ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Алексей Евстратов. КЛУБ ЧУБАККА, ИЛИ НУЖНЫ ПРОДАЖНЫЕ ЖЕНЩИНЫ ДЛЯ ПОЖИЛОГО МУЖЧИНЫ

Алексей Евстратов. КЛУБ ЧУБАККА, ИЛИ НУЖНЫ ПРОДАЖНЫЕ ЖЕНЩИНЫ ДЛЯ ПОЖИЛОГО МУЖЧИНЫ


(комедия в одном действии)

 
Действующие лица:

ВИКТОР - 40 лет, продавец.
ОТЕЦ ВИКТОРА - 74 года, пенсионер.
МАТЬ ВИКТОРА - за 60 лет, домохозяйка.
ЛЮБА - чуть старше 40 лет, медсестра.
ЖИЗЕЛЬ - старше 50 лет, сутенёрша.

Провинциальный российский город. Наши дни.



Сцена 1

Кухня в квартире родителей Виктора. Занавески, цветы, телевизор. Холодильник в магнитиках, по центру в рамочке - фото плачущего первоклассника Вити с цветами. Виктор в брюках и рубашке-поло, ему около сорока, за столом пьёт чай.
Его мать - невысокая, шустрая - то рядом, то у плиты. Она в домашней пижаме, седые волосы выбелены, на носу блестят очки.


ВИКТОР. Мам!
МАМА. Погоди.
ВИКТОР. Ты папе подарок на день рожденья придумала?
МАМА. На юбилей? А чего там придумывать? Сам на днях сказал. Двух этих,         как тебе сказать... Жриц любви, в общем. Так их назовём. Молоденьких просил. Светленькую и рыженькую.

Виктор давится чаем, проливает на стол, брюки. Мать не замечает.

МАМА. Блондинка чтоб как Мэрлин Монро, и рыженькая не помню... Вроде   как эта... Ну что ты будешь делать? Хорошо, что записала, у меня в     книжке где-то, не доверяю я этим телефонам. Витька, подавился, что ли?

Подходит и стучит Виктору по спине, сильно. Виктор кашляет, запивает горячим чаем, обжигается, выплёвывает.

МАМА. Да что ты как свинья-то!
ВИКТОР. Мам, ты сама чего говоришь-то? У-уф, еле выжил! Чуть не умер! Какие жрицы?!
МАМА. Ай, да не помню я, говорю - записано!
ВИКТОР. Не смешно. Ладно от отца, но от тебя! Серьёзно же спросил. На него не угодишь, что ни дарю - всё не то. Деньги глупо. Да и нет их особо.

Берёт печеньку, откусывает.

ВИКТОР. Давай подсказывай уже.
МАМА. За указками к отцу! Я что поняла - передала. Что ты - отца не    знаешь? "Витька придёт канючить про подарок - скажи, этих (делает неопределённый жест) пусть в интернетах ищет!" Вон, как курица     лапой, написал чего-то - сказал, разберёшься.

Мать шарит под скатертью на столе, находит бумажку - складывает аккуратно, засовывает Виктору в нагрудный карман. Виктор не сопротивляется. Приходит в себя, кладёт надкушенную печеньку на стол.

ВИКТОР. Нет, ты... Ты чего: нормально к этому относишься?! Что у вас за отношения такие?
МАМА. Да вот такие у нас отношения! Когда сын раз в месяц в гости приходит, а так не звонит совсем - вот такие у нас отношения! Интересно тебе, что тут у нас происходит? Мы, может умерли уже, а ты ходишь там, работаешь, ипотеку свою платишь. А мы болеем! У меня знаешь, сколько болячек? А у отца?  Мы в нашем возрасте знаешь что? Ты вот так через месяц придёшь снова - а нас тут уже     нет! У нас тут червяки по колено ползают! Вот так! (показывает руками "волну") Как болельщики на стадионе: я с отцом-то раньше ходила, бывало.

Виктор снова давится чаем, обреченно стонет.

