему он вас кур-баши зовет? Странный какой-то ник…
АЛАПАЕВ. Кур-баши – это командир отряда басмачей.
ВИКА. Кого-кого?
АЛАПАЕВ. Ты что заканчивала?
ВИКА. Журфак.
АЛАПАЕВ. Понятно. Басмачи – это бандиты, они в Средней Азии с Советской властью боролись.
ВИКА. Ясно. А вы тут при чем?
АЛАПАЕВ. Я в молодости один анекдот про басмачей любил рассказывать.
ВИКА. Какой анекдот?
АЛАПАЕВ. Ты все равно не поймешь.
ВИКА. Почему? У меня красный диплом.
АЛАПАЕВ. Да ты что! Тогда слушай. Советский Таджикистан. Райком. Вступают два ударника в партию…
ВИКА. В какую?
АЛАПАЕВ. Одна у нас была партия. Коммунистическая.
ВИКА. Ну, да, это же при тоталитаризме было. А кто вступает, музыканты?
АЛАПАЕВ. Почему музыканты?
ВИКА. Ударники.
АЛАПАЕВ. Передовики производства вступают. Ничего-то ты не знаешь. Первого таджика вызывают на бюро, он скоро выходит, улыбается и говорит: «Приняли. Задали самый простой вопрос, когда родился Ленин…» Вика, а когда родился Ленин?
ВИКА (шарит по планшету). Ленин? Я сейчас в Википедии посмотрю…
АЛАПАЕВ. Девочка моя, Википедия должна быть в мозгах, а не в планшете. Потом посмотришь, краснодипломница. Слушай дальше: второй ударник заходит на бюро и возвращается грустный. «Не приняли». «Как, почему?»  «Первый секретарь райкома на меня так внимательно посмотрел и спросил, не был ли я басмачом? Говорю: «Был…» «Зачем же ты сознался?» – удивился первый таджик. А второй отвечает: «Как я мог самому кур-баши соврать!» (Смеется.)
ВИКА. А в чем фишка-то?
АЛАПАЕВ. Ну как же? Первый секретарь райкома партии оказался главарем банды басмачей. Нонсенс!
ВИКА. Огонь! А разве так не бывает?
АЛАПАЕВ. Ну, вообще-то, если Ельцина с Горбачевым вспомнить, выясняется, что бывает...
ВИКА. Тогда чего смешного?
АЛАПАЕВ. Ничего! Задавай лучше вопросы по теме.
ВИКА (смотрит в планшет). Олег Борисович, «Цветметсплав» ведет обширную благотворительную деятельность…
АЛАПАЕВ. Эх, жаль, ты опоздала. От меня недавно вышла мать-игуменья Крестовоздвиженского… Нет, Христорождественского  монастыря, которому мы помогаем восстанавливать сестринский корпус.
ВИКА. Мы ее встретили, она вся светилась от счастья.
АЛАПАЕВ. Да, Вика, есть еще на земле люди, которых миллион долларов может сделать счастливыми. Но их становится все меньше.
ВИКА. Почему?
АЛАПАЕВ. Американский печатный станок не справляется. Вся надежда на юань. Продолжай!  Начала ты сегодня хорошо.
ВИКА. Олег Борисович, мы знаем, что в отличие от других вы поддерживаете не зарубежные команды и клубы, а отечественные, например, «Тамбовских волков». Почему?
АЛАПАЕВ. Родился я там. Видишь, девочка, я не самый худший из тех, которые страну ограбили. А что ты мне в прошлый раз, человеку с больным сердцем, устроила? Про драгоценное время правильно сказала. Не дай никому Бог дожить, когда и минуты уже на вес золота!
ВИКА. Простите, я не знала…
АЛАПАЕВ. Чего ты не знала?
ВИКА. Что вы купите нашу газету.
АЛАПАЕВ. Я и сам не знал… Когда сердце не подошло, страшно расстроился. Думал, чем бы себя порадовать. Напиться или молодую любовницу завести – не по силам. А чего у меня еще нет? Газеты у меня нет. Вот и купил. Спроси, за сколько?
ВИКА. Нет-нет, главный запретил.
АЛАПАЕВ. Он ничего не понимает. Я его уволю. Зачем вашим читателям нужна моя благотворительность? Другое дело, сюжетец про то, как человек, у которого денег куры не клюют, сердца нового никак не может дождаться! Трагикомедия. Понимаешь, что я в любой момент могу умереть?
ВИКА. Как?
АЛАПАЕВ. А вот так…

Хрипит, хватается за горло и падает на пол. Вика начинает делать ему искусственное дыхание, потом – рот в рот, переходящее в поцелуй.

