Алескей Еньшин. УГОНЩИЦА

(пьеса)

 
Действующие лица:

КАТЕРИНА, ТАТЬЯНА, ПАВЕЛ – вечно молодые.
СОСЕДИ, РОДСТВЕННИКИ – по-разному.

 

Сцена первая

Стук. Кто-то долбится изо всех сил во входную дверь, железную, сваренную еще в девяностые. Может, даже ногами. За дверью – малюсенькая гостинка: вся жизнь на десяти квадратных метрах. В прихожей умещаются кухня с мойкой, тут же дверь в душ-туалет и вход в комнату. В комнате места живого нет, всё заставлено-завалено стопками книг, пачками газет. Посреди на круглом столе кадка с разлапистым растением, в одном углу кровать, в другом – телевизор. 
За окном утреннее солнце слепит. Обитательница квартиры, грузная Катерина, лет семидесяти или больше, вместо того, чтобы к двери бежать и открывать стучащему, занята другим делом: пытается форточку открыть, заклеенную на зиму. Не получается,  Катерина утирает пот, дышит тяжело. Удары в дверь продолжаются.

КАТЕРИНА. Серега, прекрати! Нет денег, откуда они у меня?

Удары прекращаются, за дверью слышен женский голос.

ГОЛОС. Катюха? Ты дома, да? Я голос слышала, дома ты! Открой!

Катерина подается вперед, чтобы дверь открыть, но вместо этого тяжело заваливается на стол, кадка с цветком шатается опасно. Шарит по столешнице, находит блистер с таблетками.
В дверь снова стучат. 

ГОЛОС. Открывай, угонщица!

Катерина опускается на кровать, кладет таблетку в рот. Пытается встать, но неудачно. 

ГОЛОС. Открой! Нельзя так! Надо что-то делать! Надо подумать вместе, давай? Я могу же, у меня знакомых полгоркома, полмэрии, то есть.
КАТЕРИНА. Много тебе горком помог в прошлый раз.
ГОЛОС. Ты зря так. Ты слышишь? Вот ты зря. Не надо от помощи отказываться. Ты таких делов наворотила, что не надо вот так.

Катерина наконец-то поднимается, ковыляет к двери.

КАТЕРИНА. Ты кого мне щас припоминаешь? Каких делов?
ГОЛОС. А то я не знаю. Да я-то чего. Весь город на ушах! Накрутила всех. Да и ладно. Ты сама-то понимаешь, зачем это сделала? Или что, накатила и вперед?

Катерина резко останавливается возле двери. 

КАТЕРИНА. Таня! Ты пьяная? Тебя солнышком нагрело? Я-то думала… Знаешь, иди домой, ясно?
ГОЛОС. Или все, что ли? Нельзя тебе? Да? Дверь нельзя открывать? Все? Запрет? Опечатали? Ошейник этот одели, который на ногу?

Катерина разворачивается, ковыляет обратно в комнату

ГОЛОС. Так правда, да? Молчишь, значит правда.
КАТЕРИНА. Я милицию зову. И дурбригаду тоже. Бешеная баба, скажу, приперлась, может покусать.
ГОЛОС. В окно, что ли, позовешь? Или в колокол позвонишь? Нет у тебя телефона. Был бы телефон, я бы у тебя под дверями не топталась бы. Я остальных-то девок обзвонила, одна ты осталась, независимая! В жизни бы к тебе не пошла! (Тяжелый удар в дверь.) Да и хер с тобой, сиди, блин, черепаха! В коробке своей. Главное не в милиции ты, и всё. И сиди тут дальше, и квакай, угонщица!

Затишье. Катерина подходит к двери, смотрит в глазок.

КАТЕРИНА. Чего это милиция? (Открывает дверь.) Какая милиция, ты чего несешь? За что?

За дверью другая тетка. Это Татьяна, ей тоже, наверное, лет семьдесят, а может, немного меньше. Сухая, Катерины на голову выше, запыхалась, из-под платка «химия» фиолетового цвета выбилась. Татьяна осматривает Катерину.

КАТЕРИНА. Ты что про ментовку-то? Какая ментовка?
ТАТЬЯНА. Так ведь кроме тебя-то больше некому. Все девки кто по дачам, кто с внуками, одна ты…
КАТЕРИНА. Ясно. (Пытается выдавить Татьяну в коридор и дверь закрыть, но та сопротивляется.) А я без внуков, без телефона, дикая, с горы слезла. Таких сажают, что ли, теперь?
ТАТЬЯНА. Телевизор смотришь, нет?
КАТЕРИНА. Чего смотреть, барахло это? Да и не работает он...
ТАТЬЯНА. Ты ж трамвай угнала.
КАТЕРИНА. Кто?

Катерина ослабляет напор, Татьяна валит ее и падает сама, старухи возятся в коридоре, пытаются встать.

ТАТЬЯНА. Дак ты, больше некому.

Катерина молчит.

ТАТЬЯНА. Мне внук сегодня с утра позвонил…
 
Катерина пытается встать, но ей тяжело, она лежит и смеется.

ТАТЬЯНА. Ка-ать?
КАТЕРИНА. Твою-то мать, Танечка. Мы, видать, не зря тебя с бабами Онегиной окрестили. Ты чего ж такая пришибленная на ум, а? Я у тебя мужа увела, так ты меня за сто метров обходить стала. А как трамвай угнала, так ты сразу прискакала. У тебя всё хорошо? У тебя трамвай главнее мужа? Ты чего цокотишь всё? По привычке, что ли? Так всё ведь, нет ни горкома твоего, ни месткома, ни общественников, выдохни уже…

Татьяна резко встает, держится за стенку, идет по коридору от двери Катерины. Останавливается.

ТАТЬЯНА. Я ж не потому тебя обходила, что такая духовная. Я тебя убить хотела, Катенька, и убила бы, наверное. Вот и обходила. Лишний раз чтобы не искушаться. А Татьяну Лариной звали, ясно тебе?
КАТЕРИНА. Чего ж неясного. Ясно всё как день. (Пытается встать, не может, тяжело.) Зря я тебя ждала, значит, тогда. А сегодня, не поверишь, даже обрадовалась. Ну, думаю, набралась Онегина смелости, пришла меня бить. А ты, значит, всегда смелая была.

Пытается встать. Татьяна остановилась, наблюдает за ее попытками.