МАМА. Да что ж ты!.. (отбирает у него кружку) Ещё налить? Будешь плевать туда - не налью!
ВИКТОР. Мам, ты у отца что ли нахваталась? Гадости всякие про смерть? Неприятно же.
МАМА. Нахваталась, за столько лет вместе. Это ещё кто у кого нахватался! Я когда медсестрой в следственном изоляторе работала - такого навидалась! Отцу твоему и не снилось. (пауза) Он и так во сне пихается всё время, вертится... Я уж отдельно спать стала. (пауза) А может, болит у него что.

Ставит на стол перед Виктором кружку с чаем. Виктор осторожно отхлёбывает, пьёт.

МАМА. Неприятно ему. Неприятно - это когда ты под утро просыпаешься, сыночка, оттого что дышать не можешь, и руки-ноги не шевелятся совсем. И пот такой холодный, сырой, прямо в луже лежишь. И спина от этого мёрзнет, а на грудь будто мешок положили сверху - с песком. И ещё так песка досыпают, тяжёленького, досыпают... А ты лежишь и думаешь: только бы эта лужа под тобой - это ночнушка промокла оттого, что ты вспотела. А не то, что совсем расслабилась. А то стыдно-то как: отец твой утром придёт на завтрак звать, а я тут... Надоел отец твой хуже горькой редьки, конечно. Иной раз прибила бы! Прям видеть его не могу. А всё равно уж настолько своё - что без него прям никуда.

Она хмыкает.

МАМА. Вот это вот неприятно. А то ишь: неприятно ему! Много ты понимаешь!
ВИКТОР. Мам...
МАМА. Чё ты мамкаешь? Чё ты жалом водишь? Хавай резче, фраерок, да отлезь от дубка!

Виктор снова давится чаем и кашлем. Мать довольно смотрит.

МАМА. Не забыла ещё! В СИЗО-то арестанты жуть как меня уважали...

Он машет рукой, уносит кружку к раковине, возвращается.

МАМА. Я ведь знаю, что тоже надоела ему. Уж двадцать лет в одной квартире живём, как в заключении. Раньше хоть куда-то вместе ходили: в кино, в театр. Да так гуляли. К нам гости тоже были. Тёть Люда заходила рыжая, Тамарка, пока не померла...
ВИКТОР. Дядь Боря.
МАМА. Дядь Боря, Любовь Петровна, да много кто... Петрович с отцовой работы с мадамой своей. Жуть терпеть её не могу, даром что такая из себя вежливая.
ВИКТОР. Я думал, вы дружили.
МАМА. Дружили, пока она отцу твоему глазки строить не начала. А потом ещё больше дружили.



Сцена 2

Фойе медицинского учреждения. Виктор оглядывается, подходит к стойке с надписью "Дежурная медсестра": там женщина слегка за     сорок в белом халате. Это Люба - полноватая брюнетка с ярко накрашенными губами, короткой стрижкой. Виктор смотрит на    Любу, пытается разглядеть бейдж у неё на груди. Люба занята работой. Виктор, щурясь, вглядывается в надпись на бейдже, пытается что-то сказать - но решается не сразу.

ВИКТОР. Здравствуйте! А это вы работали зимой в отделении урологии?
ЛЮБА. Форма для жалобы на стенде, вот бумага, ручки нет.
ВИКТОР. У меня отец там лежал, он... Там длинная история. Отец - ему было плохо. Очень. А там вы!
ЛЮБА. Всё лечение и процедуры назначает лечащий врач. Стенд вот там. Ручка...

Люба смотрит демонстративно вокруг, на стол, на Виктора.

ЛЮБА. Нет, не появилась.

Она заглядывает в широкий вырез блузки под халатом. На шее становится видна татуировка, уходящая куда-то вглубь и вниз.

ЛЮБА. Там, куда вы смотрите, тоже. Но кто знает: если попробовать смотреть дольше, и сильней перегнуться через стойку, то всё может случиться. Будете пробовать?

Виктор подаётся назад.

ВИКТОР. Мне нужна Люба: медсестра. Он о ней рассказывал так... По особенному. Я просто не могу понять: это вы или не вы?
ЛЮБА. Здесь только одна женщина, о которой отцы рассказывают сыновьям, вернувшись из-за кромки небытия. Остальные (провожает взглядом кого-то) - так, капельницы на ножках. Кто на кривых, кто на толстых. И Любовь у нас только одна на всё отделение. Уверена, ваш отец говорил обо мне.
ВИКТОР. Ага!
ЛЮБА. Вы замечательно сыграли бы доктора Ватсона. Точно не запутались бы в тексте: "О! Ага! Поразительно!.."