ВИКА. Огонь! Э-э, да вы совсем живой…
АЛАПАЕВ. Грамотно спасала.
ВИКА. Я раньше в газете МЧС работала.
АЛАПАЕВ. Да и целуешься неплохо. Хочешь стать главным редактором?
ВИКА. Хочу! А вам разве можно? (Начинает раздеваться.)
АЛАПАЕВ. Погоди! У меня на тебя другие виды. Два условия.
ВИКА. Какие?
АЛАПАЕВ. Первое. Вытатуируешь на груди мою физиономию, если помру?
ВИКА. Зачем?
АЛАПАЕВ. Будешь моим живым памятником. У других на могиле изваяние или плита с портретом. А у меня – эксклюзив: красивая молодая женщина носит мою рожу на своей роскошной груди. Согласна?
ВИКА. Согласна… Но вы, Олег Борисович, еще всех нас переживете!
АЛАПАЕВ. Молодчиха! Вот оно, ключевое слово: переживу! Пойми, девочка, мы живем перед самым рассветом. В поход ходила?
ВИКА. Нет.
АЛАПАЕВ. В стогу ночевала?
ВИКА. Нет.
АЛАПАЕВ. Рассвет видела?
ВИКА. С балкона.
АЛАПАЕВ. Ну что за поколение! Попробую объяснить… Знобкая полутьма, но на горизонте уже видна светлая полоска, как из-под трусиков загорелой спортсменки…
ВИКА. Огонь! Вы поэт!
АЛАПАЕВ. Был. Мы живем перед рассветом. Вот-вот взойдет вечное солнце бессмертия. Следи за мыслью, дитя мегаполиса! Сегодня пересаживают почки, печень, даже сердца… Да, они отторгаются, и надо жрать таблетки горстями. Да, нового сердца хватает пока на десять-пятнадцать лет. Но за это время научатся из клетки человека выращивать запасные органы. Не надо ждать, пока упадет дерево на голову студенту. Это будут твои собственные консервированные запчасти. Храни дома, в холодильнике, рядом с пивом. И они уже отторгаться не будут. Затем научатся отключать механизмы старения. И вот человек вечен! Тебе сейчас сколько?
ВИКА. Двадцать шесть.
АЛАПАЕВ. Стоп! (Берет из вазы яблоко.) Съешь молодильное яблочко! (Наливает в стакан воду.) Запей живой водой – и тебе навсегда двадцать шесть.
ВИКА. Огонь! Как в сказке?
АЛАПАЕВ. Мы сказку делаем былью. Каждый человек сможет стать бессмертным, если будет хорошо работать и не нарушать законы. Никаких бунтов, революций, болотных площадей. В очереди за вечностью ведут себя тихо и вежливо. Высшей мерой будет – нет, не смертная казнь, а лишение бессмертия!
ВИКА. А если кто-то не захочет бессмертия?
АЛАПАЕВ. Сомневаюсь. Но, пожалуйста, вольному воля. Смерть станет дорогостоящей ВИП-услугой.  
ВИКА. Но человек может заболеть, разбиться на машине, на самолете… Значит, все-таки – это не бессмертие?
АЛАПАЕВ. Пустяки. Личность человека будут записывать на флэшке и носить в титановом медальоне на груди, как солдат смертный жетон. Гибнешь в катастрофе, из твоего биоматериала выращивается клон, а в мозг с флэшки переписывают память. Память – вот что самое главное!
ВИКА. Я, кажется, фильм такой видела…
АЛАПАЕВ. Теперь ты понимаешь, как обидно умереть сейчас, когда до эры бессмертия осталось двадцать лет! Десять, пятьдесят, сто лет назад умирать тоже было обидно, но не так, ведь никто даже не надеялся на бессмертие, разве что на вечную жизнь за гробом. В Бога ты, конечно, не веришь?
ВИКА. Ну, почему же, бывает разное настроение. Вы меня разыгрываете?
АЛАПАЕВ. Возможно… Мне нравится, как ты умеешь слушать. Назначу тебя главным редактором. Справишься?   
ВИКА. Конечно. Руководить – не работать.
АЛАПАЕВ. Ну-ка, дай мне тебя получше рассмотреть! Ризеншнауцера твоего я уже видел. А что у нас там еще?
ВИКА. Назначьте, не пожалеете! (Раздевается.)
АЛАПАЕВ. Да ты складненькая!
ВИКА. Я была мисс Талдом, когда в одиннадцатом классе училась.
АЛАПАЕВ. Оно и видно. Стоп. Дальше – не надо. У женщины должна быть тайна. Как же тебя в журналистику с такими данными занесло?
ВИКА. Я люблю встречаться с интересными людьми, как вы…
АЛАПАЕВ. Ох, лиса! А если помоложе меня?
ВИКА. С ровесниками мне неинтересно – они все тупые.
АЛАПАЕВ. Ну не все, не все… Как тебе, например, мой сын?
ВИКА. Какой сын? А-а, этот, с коньяком…
АЛАПАЕВ. Запоминай: Денис славный, умный, добрый и несчастный парень. Мы с тобой должны ему помочь.
ВИКА. Как? 

В палату входит Элеонора. Наблюдает. Усмехается. 