ТАТЬЯНА. А как ты одна-то встаешь?
КАТЕРИНА. А я не падаю. И сплю стоя, лошадью была всегда, остался навык. (С трудом садится, дышит тяжело.) Видишь, какая я угонщица? Ну-ка подайте сюда трамвай, щас я его… в Австралию угоню.
ТАТЬЯНА. Чего смотреть, я знала всегда. Я тебя всю жизнь Угонщицей и звала.
КАТЕРИНА. Ага-ага, как в песне, угнала тебя, угнала-а-а… Нет, ты смотри, что творится. Это же сходка. Криминальная Россия. Она убийца, а я угонщица, рецидивистка к тому же. Что там я угнала-то в последний раз?
ТАТЬЯНА. Трамвай.
КАТЕРИНА. Далеко?
ТАТЬЯНА. По маршруту проехалась.
КАТЕРИНА. Сама видела?
ТАТЬЯНА. Внук прислал новость на телефон.
КАТЕРИНА. Ох ты ж, а че не на часы? У меня вот телевизор сломался, а чайник работает, электрический, можно так сделать, чтобы на чайник новость слали?

Татьяна подходит, тянет Катерину вверх, та ругается, но встает. Татьяна достает старенький смартфон из сумочки, что-то нажимает, щурится, показывает Катерине что-то на экране.

КАТЕРИНА. Так вот оно что, понятно.
ТАТЬЯНА. Что понятно-то?
КАТЕРИНА. Что ты дура понятно, чудо техники тычешь мне, а я телевизор вот в таких очках смотрю, смотрела то есть, а тут что?
ТАТЬЯНА (долго щурится, наконец читает). Семь лет тюрьмы могут получить пенсионерки, угнавшие трамвай.
КАТЕРИНА. О как, это по-нашему, это наш размер.
ТАТЬЯНА. Стало известно, что полиция сегодня задержала двух пенсионерок, угнавших трамвай.
КАТЕРИНА. Так, это мы знаем, по семь лет впаяли, что еще?
ТАТЬЯНА. По сообщениям правоохранителей, две жительницы нашего города принимали участие в чествовании ветеранов депо. После фуршета, разгоряченные алкогольными напитками…
КАТЕРИНА. Вон че, разгоряченные, значит. И ты меня, значит, такую разгоряченную тут же представила, да? Еду в трамвае, юбкой машу…
ТАТЬЯНА. Разгоряченные… они залезли в трамвай, который находился на территории депо, и, пользуясь неразберихой, вывели его на маршрут.
КАТЕРИНА. Это так сегодня пьянку называют? Неразбериха?
ТАТЬЯНА. Пока одна вела трамвай, вторая обслуживала пассажиров, продав билеты на две тысячи триста семьдесят четыре рубля. После чего…
КАТЕРИНА. Да там еще и продолжение было!
ТАТЬЯНА. …после чего они бросили трамвай, купили на вырученные деньги алкоголь и пирожки и стали употреблять их во дворе ближайшего дома. Жители дома пожаловались в полицию на шумящих старушек…
КАТЕРИНА. Вот обидно даже, припечатали. Старушка.
ТАТЬЯНА (убирает телефон). Короче, повязали их, сидят в ментовке.
КАТЕРИНА. А кого? Кого повязали? Я вот тут, самая дикая из вас, угонщица, стою на свободе. Все нормальные бабы с внуками на дачах, а ты по городу круги наматываешь. Кто еще-то?
ТАТЬЯНА. Да мало ли, не в этом дело. Нельзя же так, на семь лет, они же просто молодость вспомнили. А их к бандитам в КПЗ, к туберкулезникам, я читала в интернете про наши тюрьмы, ужас что.
КАТЕРИНА. А и пусть сидят! Вспоминальщицы. Щас им на нарах вообще хорошо вспоминается. Это ж надо, пьяные старухи погнали трамвай по городу! Спасибо не переехали никого! Нет, всё правильно сделали. Вот я никогда…
ТАТЬЯНА. Ой да, никогда, кому ты это… Не при мне хоть, ага? Ты ж с моей свадьбы ровно на маршрут пошла…
КАТЕРИНА. А кто гордился, что у тебя комсомольская свадьба была, безалкогольная? Про кого тут все газеты писали?
ТАТЬЯНА. Ну так которые писали, они же из твоего чайника не пили. А все остальные пили. Чего ты туда наливала-то хоть?
КАТЕРИНА. В чайник? Обыкновенно, беленькую. Хороший чаек был, наваристый. Только я его не пила, мне в рейс надо было. Что, опять я тебя расстроила?
ТАТЬЯНА. Чего?
КАТЕРИНА. А того. Дура я совсем по-твоему, что ли? Поверю, что ты меня спасать от злой ментовки прибежала? Сорок лет нос воротила, за километр обходила – нате здрасьте! Да ты сюда прискакала порадоваться, убедиться, что меня закрыли, что не выпустят, что в КПЗ с туберкулезниками, да? А я нет, я тут, жива-здорова. И пьяной в рейс в жизни не ходила, ясно? И щас ты вьешься в коридоре, уйти не можешь, хочешь посмотреть, как я там одна живу, без мужика, без детей, без внуков. А у меня всё в ажуре, ясно? И тебя я туда не пущу, потому что у меня золото-бриллианты горой навалены под потолок, а с потолка люстра три метра, хрусталь чешский.
ТАТЬЯНА. И трамвай!
КАТЕРИНА. И трамвай тоже! Тоже в золоте. Под кроватью стоит. Я на нем по ночам бомблю, понятно? Доходы у меня нетрудовые. (Смеется.)
ТАТЬЯНА. Ты больная, Катя, слышишь? Че ржешь-то? Золото-бриллианты горой, ага, ничегошеньки нет у тебя, никого нет, плакать надо, а ты смеешься!
КАТЕРИНА. А не знаю. Всегда так. Как что хорошее, я реветь. А сейчас вот смеюсь больше. С утра особенно. Рано светает сейчас, так я проснусь часов в пять, лежу да ржу в голос. Что солнце, что кровать, что проснулась.
ТАТЬЯНА. А не проснешься, так и не узнает никто.
КАТЕРИНА. Узнают. Мне соседи раз в неделю продукты носят, так что узнают.
ТАТЬЯНА. Хорошие у тебя соседи.
КАТЕРИНА. Ну дак! Я ж им карточку пенсионную отдала, чтобы они с ней в магазин ходили.
ТАТЬЯНА. И ходят?
КАТЕРИНА. Ходят. Сначала, правда, пробухаются, тоже на неделю, но потом ходят регулярно. А как иначе, я ведь год на улицу выйти не могу. По лесенке этой хрен спустишься с моими ногами. Вот и отдала карточку. Это не я такая дура, понимаешь, так вот в жизни получилось. Так что найдут, ты не переживай. И давай иди, спасибо, что проведала, видишь, жива, почти здорова, чего и вам всем желаю.