Виктор оглядывается по сторонам, перегибается через стойку. 

ВИКТОР. Скажите... А это вы? Ну... Вот это тогда?
ЛЮБА. Нет, не я. Могу вам ещё чем-то помочь, или вы уже торопитесь?
ВИКТОР. Но это же вы тогда, в Новый год? Сразу с тремя, а?

Люба вскакивает, Виктор отпрыгивает назад.

ВИКТОР. Я не хотел обидеть...
ЛЮБА. Щас я тебя обижу! И охрану позову! А ну - иди отсюда, долбанутый!

Она в гневе. Виктор поспешно выходит. Спускается с крыльца, останавливается. Вздыхает, закуривает.

ЛЮБА. Курить здесь нельзя: вон камеры стоят, и штраф большой. Вообще-то их двое было, третий на камеру снимал. Чего приходил-то, чего хотел?

Люба позади него щёлкает зажигалкой, дымит. Виктор смотрит    на неё, отводит взгляд.

ВИКТОР. Отец у меня... Только не ржать. Будешь прикалываться - уйду.
ЛЮБА. Вон там калитка.
ВИКТОР.      Короче отец у меня тут лежал, в Новый год. Семьдесят пять ему скоро. Говорит: лежу среди таких же старых пердунов. Пердунами пахнет отчётливо, хлоркой и варёной рыбой из столовой. И мандаринами. Как в аду. И тут ты - со своими рассказами. Не знаю, кому ты хвасталась...
ЛЮБА. Жаловалась я, Светке. Говорю же: один халявщиком оказался. Извращенец!
ВИКТОР. Ну... Вот. Короче, говорит, у меня в жизни половины не было того, что у этой Любки-малолетки. (изображает отца) "Деревня, армия, завод, твоя мать, пенсия, гараж, могила. Всё!"
ЛЮБА. А ты? Ты ему что сказал?
ВИКТОР.     Я говорю: вы ж хорошо с мамой живёте. Мало ли, что у какой-то... у Любы было? Ты-то при чём? А он: я жить хочу! Загадал тогда желание себе - ну, в больнице, когда тебя наслушался - что если кони не двинет, то на семьдесят пять оторвётся так, чтоб всё было.

Пауза.

ВИКТОР. Про "кони" - это его слова.
ЛЮБА. Ты на кой меня-то искал?
ВИКТОР. Я подумал: раз у тебя опыт есть. Ну, и подружка какая-нибудь?

Люба смотрит на Виктора. Виктор отступает на шаг.



Сцена 3

Кухня в квартире матери Виктора. За столом Виктор и его мать.

ВИКТОР. Что-то я не понял? Она ему - глазки, а вы ещё больше дружили?
МАМА. А чтоб у нас чаще гостили, чем отец у них. Отец-то, когда выпьет, лучше уж пусть у меня под боком будет, чем у них в гостях. Там мало ли чего. А здесь у меня всё под контролем.
ВИКТОР. Политика!
МАМА. Да щас хоть бы и она уже пришла: всё равно никого не видим. Поговорить не с кем. Отец как плохо ходить стал, после операции, так вовсе безвылазно дома, и я с ним заодно. Как на зоне. Только там к концу срока послабление режима, а у нас наоборот: будто после десятки вольного поселения ещё червонец строгача впаяли. Не пойму только, за что. За что так-то мне, Витюшечка? Почему?
ВИКТОР. Ну чего ты так.
МАМА.  Иногда вот думаешь: разве я плохой  человек? Почему я всю жизнь - всю жизнь ведь! - работаю, а в конце ничего, пустота. Квартира вон пустая да человек один.

Пауза.