ЭЛЕОНОРА. Не помешала?
ВИКА. Ой!
АЛАПАЕВ. Моя жена – Линор.
ВИКА. Вы только не подумайте плохого!
ЭЛЕОНОРА. Я давно думаю только о хорошем.
АЛАПАЕВ. Ну как тебе, Линор, это чудо природы?
ЭЛЕОНОРА (обходит кругом, придирчиво осматривая). Славная девушка. Балетом занималась?
ВИКА. Да.
ЭЛЕОНОРА. Сколько?
ВИКА. Три года.
ЭЛЕОНОРА. Как и я. Почему бросила?
ВИКА. Сказали, у меня растяжка недостаточная. Но я думаю, мама просто не могла больше платить, ее сократили…
ЭЛЕОНОРА. Меня тоже из-за растяжки отчислили.  Журналистка?
ВИКА. Да…
ЭЛЕОНОРА. Хорошо. Значит, без комплексов.
АЛАПАЕВ. Одевайся и запоминай: завтра примешь газету. Пока как исполняющая обязанности. Лютиков тебя представит коллективу. О нашем разговоре никто не должен знать. Денис в первую очередь.
ВИКА. Могли бы и не предупреждать.
АЛАПАЕВ. Три дня тебе на обустройство. Сегодня у нас что?
ЭЛЕОНОРА. Среда.
АЛАПАЕВ. В понедельник соберут совет директоров. Я председатель. Но меня будет представлять сын. Если ты ему понравишься, станешь главным реактором.
ВИКА. Сердцу не прикажешь.
ЭЛЕОНОРА. Прикажешь. Он должен в тебя влюбиться.
ВИКА. Как в вас?
ЭЛЕОНОРА.  Да, как в меня. 
ВИКА. Огонь! Попробую.
ЭЛЕОНОРА. Умная девочка. Еще есть вопросы?
ВИКА. Есть. (Показывает на сумку Элеоноры.) Это последняя «Шанель»?
ЭЛЕОНОРА. Да, кажется…
ВИКА. За пять тысяч евро?
ЭЛЕОНОРА. Чуть больше.
ВИКА. Можно подержать? Я в каталоге такую видела.
ЭЛЕОНОРА. Подержи.

Протягивает сумку. Вика примеряет ее сначала на одну, потом на другую руку.

АЛАПАЕВ. Вопрос поставлен правильно. Лютиков выдаст тебе годовой оклад. В понедельник ты должна быть одета, как модель. Поняла, мисс Талдом? Линор, проследи!
ЭЛЕОНОРА. Не волнуйся, любимый!       

Вика нехотя отдает сумку и уходит.  Супруги некоторое время молчат.

ЭЛЕОНОРА. Хваткая девочка.
АЛАПАЕВ. На редкость.
ЭЛЕОНОРА. Ты это всерьез?
АЛАПАЕВ. Клин клином вышибают.
ЭЛЕОНОРА. Решил судьбами поиграть?
АЛАПАЕВ. Почему бы и нет. Ты против?
ЭЛЕОНОРА. Там эта женщина, мать скрипача…
АЛАПАЕВ. Амадея Хренова?
ЭЛЕОНОРА. Вот именно. Ее к тебе охрана не пускает. Она просила передать…

Протягивает записку, Алапаев разворачивает, пробегает глазами. 

АЛАПАЕВ. Представляешь, ни одной орфографической ошибки! А почему он теперь играет только раз в день?
ЭЛЕОРОРА. Ему даже скрипку держать тяжело.
АЛАПАЕВ. Бедный виртуоз!
ЭЛЕОНОРА. У тебя с этой Зоей, в самом деле, ничего не было?
АЛАПАЕВ. Линор, не надо делать из меня сексуального терминатора!  
ЭЛЕОНОРА. Ну, тогда купи и ему сердце, если уж ты решил Богом поработать.
АЛАПАЕВ. Давно бы купил, но мы с ним уникумы. Трудно нам сердце найти. Остается ждать, а ждать нельзя ни ему, ни мне… Ты хоть на могилку ко мне придешь?
ЭЛЕОНОРА. Олег, что за глупости? Мы же будем жить вечно. Ты этой красивой дурочке тоже про это рассказывал?
АЛАПАЕВ. Нет, только тебе!   
ЭЛЕОНОРА. Врешь, как всегда. А ведь она тебе понравилась!
АЛАПАЕВ. Эстетически. Ризен у нее на плече забавный.
ЭЛЕОНОРА. Хочешь, я себе тоже что-нибудь вытатуирую?
АЛАПАЕВ. Мой портрет.
ЭЛЕОНОРА. Почему бы нет… Надо только хорошую фотографию выбрать. А вот скажи, милый, зачем тебе жить вечно? Что нового ты узнаешь?  Заработаешь еще миллиард? Было. Еще раз уведешь у сына невесту? Тоже было. Ради чего менять сердца, точно капсулы в кофе-машине?  
АЛАПАЕВ. Мы живем ради того, чтобы не умереть. Увы! Но я, Линор, кажется, перестаю бояться смерти. Это плохо.  Иди ко мне!

Обнимает жену и гладит по голове. Входит Лютиков.

ЛЮТИКОВ. Не помешал?
АЛАПАЕВ (недовольно). Помешал!
ЛЮТИКОВ. Я по делу, кур-баши. Журналистке все сделал, как ты велел.
АЛАПАЕВ. Что я велел?
ЛЮТИКОВ. Выдал две годовых зарплаты.
АЛАПАЕВ. Почему две?
ЛЮТИКОВ. Она так сказала.
ЭЛЕОНОРА. Эта девочка далеко пойдет!
ЛЮТИКОВ (глянув на часы). Новости будем смотреть?
АЛАПАЕВ. А надо?
ЛЮТИКОВ. Обязательно!
ЭЛЕОНОРА. Вы о чем?
ЛЮТИКОВ. Сейчас, Элеонора Павловна, сейчас!