Катерина хромает к двери в квартиру.

ТАТЬЯНА. Так кто угнал-то? Трамвай этот проклятый?
КАТЕРИНА. А тебе не один хрен? Живи да радуйся, утром как проснешься – посмейся.

Катерина закрывает дверь. Татьяна остается в подъезде одна. Мнется, что-то бормочет, то порывается к двери Катерининой пойти, то к лестнице вниз. Набирает номер на телефоне.
Катерина в квартире тяжело садится за стол. Берет блистер, достает таблетку, кладет ее в рот. Встает, снова пытается открыть форточку.

ТАТЬЯНА. Семочка, здравствуй, как дела? У меня хорошо. Я чего звоню-то, помнишь, ты мне новость скидывал про пенсионерок?... Нет… Нет, про трамвай. Да. Там не написано, куда их посадили?

Катерина внезапно прекращает попытки, прижимается к стеклу, смотрит вниз.

КАТЕРИНА. Таня? Таня!

Катерина трясет оконную раму с силой, бумага, которой окно заклеено, рвется с треском, в комнату врывается ветер и шум улицы. Катерина распахивает окно, смотрит вниз.

КАТЕРИНА. Таня! Таня!

Катерина ложится на подоконник, пытается высунуться подальше в окно. Опираясь о стул, все-таки забирается на подоконник.

КАТЕРИНА  (совсем слабо). Тань!
МУЖСКОЙ ГОЛОС (сбоку). Че воздыряем, теть Кать? Че спать не даем нормальным людям?

Катерина вздрагивает, пытается слезть с подоконника, но ногой задевает стул, тот падает. Катерина ерзает по подоконнику, вжимается в угол.

КАТЕРИНА. Здравствуй, Сережа… Я это… Просто окно открыла да… уронила вниз, прошу, чтобы подняли.
ГОЛОС СЕРЕГИ. Че уронила-то? Паспорт?

Татьяна в коридоре.

ТАТЬЯНА. Что? Это как так? Так бывает, что ли? А зачем? Да, скинь.

Татьяна возвращается к двери, стучит

ТАТЬЯНА (кричит сквозь дверь). Кать! Открой! Неправда всё, Кать, неправда! Кать?

Татьяна прислушивается, снова стучит. Открывается соседняя дверь, высовывается человек явно с похмелья. По голосу понятно, что этот тот же тип, что разговаривал с Катериной, Сергей, лысый и бородатый.

СЕРГЕЙ. Э, ветераны, хрен ли блажите дуэтом?  Я конечно, седины уважаю, но могу и грубо прервать.
ТАТЬЯНА. Чего простите?
СЕРГЕЙ. Чего, блин. Одна на окне сидит блажит, вторая тут орет, вы че все…
ТАТЬЯНА. Кто на окне? Катя? Ой, она же бросится, точно бросится. Ломайте дверь, слышите? (стучит в квартиру Катерины) Катя, не надо! Катя, не смей, слышишь?
СЕРГЕЙ. Теть Катя, что ли прыгать собралась?
ТАТЬЯНА. Ну а  че ей на окне-то делать? Катя! Не надо!

Сергей скрывается за дверью.

Катерина в квартире пытается слезть с окна, но ничего не выходит.

КАТЕРИНА. Че ты орешь, бешеная! Изыди! Я не милицию, я батюшку щас вызову!

ТАТЬЯНА. Катенька, пожалуйста, я себе не прощу.

Сергей появляется в коридоре с ломиком.

ТАТЬЯНА. Быстрее! Быстрее!

Сергей примеряется к железной двери в том месте, где должен быть замок, налегает ломом, пытается отжать язычок замка, но вместо этого вдруг от стены отваливается огромный кусок. Катерина кричит.

КАТЕРИНА. Вы что творите, гады! Я вас прибью всех, дайте только… Перестаньте, сволочи!

Сергей пытается открыть дверь, опять задевает стену, та еще больше осыпается, дверь теперь свободно болтается на петлях. Катерина рыдает в голос на окне.
Татьяна протискивается в квартиру и бросается к Катерине, следом заходит СЕРГЕЙ. 

ТАТЬЯНА. Слезай, пожалуйста, не надо…
СЕРГЕЙ. И снова здрасьте.
КАТЕРИНА. Твари, сволочи, гады… Я как жить-то теперь… Ой плохо, ой… (держится за грудь) Таблетки там, таблетки… (показывает на стол)

Татьяна бросается к столу, хватает все блистеры, которые там есть…

СЕРГЕЙ. Ты это, зла не держи, теть Кать… Мы поправим потом. Отосплюсь, ага, и приду?

Быстро-быстро боком уходит.
Татьяна протягивает таблетки Катерине, та выбивает их из рук.

КАТЕРИНА. Так не прикончила, теперь отравой этой добить решила… Уффф. В бутылке, вон в той они.

Татьяна протягивает правильные таблетки, Катерина пьет их.

КАТЕРИНА. Совсем съехала? Мне как теперь жить-то без дверей? Дальше что? Квартиру спалишь?
ТАТЬЯНА. Я думала, ты прыгаешь. Сосед этот сказал, ты на окне сидишь.
КАТЕРИНА. Я может воздухом подышать решила. Сижу тут как пень, целый год спуститься не могу по лесенке этой. Подышала, зараза. Стул подними, я хоть в комнату вернусь.

Татьяна поднимает стул, помогает Катерине спуститься.