МАМА. Всё равно, когда плохо станет, жить хочешь. Из-за вас ещё: вам же хоронить. Ты-то ладно, а отец... Нас пятеро у матери было, все привыкли друг за друга отвечать: мама так приучила. Я одна осталась, хотя самая младшая была. Вот только из чувства ответственности за вас и живу, а так-то мне уж давно ничего не нужно.
ВИКТОР. Мама... А ты сейчас про какую операцию говорила?
МАМА. Что?
ВИКТОР. Операцию ты сказала делали. Папе. Это чего?
МАМА. Ай, да!.. (машет рукой) Это мы тебе не стали говорить.
ВИКТОР. Мне? Нормально! Что за операция?
МАМА. Да какая сейчас разница? Хорошо прошло - и хорошо. Неважно уже.
ВИКТОР. Нет, важно, мам! Важно! Это как так: прошло? "Хорошо"? Значит, могло и не пройти? Или нехорошо пройти? Рассказывай давай!
МАМА. Давно делали отцу операцию. Совсем давно, лет десять назад. Сериал у меня уже сейчас начнётся, собирайся давай. Огурцов дать? Солёных?
ВИКТОР. Да при чём тут огурцы? Что за операция? Мам!
МАМА. Ну, с собой возьми. На вот банку: только начатая, крышка плотно закрыта. Опухоль у него была. Он два раза в больницу ложился, обследовался. На третий прооперировали.
ВИКТОР. Да как так-то? Как я пропустил? Почему мне не сказали?
МАМА. Ты тогда как раз третий раз, что ль, женился. Или второй? Или разводился. Развлекался, в общем. И отец на тебя чего-то обижен был. То ли что редко к нам заходишь, то ли ещё чего
ВИКТОР. То ли чего ещё?
МАМА. То ли что вообще не заходишь! Так и сказал: не буду Витьке говорить, и ты даже думать не смей! Если помру - будет ему стыд на всю жизнь! Засранцу! (пауза) Но я так думаю, что это он чтоб если помрёт, то тебе наука была: чтоб ко мне начал почаще заглядывать. Одну не оставлял. А то тебе говори, не говори - что в лоб что по лбу. А так проняло бы, я думаю. Ну, стал бы ведь чаще ко мне ходить? Ну стал бы? Вот и я думаю. (пауза) Зря, может, не помер отец-то тогда?
ВИКТОР. Мам!
МАМА. Ша, харэ кипишить! Всё, огурцы взял? Иди, сыночка, иди. Дай поцелую! Там, видишь, начинается уже: сегодня интересная серия должна быть.
ВИКТОР. Иду, иду.
МАМА. Всё взял, ничего не забыл? Ну всё, давай пока!
ВИКТОР. Пока, позвоню!
МАМА. Когда позвонишь?
ВИКТОР. Да... Не знаю. На той неделе.

Мать улыбается, закрывает за Виктором дверь в подъезд.       Слышно, как она идёт обратно на кухню, чуть пришаркивая     тапками - будто бы уходит далеко-далеко. Включается телевизор, доносятся звуки и голоса. На лестничной клетке       пусто. Виктор вдруг спохватывается, стучит в дверь.

ВИКТОР. Ма! Мам! А жрицы-то! Проститутки! Тьфу!

Звук телевизора становится громче. Виктор немного стоит,   прижимая к себе банку солёных огурцов, уходит.



Сцена 4

Отец в гараже: полки, верстаки, инструменты. Отец - высокий,      полный старик, бритый наголо, в клетчатой рубахе и "рабочем"      комбинезоне. Всё время разговора он чем-то занят, стоя к нам        спиной. Лица его мы не видим.

Квартира Виктора: аккуратная, но пустоватая. Большая       кровать, пара книжных полок, шкаф. На полу миски для кошачьего     корма, но кошки нет. Стол с раскрытым ноутбуком. 

Виктор и отец разговаривают друг с другом по телефону.