Лютиков включает телевизор. Мы не видим экрана, слышен только голос диктора.

ДИКТОР. …Окончательные итоги референдума о добровольном вхождении Одесской области в Новороссию будут оглашены в понедельник…
АЛАПАЕВ. Наконец-то!
ДИКТОР. …Антикоррупционный новости. Сегодня при получении взятки арестован министр цветной металлургии Муфлонов. Бриллиантовые часы «Роллекс» стоимостью в полмиллиона евро сотрудники следственного комитета обнаружили в коробке с редким кахетинским вином, присланной неустановленным лицом. Премьер-министр отправил Муфлонова в отставку в связи с утратой доверия. Обязанности временно исполняет первый заместитель Архаров…
АЛАПАЕВ. Что и требовалось доказать!
ЛЮТИКОВ. Кур-баши, смотри, какая жалкая рожа!
АЛАПАЕВ. Да, наручники ему идут. Сколько он моей крови выпил! (Хохочет, держась за сердце.)
ЭЛЕОНОРА. Это ты ему устроил?
ЛЮТИКОВ. Мы с Богом наказали за жадность… Ой, умру от смеха…
ДИКТОР. …В Лондоне арбитражный суд приступил к рассмотрению конфликта между королями российской цветной металлургии Романом Рабиновичем и Олегом Алапаевым, чьи интересы представляет знаменитый британский адвокат сэр Грэг Липкин. Его гонорар составляет пять тысяч фунтов стерлингов в день…
АЛАПАЕВ. Десять. 

Хватается за горло и падает.

ЛЮТИКОВ. Кур-баши, ладно дурачиться!  
ЭЛЕОНОРА. Ему плохо! Врача!
ИВЕТТА (вбегает). Срочно бригаду реаниматоров!  
ЭЛЕОНОРА. Олежек, не умирай!                       


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Кабинет главного врача. За столом сидит нахмуренный Степаношвили. В креслах расселись Лютиков, Элеонора, Денис, мать Евсевия и Вика. Все очень серьезны. Иветта хочет закрыть окно.

ДЕНИС (глянув на часы). Погодите, сейчас Амадей будет играть!
ИВЕТТА. Не будет. Он уже не встает.
СТЕПАНОШВИЛИ. Иветта Григорьевна, займитесь своим делом!
ИВЕТТА (насмешливо). Своим? С удовольствием, Гугуша Тарасович! 

Гордо выходит из кабинета. 

СТЕПАНОШВИЛИ. Господа, спасибо, что нашли время и пришли. Я позвал только самых близких. Ситуация крайне серьезная… (С интересом смотрит на шикарно одетую Вику.)  А вы, простите, кто у нас?
ДЕНИС (гордо). Не у вас, а у меня. Виктория – моя невеста.
СТЕПАНОШВИЛИ. Где же таких берут?
ВИКА (высокомерно). В газете «Московский курьер», я главный редактор.

С подносом входит Иветта. Услышав сказанное, с усмешкой смотрит на главврача.