КАТЕРИНА. И чего ради ты мне дверь вынесла?
ТАТЬЯНА. Ты же прыгала… То есть, нет конечно. Про трамвай все неправда, оказывается. Никто не угонял. Никто. Шутка это.
КАТЕРИНА. Кто пошутил? В милиции? В депо? Сама чего сочинила?
ТАТЬЯНА. Да слушай, вот опять внук прислал (читает): «А были ли старушки? Как местные блогеры разыграли горожан, полицию и мэрию».
КАТЕРИНА. Кто местные?
ТАТЬЯНА. Ну блогеры. Такие люди. Пишут разное в интернете.
КАТЕРИНА. Писатели, что ли? Ну понятно.
ТАТЬЯНА. Нет, просто пишут, правду всю рассказывают, как жизнь устроена на самом деле.
КАТЕРИНА. Какую правду, если про трамвай наврали?
ТАТЬЯНА. Ой, всё. Короче. Читаю (смотрит в телефон): «Розыгрышем блогеров оказалась история двух старушек, якобы угнавших накануне трамвай. Об этом сообщили сами блогеры, Димон и Ягуар, опубликовавшие опровержение…»
КАТЕРИНА. Вот обидно все-таки за старушек, как так припечатать женщин…
ТАТЬЯНА. «Напомним, что новость о двух пенсионерках, угнавших трамвай и арестованных полицией, взбудоражила город. Отделение внутренних дел официально заявило, что не задерживало никаких пенсионерок, однако правоохранителям никто не поверил. В сети появились призывы пикетировать местное ОВД. Однако через несколько часов на YouTube-канале Ягуара и Димона появилась запись видео о том, как они придумали этот розыгрыш»… Вот такая вот байдень, Катюша, большая шутка.

Катерина сидит.

ТАТЬЯНА. Катя?
КАТЕРИНА. Это что? Это что, я тебя спрашиваю? Это вот так взять и соврать, переполошить всех, и что? Всё придумали? Разыграли нас! (Встает, ходит по комнате с трудом, ворошит стопки с газетами.) Всё они придумали! И трамвай придумали! И старух придумали! И пьянку придумали! Может, они и меня придумали? Может, мы все тут придуманные ходим? Розыгрыш это такой? Сейчас посмеемся. Сейчас попляшем. (Хватает газету.) Может, тут тоже всё придуманное?
ТАТЬЯНА. Кать, дак это малотиражка наша деповская, тут правды отродясь не было. Как раз тут и про свадьбу мою писали, безалкогольную.

Катерина швыряет газету, пинает стопку газет, чуть не падает сама.

ТАТЬЯНА. Ты чего вскинулась-то, Кать? Первый раз тебе соврали? Ты сама не врала, что ли? Мне вон сколько крови попортила враньем своим. Что метаешься-то, бардак разводишь?
КАТЕРИНА. А это не я тебе врала. Это муж твой тебе заливал, что в дружине ходил, пока меня… у меня… со мной… А я, может, всё тебе хотела сказать, но нервы твои берегла.
ТАТЬЯНА. А щас вот свои побереги! Распрыгалась она за правду-то. Сядь, рот закрой, водички глотни.

Татьяна наливает воды из чайника, подает Катерине. Та пьет. Пауза.

КАТЕРИНА. Может, и правда, чего я дергаюсь, всю жизнь во вранье, привычное дело. Но ты ведь правильная у нас, да?
ТАТЬЯНА. Ты чего?
КАТЕРИНА. Наплевали на тебя эти все блогеры, растерли, бегать заставили как пигалицу туда-сюда, правильно это, нет?
ТАТЬЯНА. Тебе-то чего?
КАТЕРИНА. Мне ничего, а тебе? Хочешь этим всем показать, кого они тут заставили бегать? Ветерана труда? Заслуженную вожатую области?
ТАТЬЯНА. Катя, хватит бреда, я пойду!
КАТЕРИНА. Пойдешь! Пойдешь и сделаешь всё по правде! Сделаешь правду из того, что они тут навертели!
ТАТЬЯНА. Что?
КАТЕРИНА. Мы с тобой, Танюш, угоним этот драный трамвай, ясно? На самом деле угоним! Сделаем сказку былью, всю жизнь про это пели, надо когда-то и сделать, а?
ТАТЬЯНА. Ты больная.
КАТЕРИНА. Я больная, да, год тут сижу как пень, черепаха в коробке, мох пророс уже. Больная, да, соседи мою пенсию пропивают, а мне булку хлеба да молока пакет подкидывают. Надоело мне, ясно?! Мяса хочу живого поклевать, воздухом подышать, трамвай этот злодолбучий угнать по правде, ехать разгоряченная алкогольными напитками, вот как тут у них написано, и юбкой в окно размахивать! Жить хочу! Я ведь толком и не жила, а они мне теперь говорят, что моя жизнь придуманная. А я им докажу, что я живая. Мы докажем, что живые.
ТАТЬЯНА. Жила бы как все, нормально, ничего и доказывать не надо. А так расфукала все…
КАТЕРИНА. И что теперь? Помереть что ли? Не хочу! Дайте мне только до этого трамвая добраться…
ТАТЬЯНА. Хватит, Кать, не девочки же. Ни ты, ни я. Куда ты рвешься? Затмение какое-то, что ты думаешь себе? Спуститься по лесенке не можешь, кому ты чего докажешь? Жила как дура, так хоть помри нормально. Все, мне домой надо, завтра приду, проверю тебя.
КАТЕРИНА. Завтра, конечно, так я и поверила. Пока новый трамвай не угонят. Лет через двадцать.
ТАТЬЯНА. И скажи спасибо, что вообще пришла.
КАТЕРИНА. Да спасибо, конечно, разнесла мне квартиру, спасительница-благодетельница.
ТАТЬЯНА. Я тебе квартиру, ты мне жизнь. Вот и квиты.

Татьяна идет к дверям. 

КАТЕРИНА. Ну, забери квартиру. Хочешь? За одну жизнь немного, так ведь и мне много не надо, всего-то день.
ТАТЬЯНА. Кать, ты чокнулась. Чего ты вцепилась в трамвай этот?
КАТЕРИНА. А за что еще цепляться? Никого же нет, а он железный, надежный.
ТАТЬЯНА. Чего это? В смысле, никого нет?  Я же вот, пришла…
КАТЕРИНА. Ну ты мне помогать не хочешь, только трамвай и остался. Щас вот вспомнила, как на нем ехала, ветер в лицо, рельсы за горизонт, еще немного и целый мир так объеду. Жить охота, как раньше, хоть на день, хоть на полдня. Ты не понимаешь, ты бегаешь весь день, как электровеник, все мелькает, а там жизнь, воздух свежий, солнце. Ну помоги мне спуститься и иди потом, бегай дальше. Я тебя ментам не выдам, скажу, что все одна придумала.

Татьяна почему-то плачет.

ТАТЬЯНА. Кать, ты на себя-то посмотри?
КАТЕРИНА. А что? Его не так? Ну старая, ну толстая, сажают за это теперь?
ТАТЬЯНА. Ты трамвай в халате своем угонять собралась? Чтобы ветер через дырки свистел, значит?

Катерина смотрит на себя в зеркало. Смеется.