ВИКТОР. А мама? Ты мама что? В смысле: мама что, ты думаешь? Совсем       ничего?
ОТЕЦ. У меня самогонный аппарат понятнее булькает, чем ты. А главное: с   ним есть ради чего это терпеть.
ВИКТОР. Ты зачем ей сказал? Если тебе идея в голову пришла такая... Ты бы   хоть со мной её обсудил. Через маму зачем?
ОТЕЦ. А три недели кто уже обещает приехать? Работа у тебя! А по телефону? "Пап, у меня всё хорошо, я щас не могу говорить, попозже перезвоню, маме привет!" Хоть раз перезвонил?
ВИКТОР. Да я не раз...
ОТЕЦ. Я приветы матери все передал. Вот последний, смотрю, удался -         сразу забегал!
ВИКТОР. Это что с головой должно быть...
ОТЕЦ. И вообще, это не телефонный разговор. А так мне что - самому к тебе на поклон под дверь ехать? "Тук-тук! Здравствуй, сын, у меня скоро юбилей. Я хочу, чтобы ты чаще приезжал к нам с мамой в гости, и двух первоклассных баб - рыжую и блондинку!" Так?
ВИКТОР. Это... самая бредовая идея из всех, что я вообще слышал! Ты реально         думаешь...
ОТЕЦ. А так, через мать, всё хорошо получилось. И она сразу в курсе, и для тебя особо разжёвывать не надо - мать доходчиво объяснять умеет, когда захочет. Наблатыкалась по молодости в тюрьме своей. Только ты сопли жуёшь! Продавец! Менеджер по переноске таблички на рубашке.
ВИКТОР. Бейдж. Называется бейдж.
ОТЕЦ. Размазня. Называется размазня и трутень. Даже не торгаш - торгашом надо тоже уметь, это не про тебя. А вот если б ты бы в жизни нормально работал - как мужик, вот руками своими! - у тебя бы ответственность была. Сам бы себя уважал. И жил по-другому! Да ты разговариваешь даже (передразнивает) "Папа, у тебя неоднозначная идея!" А был бы ты мужик - сказал бы: херню ты придумал, батя, старый мудак, иди ты в ... В неоднозначное, значит, место. По рогам получил бы от отца за такие слова. Но был бы мужик! А то... (машет рукой, роняет что-то со звоном) Вот не мой сын, ей богу!
ВИКТОР (устало). Я даже не представляю, что тебе мама сказала.
ОТЕЦ. А что мама? Она меня на десять лет младше, ей не понять. И потом, она ещё при советской власти когда по путевке в Абхазию ездила - что-то больно весёлая вернулась. А на следующий год ты родился. Может, ты мне не сын?
ВИКТОР.  Слушай, ты вообще!
ОТЕЦ. Про мать не беспокойся. Во-первых, мы ей не скажем, что ты    согласился.
ВИКТОР. Мы? Стоп-стоп! Я согласился?!
ОТЕЦ. А во-вторых, когда ей стукнет семьдесят пять как мне, можешь ей тоже двух проституток пригласить. Только ей лучше постарше: таких как вот эта, жаба пупырчатая, с третьего этажа. Та ещё... Ну ты понял. Чаю с ними попьёт, про дачу потрещит. Хотя конкретно эту, с третьего, не зови: она даже для проститутки слишком жадная. Всё варенье сожрёт - и ни пользы, ни удовольствия, прости господи.
ВИКТОР. Пап, да что ты заладил!
ОТЕЦ. В баню сходить не с кем - клуб наш весь вышел... С вещами. При      полном параде, с венками и музыкантами.
ВИКТОР. Первый раз слышу.
ОТЕЦ. Банный клуб наш! Называется ЧУБАККА.
ВИКТОР. Ты на йети больше похож.
ОТЕЦ. ЧУБАККА - ЧУдацкий БАнный Клуб КА!
ВИКТОР. Почему "ка"?
ОТЕЦ. Просто "ка"! Для красоты! Не оставлять же просто "чубак"? Был у нас один оппортунист. Всё норовил нас мубаккой называть, но мы его быстро похоронили
ВИКТОР. Вы?
ОТЕЦ. Не, он сам. Самовыпилился из наших рядов, так сказать. Нечего         было выпендриваться: кто в его возрасте после парилки в сугроб    бежит?
ВИКТОР. Сердце?
ОТЕЦ. Уши.
ВИКТОР. Уши?
ОТЕЦ. Ты эхо, что ли? Ну да, уши. Мы ему кричим: "Андрюха, стой! Не надо!" А он глухой был, не услышал... Да и старый совсем. Забыл, что мы в общественной бане паримся. Выбежал на улицу - там его машина и сбила. Ох, мы с мужиками смеялись!
ВИКТОР. Да...
ОТЕЦ. Да. Не то, что водитель! (пауза) Мы ему потом на могилке так и написали: "Здесь лежит мубакка". Жены у него давно не было, родни тоже никакой - одни мы. Так что ему всё равно, а нам повеселее.