СТЕПАНОШВИЛИ. Поздравляю, Денис Олегович! Когда свадьба?
ВИКА. Мы не торопимся.
СТЕПАНОШВИЛИ. Верно! Как говорили древние, поспешай медленно.
ДЕНИС. Но не щелкай клювом.
СТЕПАНОШВИЛИ. Может, коньячку? Есть «Старый Тбилиси» 1980 года.
ВИКА. Мы не пьем.
ДЕНИС. В это время дня.
ЭЛЕОНОРА. Виктория, да вы волшебница!
ВИКА. Ну что вы! Я только учусь. У вас.
СТЕПАНОШВИЛИ.  Сигару от Фиделя?
ДЕНИС (грустно). Когда не пьешь, курить не хочется.
ЭЛЕОНОРА (раздраженно). Гугуша Тарасович, я все-таки хотела бы знать наши перспективы. Мой муж лежит в вашей клинике уже полгода. Дважды донорское сердце ему не подошло. Это превращается в какую-то дурную традицию… В чем дело? Вы уже осчастливили за наш счет двоих пациентов.
СТЕПАНОШВИЛИ. Реципиентов.
ЭЛЕОНОРА. Вот именно! Второй, кажется, ваш родственник?
СТЕПАНОШВИЛИ. Это клевета, уважаемая Элеонора Павловна. Не все, кто приезжает в «Именины сердца» с Кавказа, мои родственники. Далеко не все. Кроме того, я неоднократно подчеркивал: если донорский орган не подходит, мы обязаны его использовать в течение срока годности для спасения любого больного с идентичными показаниями. Не я виноват, что оба сердца при исследовании не были показаны вашему высокочтимому супругу!
ЭЛЕОНОРА. Надеюсь, в третий раз подойдет?
СТЕПАНОШВИЛИ.  И я надеюсь, Бог троицу любит.
ЕВСЕВИЯ. Сестры молятся за здравие Олега Борисовича.  
ДЕНИС. Видимо, не слышит он их молитвы, матушка? Может, папа у него там в каком-нибудь стоп-листе?
ВИКА. Денис!
ЕВСЕВИЯ. Господь милостив…
СТЕПАНОШВИЛИ. Это хорошо, что вы молитесь. Но я хотел бы напомнить, что деньги за шестой месяц пребывания в президентском люксе до сих пор не перечислены. А у нас стопроцентная предоплата. Иветта Григорьевна, принесите-ка копию договора и побыстрее!
ИВЕТТА (сверкнув глазами). Сию минуту, Гугуша Тарасович! (Уходит.)
СТЕПАНОШВИЛИ. Кроме того, накопилось множество неоплаченных счетов за дополнительные услуги.
ЛЮТИКОВ. Например?
СТЕПАНОШВИЛИ. Вызов хора из театра «Ромэн».
ДЕНИС. Папаша вызывал цыган?
ЭЛЕОНОРА. Да, он тосковал, и я решила его развлечь.
СТЕПАНОШВИЛИ. Олег Борисович тосковал, а счет пришел на клинику. Кроме того, до сих пор не оплачен вызов консультантов – мировых светил: профессора Алекса Розенбаума из Лос-Анжелеса и доктора Лео Розенблюма из Тель-Авивского кардиоцентра.
ДЕНИС. И что сказали светила?
СТЕПАНОШВИЛИ. Сказали: надежда есть.
ДЕНИС. И сколько же это стоило?
СТЕПАНОШВИЛИ. Счета вам отправлены.
ЛЮТИКОВ. Дорого это стоило, очень дорого!
ЭЛЕОНОРА. Но ведь не дороже жизни моего мужа? Игорь Богданович, в чем дело?
ЛЮТИКОВ. Вы разве не знаете, Элеонора Павловна, что мы проиграли Лондонский арбитраж, и сразу всем оказались должны. Активы «Цветметсплава» арестованы.

Возвращается Иветта с копиями договоров, бросает их на стол.

ЭЛЕОНОРА. Знаю, но я не думала, что все так серьезно.
ДЕНИС. Пожалуй, я все-таки выпью.
ВИКА. Дэн!
ДЕНИС. Зайчик, чуть-чуть!

Иветта по мановению босса открывает бар и наливает рюмку, подносит Денису, тот жадно выпивает, требуя добавки.  

ИВЕТТА (подливая). Не торопитесь! Вся бутылка ваша.
ВИКА. Уберите алкоголь!
СТЕПАНОШВИЛИ. Ну-с, освежили в памяти договор?
ЭЛЕОНОРА. Да, и обратили внимание, что клиника за исход трансплантации никакой ответственности не несет.
СТЕПАНОШВИЛИ. Увы, мы не боги… Когда же будут оплачены счета?
ЛЮТИКОВ. Мы тоже не боги.
ДЕНИС. Лютик, а зачем было судиться в Лондоне? Там же все – жулики.
ВИКА (отбирая у него третью рюмку.) У нас как будто не жулики?
ДЕНИС. Еще какие! Но зато мы говорим с ними на одном языке.
ЭЛЕОНОРА. И что же теперь будет?
ЛЮТИКОВ. Выставим на аукцион промышленные объекты, недвижимость, антиквариат. Откажемся от разорительной благотворительности. Будем гасить долги.
ВИКА. Я не позволю продать мою газету!
ЕВСЕВИЯ. Мы еще не достроили сестринский корпус.  
ЭЛЕОНОРА. А если мы не отдадим долги?
ЛЮТИКОВ. Все опишут и отберут.
СТЕПАНОШВИЛИ. Господа, так вы перечисляете деньги? Или мы переводим Олега Борисовича в общее отделение?
ЭЛЕОНОРА. Что за бесцеремонность? Я и так заберу мужа от вас!
СТЕПАНОШВИЛИ. Пожалуйста, но он не перенесет переезда.
ДЕНИС. Папа так плох?
СТЕПАНОШВИЛИ. Хуже, чем вы думаете.   
ЛЮТИКОВ. Завтра оплатим.
СТЕПАНОШВИЛИ. Иветта Григорьевна, гарантийное письмо вы подготовили?
ИВЕТТА (кладет бумаги на стол). Конечно.
СТЕПАНОШВИЛИ. Господин Лютиков, подписывайте, иначе…

Лютиков с усмешкой подписывает. 