Сцена вторая
Коридор дома, полутемный, видны с десяток дверей в другие «малосемейки». Татьяна ждет Катерину у лестницы, та наконец выходит из дверей своей квартиры, на ней старое осеннее пальто. Катерина хмурится, оглядывая свою одежду.

КАТЕРИНА. Дожила. Ничего не налезло, а в пальто взопрею пока дойду, может где мне платье по дороге купим? Черное с люрексом…
ТАТЬЯНА. Ты сначала давай, спустись, потом уж платье.
КАТЕРИНА. Ну это мы сейчас решим. (Стучит в соседнюю дверь.) Серега! Серега! Это Катерина Ивановна, слышишь?

За дверью что-то грохочет, падает, будто звенят бутылки, кто-то громко матерится.

СЕРГЕЙ (из-за двери). Дайте, мля, нормально выспаться…
КАТЕРИНА. Считай выспался, когда мне дверь вынес.
ТАТЬЯНА. Ты нормальная, алкашей злить?
СЕРГЕЙ. Ну так я ж не со зла, я тебя спасал.

Дверь открывается, высовывается СЕРГЕЙ.

КАТЕРИНА. Ты чисто чечен, Серега, запустил себя, как не знаю что.
СЕРГЕЙ. Че случилось-то, теть Катя? Я ж сказал вечером дверь починю…
КАТЕРИНА. Хочешь карточку мою совсем себе забрать?
СЕРГЕЙ. Че случилось? Чего ты? Не надо, ментов, что ли, позвала?
КАТЕРИНА. Ухожу я, Сережа, в монастырь. Там денег не надо. Так что забери карту себе.
ТАТЬЯНА. Ничего она не уходит никуда!
КАТЕРИНА. Ты тоже уходишь, но домой. А я совсем ухожу, Сережа.
СЕРГЕЙ. Ну ладно, че, типа проводить надо, да? По-человечески, ага?
КАТЕРИНА. Ты давай вот что, с мужиками своими меня по лестнице спусти. В смысле помоги спуститься. А потом хоть упровожайся.
СЕРГЕЙ. Так это, ща. (Исчезает за дверью, слышен шум, мат, что-то снова падает.)
ТАТЬЯНА. Ты чего делаешь, домой иди! Он щас выйдет с молотком…
КАТЕРИНА. И что? Не боюсь. Представляешь? Не страшно! Сколько живу, все его боялась, а теперь вижу – пацан он, дурной, но ничего мне не сделает. Сколько я всего боялась в жизни, не поверишь, а теперь так легко, так просто все. Серегу не боюсь. Квартира открытая осталась, да и хрен с ней. Чего мне там беречь, газеты да книжки, я еще шире двери открою, заходите все.

Катерина действительно распахивает дверь настежь. В окно ее квартиры врывается ветер, листает стопки газет, поднимает их страницы в воздух, несет в коридор. Катерина стоит в окружении летящих вокруг нее газетных листов, смеется.

ТАТЬЯНА. Я дурку вызываю.

Из Серегиной двери выходит сам Серега и еще двое таких же лысых бородатых мужиков, в полурасстегнутых рваных рубахах и трениках. Будто в одном магазине затаривались.

КАТЕРИНА. Справитесь?
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Я вчера пианину таскал без лифта с пятого и обратно. Ты поменьше будешь.

Сцена третья

Пролет лестничной клетки, мужики стоят, кто за спину держится, кто руки разминает, Катерина и Татьяна рядом.

КАТЕРИНА. Ну ничего, еще три пролета и доставили меня к боженьке.
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Не, тетя, ты как та пианина!
КАТЕРИНА. Ну вот не зря, значит, щеки наедала. Всё, взялись!
СЕРГЕЙ. Стопэ, теть Катя, еще отдышаться! Я че тут слышал, две старухи трамвай угнали, говорят, на Первомай набухались, завели и поехали. И еще пассажиров везли. Ты ведь в депо работала, тетя Катя, ничего не слышала?
ТАТЬЯНА. Врут всё.
КАТЕРИНА. Всё правда. Это я была.

Мужики резко выпрямляются.

СЕРГЕЙ. Еж ты мля! А как ты… Сама, что ли, спустилась тогда?
КАТЕРИНА. У меня сообщники были. Их поймали. А я вот на вторую ходку пошла.
ВТОРОЙ МУЖИК. Куда?
КАТЕРИНА. За вторым трамваем! Понравилось мне. Рецидивистка я, парни.
ТАТЬЯНА. Ненормальная ты.
КАТЕРИНА. Тоже верно. Нормальные с внуками на даче. А ты чего не на даче?
СЕРГЕЙ. Ну, если не врешь… Слышь, тетя Катя, да я тебя донесу до депа, если ты там и правда трамвай подломишь!
КАТЕРИНА. Ну подписался тогда, так у вас говорят?
ТАТЬЯНА. Давай еще по фене начни говорить, чтобы уж совсем криминал был!
СЕРГЕЙ. Всё, мужики, навалились, трамвай идем угонять!

Сцена четвертая

На улице хорошо, тепло, солнце светит, ветерок листья колышет. Катерина стоит, жмурится, улыбается, дышит глубоко. Рядом два мужика курят. Татьяна места себе не находит, то присядет на край крыльца, то пройдется, то к дереву прислонится.

КАТЕРИНА. Не мельтеши! Домой иди. Не годишься ты на такие дела, сильно правильная.
ТАТЬЯНА. А ты, значит, всё, пробу негде ставить?
КАТЕРИНА. Ну а кто кроме меня? Никому не жалко. Дачи нет, детей нет, мужа не было…
ТАТЬЯНА. Чужих мужиков не уводила бы, может быть, однажды нормального бы встретила.
КАТЕРИНА. А ты бы своим не бросалась, может, тоже не одна бы жила.
ТАТЬЯНА. А я и не одна, у меня и сын, и дочь, и внуков толпа.
КАТЕРИНА. Ну вот и топай к ним, заждались бабулю.
ТАТЬЯНА. Да никто особо не заждался. Пока маленькие были, бежали, конечно, в гости, а сейчас… кому нужна старуха?
КАТЕРИНА. Ну вон новости на телефончик шлют. Такие интересные, что аж даже до меня добралась.
ТАТЬЯНА. Да я так-то и раньше заходила. Пару лет назад.
КАТЕРИНА. А чего я не помню? Не достучалась, что ли? Или новость была так себе, не трамвай?
ТАТЬЯНА. Да я думала, померла ты.
КАТЕРИНА. Нет, это не трамвай, трамвай интереснее.
ТАТЬЯНА. Писали, что нашли женщину в вашем доме, жила одна, никто не хватился, так полгода и пролежала. Ну я и подумала, что тебя нашли. Решила, что надо все-таки прийти, по-человечески проститься, опознание, похороны, опять же…
КАТЕРИНА. А. Это в соседнем подъезде было. Снаряды ложатся всё ближе.
ТАТЬЯНА. Ну я сходила сюда, увидела, что не твой подъезд, и опять такая злость взяла, всё-всё припомнила, что даже к дому подходить мерзко было. Так и пошла обратно.
КАТЕРИНА. Добрая ты душа, Танюшка. Самое время тебе трамвай со мной угнать.