ДЕНИС (заглядывая в письмо). Ну, папа и полечился!
СТЕПАНОШВИЛИ. Сначала мы тратим здоровье на удовольствия, а потом тратим деньги на здоровье. Ну, раз финансовые недоразумения улажены, хочу вам сообщить хорошую новость. В Пскове гастарбайтер упал с крыши. Мгновенная смерть. Двадцать четыре года. Таджик. Мусульманин.
ЕВСЕВИЯ. Мусульманин?
ЛЮТИКОВ. А хорошо ли это?
СТЕПАНОШВИЛИ. Отлично! Не пил, не курил. По всем параметрам сердце должно подойти. Изъятие органа прошло успешно. Вертолет скоро будет в Москве. Можете зайти к Олегу Борисовичу и пожелать ему удачной операции.
ЛЮТИКОВ (вставая). Гугуша Тарасович, а если бы я не подписал гарантийное письмо, вы бы нам ничего не сказали?
СТЕПАНОШВИЛИ (подходя к Лютикову). Игорь Богданович, я давал клятву Гиппократа! (Понизив голос.) Но ускоренные курсы менеджмента я тоже заканчивал.
ИВЕТТА. Господа, внимание! Перед посещением надо надеть халаты, маски и бахилы. Олег Борисович перенес грипп. Все должно быть стерильно. Если он сейчас подхватит какую-то инфекцию, все пойдет насмарку.

Все шумно встают и идут к двери.

СТЕПАНОШВИЛИ (берет Лютикова за пуговицу). Игорь Богданович, хочу обсудить с вами предстоящие расходы…
ДЕНИС (весело). Лютик, торгуйся, мы теперь бедные!
ВИКА. Дэн, веди себя прилично!

Все уходят. Главврач и Лютиков остаются одни.

СТЕПАНОШВИЛИ. Вы должны знать. Приходили из следственного комитета. Хотели допросить Олега Борисович, но я им ответил, что по состоянию это пока невозможно… Догадываетесь, о чем они его хотели спросить?
ЛЮТИКОВ. Догадываюсь. Надеюсь, у этого таджика смелое сердце? 
СТЕПАНОШВИЛИ. И я надеюсь. Вы должны знать: четвертого сердца Алапаев не дождется.  
ЛЮТИКОВ. Понял.  
СТЕПАНОШВИЛИ. Еще они интересовались вином «Киси»...
ЛЮТИКОВ. Докопались-таки. И что вы им ответили?
СТЕПАНОШВИЛИ. Пока уклонился.
ЛЮТИКОВ. Напрасно. Следаки этого не любят.
СТЕПАНОШВИЛИ. Но в таком случае…
ЛЮТИКОВ. За судьбу своих подарков вы ответственности не несете. Не волнуйтесь, выпутаемся. Олег всегда бы до чертиков везучим. Он же сидел рядом с Жанной, когда она врезалась в столб. Жена насмерть, а у него сотрясение. Вот мне никогда раньше не везло, все приходилось вырывать зубами…

Лютиков уходит, сталкиваясь в дверях с Иветтой, галантно пропускает даму. Она молча убирает посуду со стола. 

СТЕПАНОШВИЛИ. Чего надулась?
ИВЕТТА. Найми себе посудомойку.
СТЕПАНОШВИЛИ. А еще кого мне нанять?
ИВЕТТА. Обо всем остальном с ней же договоришься. Кризис. Девушки теперь сговорчивые.
СТЕПАНОШВИЛИ. Ну, Веточка, не обижайся! (Пытается обнять.) 
ИВЕТТА. Отстань!
СТЕПАНОШВИЛИ. Не груби!
ИВЕТТА. Звонила твоя Манана, жаловалась, что ты не берешь трубку, и спрашивала, сколько человек будет к ужину…
СТЕПАНОШВИЛИ. Эти Гомеашвили всегда табуном ходят. Человек шесть или семь. 
ИВЕТТА. Гугуша, а меня замуж зовут.
СТЕПАНОШВИЛИ. И кто же этот идиот?
ИВЕТТА. Доктор Захаров.
СТЕПАНОШВИЛИ. Из физиотерапии?  
ИВЕТТА. Да.
СТЕПАНОШВИЛИ. Видный мужичок. Он тебе нравится?
ИВЕТТА. Я хочу семью, ребенка. Нравится. Мне тридцать два года.
СТЕПАНОШВИЛИ. Сама решай.
ИВЕТТА. Уже решила.
СТЕПАНОШВИЛИ. Вот и хорошо. Иди к Алапаеву. Проследи!

Иветта уходит с подносом. Главврач некоторое время нервно ходит по кабинету, затем снимает трубку.

СТЕПАНОШВИЛИ. Софья Леонидовна, скажите, когда заканчивается контракт у Захарова? Да, из физиотерапии… Через неделю? Ах, вы уже и новый контракт подготовили? Замечательно! Порвите и выбросьте в корзину! Да, в корзину! Напоследок выпишите ему премию, если он такой уж золотой специалист...   


КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Президентский люкс. Алапаев полулежит в кровати, перебирая струны гитары и тихо напевая: «Мне грустно такими ночами,
Когда ни светло, ни темно,
И звезды косыми лучам 
Внимательно смотрят в окно.
Глядят они в самое сердце,
Где усталь, и страх, и тоска,
И бьется несчастное сердце,
Как муха в сетях паука….
Закроешь глаза на мгновенье
И вместе с прохладой вдохнешь
Какое-то дальнее пенье,
Какую-то смутную дрожь.
И нет ни России, ни мира,
И нет ни любви, ни обид.
По синему царству эфира
Свободное сердце летит».

Он сильно сдал. В палату входят Евсевия, Элеонора, Денис и Вика. Все они в халатах, масках, бахилах, как призраки. Некоторое время они стоят и слушают песню. Вскоре к ним присоединяется Лютиков. Наконец, Алапаев замечает гостей.

АЛАПАЕВ (слабым голосом).  Попрощаться пришли? Прощайтесь.
ДЕНИС. Просто – проведать. Ты уже знаешь, что нашли тебе сердце?
АЛАПАЕВ. Знаю… Марина, подойди ко мне…

Игуменья медленно подходит.

ЕВСЕВИЯ. Ну, как ты, Лапа?
АЛАПАЕВ. Сама не видишь? Не помогла мне твоя иконка. Слаб Пантелеймон против моих грехов. Плохо, Марина, быть беспомощным. Непривычно. А помнишь, каким я парнем был?
ЕВСЕВИЯ. Помню, мой друг, помню…
АЛАПАЕВ. А помнишь, как мы с тобой до утра налюбиться никак не могли?
ЕВСЕВИЯ. Тебе сейчас не об этом думать надо.
АЛАПАЕВ. А ты была еще та штучка! Такое выдумывала! Я даже ревновал – кто мою невесту научил?
ЕВСЕВИЯ. Олег, не надо об этом!  
АЛАПАЕВ. А с кем ты мне все-таки изменила? Скажи! Может, я его на том свете найду и морду начищу!
ЕВСЕВИЯ.  Ни с кем я тебе не изменяла. Сама не знаю, зачем тогда соврала. Уязвить хотела. Прости!
АЛАПАЕВ. Марин, ты с деньгами поэкономней – я теперь бедный…
ЕВСЕВИЯ. Знаю. Ты молись. Господь милосерд…
АЛАПАЕВ. Милосерд… Сердитое какое-то слово. Поцелуемся на прощанье...

Троекратно целуются, не снимая маски. Евсевия отходит. Алапаев манит рукой Элеонору.

ЭЛЕОНОРА. Здравствуй, Олежек!
АЛАПАЕВ. Извини, Линор, я уж по старшинству…
ЭЛЕОНОРА. Я понимаю.
АЛАПАЕВ. Не знаешь, чье сердце мне везут?  
ЭЛЕОНОРА. Н-нет…
АЛАПАЕВ. Не ври, не умеешь!
ЭЛЕОНОРА. Гастарбайтера. Таджика…
АЛАПАЕВ. Ого, с мусульманским сердцем можно будет гарем завести!
ЭЛЕОНОРА. Ты и с русским сердцем не особо терялся.
АЛАПАЕВ. Прости! Если третье сердце подойдет, обязательно кого-нибудь родим. Хочу дочку, и чтобы обязательно стала талантливой балериной. А если не выйдет, возьмем из детского дома…
ЭЛЕОНОРА (опускает ему голову на грудь). Олежек, все будет хорошо!
АЛАПАЕВ. Жаль, что не развелись. Была бы сейчас богатой женщиной. Видишь, как в Лондоне все повернулось. Ловок Рабинович, недооценил я его. Адвоката моего перекупил, сукин сын. Теперь, Линор, держись Лютика. Он верный человек. То, что я на черный день зарыл, у него.
ЭЛЕОНОРА. Я поняла.
АЛАПАЕВ (достает из-под подушки снимок). Вот, возьми! Этот твой снимок мне всегда нравился.
ЭЛЕОНОРА. Зачем?
АЛАПАЕВ. Забыла? Хочу красоваться у тебя под левой грудью.
ЭЛЕОНОРА (возвращая снимок). Ну, тебя, дурачок! С новым сердцем ты всем еще покажешь!
АЛАПАЕВ. Денис ничего не пронюхал?
ЭЛЕОНОРА. Кажется, нет…
АЛАПАЕВ. Вот и славно. Хоть что-то у меня получилось. До встречи! (Целуются через маску.) Иди и позови Дэна с этой лисой.

Она отходит от постели. Подходят Денис и Вика. Алапаев картинно заслоняется рукой, точно ослеплен.

ДЕНИС. Здравствуй, папа!
ВИКА. Здравствуйте, Олег Борисович!  Как вы себя чувствуете?
АЛАПАЕВ. Замечательно! Сын, боже, где ты нашел такую красотку?
ДЕНИС. Места надо знать.
ВИКА. Я главный редактор «Московского курьера».
АЛАПАЕВ. А там таких еще не осталось?
ДЕНИС. Зачем? У тебя молодая жена, и вы любите друг друга.
АЛАПАЕВ. Ничего от вас не скроешь. Когда свадьба?
ВИКА. Подождем, пока вы поправитесь.
АЛАПАЕВ. Не только красавица, но и умница! Как дела в газете?
ВИКА. Пришлось уволить полредакции.
АЛАПАЕВ. Не круто?
ВИКА. Во-первых, бездельники нам не нужны, а, во-вторых, времена трудные. Будем переходить на самоокупаемость.
АЛАПАЕВ. Огонь! Повезло тебе, сынок, в надежные руки попал. А ну, дыхни!
ВИКА. Мы работаем в этом направлении.
АЛАПАЕВ. Благословляю вас, дети мои! Плодитесь и размножайтесь. Хочу внуков и побольше!