Из магазина напротив дома выходит Сергей, перед собой толкает телегу, на которой товар перевозят.

СЕРГЕЙ. Я ж не говорил, что прям на себе понесу. Но руками толкать буду.
КАТЕРИНА. Это что за разврат такой? А что Светка сказала?
СЕРГЕЙ. Я ей сказал про трамвай, так она тоже пойдет.

Следом за Сергеем выходит женщина в халате продавца, запирает за собой дверь.

ЖЕНЩИНА. Че, вы за полчаса-то управитесь, теть Катя?

Мужики помогают Катерине забраться на тележку. Катерина вдруг ойкает, хлопает себя по карманам пальто.

ТАТЬЯНА. Кать, ты чего? Что?
КАТЕРИНА. Таблетки мои. В квартире остались, вот ведь голова дырявая.
СЕРГЕЙ. Сейчас, парней сгоняем… Кто тут самый молодой?
КАТЕРИНА. Да и хрен с ними, Серега. Я ведь только сейчас поняла, у меня не болит ничего, как из дома вышла (смеется). А я ведь еще и дверь не заперла, представляете?

Сцена пятая

Толпа человек двадцать идет по улице, Сергей впереди толкает телегу, на которой сидят Катерина и Татьяна. В толпе люди разные, от Серегиных корешей до подростков. Всем охота посмотреть, как две чокнутые бабки будут трамвай угонять.
На очередном перекрестке дорогу процессии перегораживает полицейская машина. Из матюгальника доносится хрипло: «Всем участником несанкционированной акции разойтись! Ваша акция не разрешена администрацией города!»

Сцена шестая

Вечереет. Трамваи заходят в депо на стоянку. К воротам депо крадутся Катерина и Татьяна.

КАТЕРИНА. Что творится, а? Сто лет досюда ходила пешком за полчаса, а что сейчас? Кружили-кружили, тут всё по-другому стало. Там частный сектор был, тут вообще пустырь, а щас понатыкали своих высоток.
ТАТЬЯНА. Мы, может, и быстрее бы дошли, только полдня еще в кустах отсиживались от милиции. Надо ж было им ляпнуть про трамвай-то!
КАТЕРИНА. А это старый закон. Пусть уж лучше шьют криминал, чем политическое.
ТАТЬЯНА. Да где ты набралась-то? Какое политическое?
КАТЕРИНА. Дак митинг же несанкционный! Раз-два – и десять лет, а за трамвай хоть семерик светит.
ТАТЬЯНА. У тебя точно телек сломался? Прямо в курсе всего!
КАТЕРИНА. Серега любит телек на полную смотреть. Для всего этажа политинформация.
ТАТЬЯНА. Ну щас долго не посмотрит, наверное.
КАТЕРИНА. А чего с него взять-то? Завтра выпустят. Ты давай лучше говори, как мы на территорию попадать будем?
ТАТЬЯНА. Да как раньше, через проходную.
КАТЕРИНА. А кто на проходной?
ТАТЬЯНА. Да как раньше.

Катерина то ли кряхтит, то ли скрипит, пятится от забора депо.

КАТЕРИНА. Вредитель ты! Какой тут трамвай, каши не сварить, всё испортишь…
ТАТЬЯНА. Не надо угонять, ты с ним просто поговори, он и сам хочет.
КАТЕРИНА. Так хотел, что не пришел ни разу. Ну прям как ты, одно слово парочка. Нет, обойдется без разговоров, а я вот под забором пролезу, раскопаю только побольше и пролезу.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Куда тебе под забор, телеса-то отъела, вытаскивай тебя потом с экскаватором!

Татьяна и Катерина оглядываются, за забором на территории депо стоит Павел, тоже далеко не молодой, может даже обеих бабок старше будет. Павел явно под градусом, глаза смотрят куда-то вдаль, сквозь людей и дома.

ПАВЕЛ. Ну прилетела, птичка моя! Так я ждал тебя, так ждал!
КАТЕРИНА. Ты, Паша, определись уже, телеса или птичка.
ПАВЕЛ. А я, змеища, не тебе это, ясно? Приползла уж, дак молчи, делай свое черное дело, как всегда.
КАТЕРИНА. Я смотрю, очень он хотел со мной поговорить. Прям нажрался от радости.
ПАВЕЛ. Это стресс. Стресс я снимал!
ТАТЬЯНА. Ты ж обещал! Не притронусь, говорил.
ПАВЕЛ. Дак я и не так чтобы прямо вообще. Я свою меру знаю. Еще не вся черемуха. Осталось там еще, это так, стресс, говорю же.
КАТЕРИНА. А ты ему когда сказала, когда успела?
ТАТЬЯНА. Позвонила, пока в кустах сидели.
КАТЕРИНА. Лучше б ты там и осталась, в кустах, на свежем воздухе. Ты давай пропускай нас.
ПАВЕЛ. Это вам шиш. Я тут на охране, я тут за всё отвечаю, а ты меня под криминал хочешь подвести со своим трамваем, так? Мало ты мне жизнь попортила?
КАТЕРИНА. Сам ты ее попортил, сидел бы при жене и ко мне не бегал бы, всё бы у тебя было в ажуре.
ТАТЬЯНА. Паша, давай пусти нас. Мы ничего не будем угонять, куда нам, я в этих новых трамваях вообще ничего не понимаю.
КАТЕРИНА. Нет, я угоню и в речке утоплю, а этого пусть тоже посадят. Будет наша славная семья снова в сборе.
ПАВЕЛ. Злая ты, Катя, потому и ушел от тебя.
КАТЕРИНА. Нет, это я такая злая, потому что ты от меня ушел. А вот трамвай заведу и снова доброй сделаюсь, как в молодости. Помнишь, какой я в молодости была доброй?
ТАТЬЯНА. Хватит уже через решетку-то, Паш, не по-человечески.
КАТЕРИНА. Это он тренируется. Когда посадят, только через решетку и будет говорить.
ПАВЕЛ. Тра-та-та, понеслась по рельсам, не заткнуть теперь!
КАТЕРИНА. Ой, Тань, всё ты испортила, кто просил ему про трамвай говорить?
ТАТЬЯНА. Ну так его дежурство-то, совпало так, судьба, значит.
КАТЕРИНА. Хитрожопая судьба какая! С блогерами-шмогерами, с новостями, всякими опровержениями, и это всё, чтобы мы к твоему мужу в коленки пали, что ли? Так в итоге? Может, это не судьба, а ты мне всё тут наплела, про разгоряченных старушек? Унижений моих захотелось?
ТАТЬЯНА. У тебя Серега еще и сериалы на полную смотрит? Про страшную месть? Сорок лет я ждала, чтобы страшно отомстить, чтобы ты в ножки нам пала и просила о прощении? Клинит тебя, Кать, от старости.
ПАВЕЛ. А мне идея понравилась. Будешь падать, Катюх? В ножки? Как раньше? Может, и пущу.
КАТЕРИНА. Да пропадите вы оба!