Целуются через маски. Молодые отходят, потом возвращается Денис и тихо говорит.

ДЕНИС. Спасибо, папа! Не переживай! Мы их всех сделаем!

Последним к одру приближается Лютиков.

ЛЮТИКОВ. Ну как ты, кур-баши?
АЛАПАЕВ. Как в дачном дерьме. Не заметно?
ЛЮТИКОВ. Держись!
АЛАПАЕВ. Наплаву? А что мне еще остается? Только бы выкарабкаться.  
ЛЮТИКОВ. Везут тебе сердце.
АЛАПАЕВ. Знаю. Что там вообще на воле-то происходит? Меня тут прямо, как больного Ленина, от всяких нехороших новостей отрезали.
ЛЮТИКОВ. Добра мало, кур-баши. У следственного комитета вопросы к тебе.   
АЛАПАЕВ. Просчитали-таки, откуда кахетинское?
ЛЮТИКОВ. Это полбеды. Стрелок заговорил!
АЛАПАЕВ (громко, так, что все обернулись). Как? Ты же сказал, он знает, что пожизненный лучше, чем безжизненный…
ЛЮТИКОВ. Тихо, кур-баши, здесь уже слушают.
АЛАПАЕВ.  Почему он заговорил?
ЛЮТИКОВ. Там у них в «Черном лебеде» часовенку построили.
АЛАПАЕВ. Ну да, я же денег и дал…
ЛЮТИКОВ. Батюшка у них новый появился, с подходцами… Наш и начал каяться.
АЛАПАЕВ (после долгого молчания). Вот как Он, значит, решил со мной разобраться!
ЛЮТИКОВ. Кто?
АЛАПАЕВ. Догадайся с трех раз! Ну, что ж… Игорь, где – что и кому – сколько, ты помнишь?
ЛЮТИКОВ. Не сомневайся, кур-баши!
АЛАПАЕВ. Да не зови ты меня этим дурацким прозвищем!
ЛЮТИКОВ. Не буду. Никогда!

Вбегают Иветта и Степаношвили.

СТЕПАНОШВИЛИ. Олег Борисович, сердце доставили. Вы готовы?
АЛАПАЕВ. Готов… Погодите! Линор, иди ко мне! Быстро! Наклонись!

Она подходит, наклоняется, Алапаев срывает с нее маску и впивается долгим поцелуем. 

СТЕПАНОШВИЛИ. Вы с ума сошли! Инфекция! Увозите немедленно и промойте ротовую полость.

Санитары под руководством Иветты перекладывают Алапаева на каталку. Денис, Вика, Евсевия идут следом. Лютиков задерживает потрясенную Элеонору.

ЛЮТИКОВ. Линор, тебе там делать нечего.
ЭЛЕОНОРА. Игорь Богданович, мы, кажется, всегда были на «вы»?
ЛЮТИКОВ. Привыкай на «ты»…

Санитары везут каталку.   

АЛАПАЕВ. Стойте!
ИВЕТТА. В чем дело? Дорога каждая секунда!
АЛАПАЕВ. Гугуша Тарасович, надо поговорить!
СТЕПАНОШВИЛИ. Потом, потом! Сердце не ждет.
АЛАПАЕВ. Всего два слова!
СТЕПАНОШВИЛИ. Успеем по пути…

Санитары увозят каталку за кулисы. Гаснет свет.


ЭПИЛОГ

Затемненная сцена. Звук скрипки. Внезапно свет выхватывает юношу в концертном фраке. Он играет на скрипке что-то щемяще знакомое. Постепенно высвечиваются и слушатели: безутешная Евсевия, гордая Зоя Хренова. Иветта прижалась к Степаношвили, Денис стоит в обнимку с Викторией, Элеонору цепко держит под локоть Лютиков.  Когда виртуоз заканчивает пьесу, все они  бросают к его ногам цветы, как к подножью памятника.

КОНЕЦ







_________________________________________

Об авторе:  ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ ПОЛЯКОВ 

Родился 1954 году в Москве. Известный русский прозаик, публицист. Один из самых видных русских драматургов. Его пьесы «Левая грудь Афродиты», «Хомо эректус», «Женщины без границ», «Одноклассница», «Как боги», «Чемоданчик», «Золото партии» и другие идут в Москве, России, СНГ, в Европе, США, Австралии. По книгам и пьесам Юрия Полякова снято 15 кинофильмов и сериалов. Его повести и романы: «ЧП районного масштаба» (1985), «Работа над ошибками» (1986), «Сто дней до приказа» (1987), «Апофегей» (1989), «Парижская любовь» (1991), «Демгородок» (1993), «Козленок в молоке» (1995), «Небо падших» (1998), «Замыслил я побег…» (1999), «Грибной царь» (2004), «Гипсовый трубач» (2012), «Любовь в эпоху перемен» (2015), «Веселая жизнь, или Секс в СССР» (2019) – пользуются в России особой популярностью, без них невозможно представить себе современную русскую литературу. С 2001 по 2016 Юрий Поляков являлся главным редактором «Литературной газеты», основанной Пушкиным в 1830 году. В настоящее время председатель Национальной Ассоциации Драматургов России.скачать dle 12.1