В депо совсем стемнело, зажигаются фонари. Один фонарь ровно над старым трамваем загорелся, трамвай на постаменте стоит.

КАТЕРИНА. Чего тут у вас свет зря переводят?
ПАВЕЛ. Это тут музей у нас, под открытым небом.
КАТЕРИНА. Смотри, «Татра» прямо как наша. Слушай, а может, она наша? Тоже пенсию дали, ага?
ТАТЬЯНА. Да не может быть, чтобы наша!
КАТЕРИНА. Да точно наша! Помнишь, как их привезли? У нас же все до этого областного завода трамваи были. Танковый завод их делал, ну они такие и были, как танки.
ТАТЬЯНА. Да гробами мы их звали, че уж, так и говори.
КАТЕРИНА. Ну да, похоже было, а еще гремели они – просто страх, полдня потом в ушах звон стоит после смены. А «татрочки» привезли, такие красивые, ладные, легкие, на руках бы носила! Ну тесно в кабине, да, зато надышала быстро и не холодно зимой. Паш, посмотри ее номер, а? Мне не видно. Просто скажи, мой это вагон или нет, и я пойду уже от вас.
ПАВЕЛ. Да хрен бы знал, какой твой номер, заходи да смотри.
ТАТЬЯНА. Чего вдруг-то?
ПАВЕЛ. Ничего. Рассопливила опять. Бывает, как скажет чего, так всё, никакой воли против нее нет. Гипноз, не иначе. Только бухать и остается. Чтобы стыдно потом не было. Иди, смотри, змеища, я через турникет пропущу.
ТАТЬЯНА. А сразу нельзя было так-то?
КАТЕРИНА. Если бы можно было, я бы так и сказала, а не лаялась с ним тут под забором. По приказу у меня не получается.
ТАТЬЯНА. Не продается вдохновение, понятно.

Сцена седьмая

Татьяна и  Катерина стоят возле трамвая-памятника. 

ТАТЬЯНА. Ну что, он это?
КАТЕРИНА. Да хрен бы его знал, как твой мужик говорит. Не помню я номер. Может и мой.
ТАТЬЯНА. Ну ясно, военная хитрость, пробралась на вражескую территорию, теперь будешь диверсии устраивать? Угонишь все-таки?
КАТЕРИНА. Конечно, ты только помоги мне к нему рельсы проложить. И поедем, и помчимся на трамвае утром ранним.
ТАТЬЯНА. Опять ты за свое, опять мне нервы мотать? Все мозги проела своим угоном, а сейчас что?!
КАТЕРИНА. А не знаю. Не думала даже, что дойду. На лестнице кончусь, и всё. Зато с мечтой.
ТАТЬЯНА. Вечно ты о херне какой-то мечтаешь, то трамвай угнать, то Пашку увести. Ну теперь-то дошла, всё, не померла на лесенке, и на улице живая осталась, дальше-то что?
КАТЕРИНА. А вот знаешь, ты щас про Пашку напомнила... Он, когда от тебя пришел с чемоданом ко мне жить, я стою в коридоре, смотрю на него и думаю: «И что мне с тобой делать? Всю жизнь теперь об тебя спотыкаться? Одно дело на пару часов прибегал, а теперь все время тут будешь?» А я ведь так хотела его, аж дрожало всё, когда видела. А что делать, когда он моим станет, вообще не представляла. Потому, наверное, ничего у нас и не вышло с ним.
ТАТЬЯНА. Ты такая добрая сегодня. Всё тупым ножичком норовишь по старым ранам.
КАТЕРИНА. Так видишь, накопилось же. Жизнь вот так прожили, ни разу «здрасьте» не сказали за сорок лет, а теперь вот за сорок лет и выговариваемся.
ТАТЬЯНА. А я с тобой наговорилась. Мысленно. Прям ругалась с тобой, у себя в голове, до трясучки. Думаю, попадись мне – точно прибью. Всё тебе высказывала, и в таких выражениях… Не икалось тебе?
КАТЕРИНА. Кто знает, дело давнее.
ТАТЬЯНА. Ну все, повспоминали, душу отвели, теперь вперед.
КАТЕРИНА. Куда?
ТАТЬЯНА. В трамвай. И поехали.
КАТЕРИНА. Таня, ты чего? Ты перегрелась? Куда его угонять, он же памятник. У него же вон колеса в бетон вмуровали.
ТАТЬЯНА. И что? Не помешает тебе это, ни разу! Я тоже думала, что моя жизнь железобетонная, а ты прикатила и все разметала. Хватит. Наслушалась. Наплакалась. Теперь пора за свои слова отвечать. Не знаю, что ты будешь с ним делать, колдовать там или бетон из колес выковыривать, но только ты его щас угонишь. Все как мне обещала!

Татьяна снимает с бока трамвая старый ломик и привычным движением отжимает дверь в кабину водителя.

ТАТЬЯНА. Садись, давай, Угонщица!
КАТЕРИНА. Таня…
ТАТЬЯНА. Ну что, Таня, что я не знаю, что меня Таней звать? А как тебя звать? Угонщица! Угонщица! Я ведь знала, что добром не кончится. Ни разу не кончалось, а ведь опять тебе поверила. Жизни она хотела настоящей! Денечек порадоваться! Как ты это делаешь? Правду, что ли Пашка говорит, гипноз какой-то? Поверила, поверила опять… Не знаю как, а сядем и поедем. Рельсы вырастут, движок починится, провода протянем, не знаю, только хотела ехать и юбкой в окно размахивать. А ты опять за свое! Садись в кабину, а то (машет ломиком) … замотивирую щас.
КАТЕРИНА. Таня, ты спокойно, волноваться вредно, сейчас сядем, поедем.

Катерина втискивается в кабину, усаживается в кресло. 

КАТЕРИНА (пока залезает в кабину). Что, по какому маршруту поедем-то? Через центр? Чтобы все нас видели, да? Ну когда мы юбками в окно-то…  Или может по Черемушкам? У нас же там дом стоял родительский, может туда?

Катерина щелкает на приборной панели трамвая чем-то, чем надо по инструкции, но трамвай, конечно же, не заводится. Татьяна бросает лом, садится на ступеньку трамвая, плачет.

ТАТЬЯНА.  Родительский дом, да, начало начал.  Снесли его, когда эти самые Черемушки строили.
КАТЕРИНА. Дак я помню место…
ТАТЬЯНА. Ну память хорошая, замечательно. Толку-то. Чуда не случилось, факир был пьян. А ты меня опять обманула.
КАТЕРИНА. Я ведь правда хотела, Тань. Жить не могла уже в этой коробке, взаперти, куда угодно из нее. И справедливость эту самую восстановить хотела. Аж трясло всю, чтобы всё по правде было.
ТАТЬЯНА. И Пашку ты хотела, аж трясло. Может тебя просто с бодуна колотило, нет? Или вот давление от погоды скакнет, так тоже руки трясутся и ноги подкашиваются. Не любовь вовсе, не страсть, а просто болела ты? Сорок лет… Ладно хоть мама до такого позора не дожила, вот бы я ей тогда объясняла, как старшая сестра у младшей мужа увела.
КАТЕРИНА. Маму она вспомнила, в кои-то веки, умерла она вовремя, надо же. Много ты знаешь, как она умирала. Кто с ней сидел после инсульта, с парализованной? Ты что ли? Ты в это время с Пашкой женихалась, а Катя одна, ей никуда не надо, не ждет никто. А только она и тогда тебя больше любила. Всю жизнь говорила, смотри, какая Танечка такая правильная, хоть младшенькая, а все вперед тебя успевает, бери пример.
ТАТЬЯНА. Так вот это что, страшная месть что ли? Ты что ли жертва теперь, оказывается?
КАТЕРИНА. Ну и кто из нас «сантабарбары» насмотрелся? Нет, по всем фронтам я виновата, Катя-Угонщица. Да какая, на хер, Угонщица, с каким-то трамваем не справилась. Приехали!
ТАТЬЯНА. И правда приехали. Хватит дурью маяться. Вылезай, давай, мы с Пашкой тебя домой отвезем.
КАТЕРИНА. Ага, на трамвае что ли?
ТАТЬЯНА. Че ты несешь? Сейчас Кате позвоню, она на машине…
КАТЕРИНА. Кому?
ТАТЬЯНА. Ну дочери моей... (пауза, улыбается) А что, я тебе не говорила, что младшую назвала… Ну да, Пашка ушел когда, я сама еще не знала, что беременная. А потом уже… Дуры мы.

Катерина и Татьяна смеются. Катерина встает, чтобы выйти из кабины, но внезапно тяжело опирается руками на приборную панель трамвая. Трамвай также внезапно звенит. Катерина подскакивает, руки с панели отдергивает.

ТАТЬЯНА. Катя? Катя? Ты чего?
КАТЕРИНА. Ты слышала, да? Как это у него голос-то остался? Отключили же.
ТАТЬЯНА. Кать, какой голос, блин? Что с тобой, таблетки надо? Давай скорую?
КАТЕРИНА. Не мельтеши. Нормально все. Устала, просто. Весь день тут бегаю, как коза. Щас посижу, с силами соберусь…

Катерина тяжело опускается обратно в водительское кресло.

ТАТЬЯНА. Катя, погоди, не надо, дыши глубоко. Я сейчас, я Пашку приведу, мы вместе тебя, я сейчас… Сиди спокойно и дыши, ясно?
КАТЕРИНА. Да куда уж мне…

Татьяна ковыляет к проходной. Катерина смеется, гладит панель трамвая. Трамвай снова звенит.

КАТЕРИНА. Смешной ты. Не можешь ничего, только орешь громко. Как я же. Только тебя добрые люди от всего отключили, чтобы на память тут стоял, а я сама себя из жизни выдернула. Да вот на какую такую память? Кто меня будет помнить? Кроме вас ведь у меня никого не было, ты, да Танюха, да Пашка. И от всех я избавилась. (Нажимает снова что-то на панели, трамвай снова звенит.) Надо бы как-то поаккуратнее, а то перебудим здесь всех. (Пытается устроиться так, чтобы не нажимать на звонок.) Устала. Щас-щас, немного поспать, как на кольцевой, правда? Чуть-чуть поспать… вздремнуть, потом чайку… и снова в рейс…

Катерина что-то бормочет еще, потом затихает.
Трамвай вдруг снова начинает звенеть, никак не может остановиться. И никто внутри не может его остановить. Полночный звон разносится далеко, кажется, что он никогда не закончится. Из подсобки выбегают Татьяна и Павел, бегут к трамваю, машут руками, кричат что-то человеку внутри кабины, плачут.







_________________________________________

Об авторе: АЛЕКСЕЙ ЕНЬШИН

Родился в Свердловске. В 2007 году окончил Екатеринбургский государственный театральный институт, специальность «Литературный работник, драматургия», мастерская Н.В. Коляды. Работает журналистом в изданиях Екатеринбурга. Пишет прозу и драматургию.  Публиковался в журналах «Урал», «Большая медведица», «Za-art», сборнике пьес молодых драматургов «Транзит». Пьеса «Угонщица» в 2018 году стала победителем конкурса Волошинского международного фестиваля в номинации «Драматургия». Пьесы «Угонщица», «Пальто из пони», «Неопознанные», «Транзит», «Город Западного ветра» входили в лонг-листы конкурсов «Евразия», «Премьера», «Исходное событие», «Выбор зрителя», «Кульминация». Пьесы «Транзит», «Волшебный голос» (инсценировка сказки Г.Х. Андерсена «Соловей»), «Ночь перед Рождеством» (инсценировка повести Н.В.Гоголя), «Интерраинкогнита» поставлены в театрах Екатеринбурга, Сарапула.скачать dle 12.1