Оба молчат.

ОТЕЦ. Сейчас-то я из всех один такой весёлый остался. Жду - не дождусь подарка на юбилей, как заказывал! В моём возрасте радостей-то немного - разве что дети. У меня вот сын-придурок, я ему рассказываю всякую хрень, лапшу на уши вешаю - а он и рот разинул. Чего ты рот-то раззявил! Лапша - она на ушах!
ВИКТОР. Да ну тебя!

Виктор с досадой нажимает кнопку, прерывает разговор. Отец       вздыхает.

ОТЕЦ. Правду говорят: у поздних детей часто наблюдаются задержки в         развитии. Вот и этот не удался.

Открывает ящик стола, достаёт что-то. Читает вслух.

ОТЕЦ (задумчиво) Обеспечивает длительную и устойчивую эрекцию на протяжении... Н-да...

Пауза.

ОТЕЦ. Это мужики у нас любили развлекаться. В бане подсыплют кому-нибудь в пиво такой вот бодяги - потом ржут. Сам-то я, конечно, такой хернёй не занимался. А мужикам скучно было, вот они и бесились, черти. Каждый по-своему с ума сходит. Лучше так, чем с телевизором в обнимку тупеть. Не помню уж, кто придумал, потом традиция появилась: каждому покойничку из наших виагру на могилке оставлять. Вроде шутка такая: восстань, мол! Встань - и иди!
Сейчас уж я всё один хожу, как сестра по больнице: весной и осенью, каждый год, всем по пилюле. Серёга, вроде, ещё остался - тот, что рябой, от кислоты, мы в одном цеху с ним... Но он уж который год в доме престарелых корни пустил. Натурально овощ. Я ему так и говорил, ещё когда его дети туда только определяли: повезло тебе, Сергуня!
Будешь там на самообеспечении замкнутого цикла, как космонавт на орбитальной станции: лежишь себе овощем, сам себя поливаешь, сам себя удобряешь собственным навозом. А жук тебя не съест: ты на химическом производстве полвека оттарабанил, ты сам себе ядохимикат. Радуйся! (хмыкает) Вот сейчас лежит, радуется, наверное.
А в аптеке девчонки меня уже узнавать начали, в пример ставить: вот , говорят, постоянный клиент идёт! Дай бог каждому такую насыщенную жизнь в ваши годы, дедушка! Два раза в год по целой пачке, да!

Встаёт, начинает прибираться на полках.

Кончился ЧУБАККА. Давно уже пора другой клуб открывать: Хан Соло. В смысле: хана одному. Помирать-то, как ни юли, это сольный номер. А что там за звёздные войны потом - чёрт его знает. Может, поплывёшь в деревянном корабле в далёкую Галактику, к звезде смерти, а может - к новой жизни. Но скорей всего, я думаю, что ничего не будет. Вообще. Было - как не было. Ни-че-го.

Идёт к выходу из гаража, начинает закрывать ворота.

Интересно: если перед смертью виагры нажраться - это ж тоже надолго эффект? Привозят тебя в морг, медички-практикантки там: ой, что это у нас за дедушка? А дедушка - пабам-м-м-м! Длительно и устойчиво их с того света приветствует, вот смеху! Но - это подгадать надо!

Закрывает ворота. Затемнение.



Сцена 5

Квартира Виктора. За столом у ноутбука Виктор, заглядывая в бумажку, набирает что-то на клавиатуре. Смотрит. Бормочет что-то, щёлкает мышкой. Удивлённо с интересом рассматривает   экран, щёлкает ещё несколько раз. Поднимает бровь, вглядывается.   Спохватывается, пролистывает, глядя на экран, набирает в телефоне номер. Гудок, гудок... Виктор отменяет вызов. Покачивается на стуле. Вздыхает, снова звонит.

Отвечает женщина "бальзаковского" возраста: такая бывалая "маман", всё повидавшая - это Жизель. Голос с хрипотцой, говорит доверительно.


ЖИЗЕЛЬ. Привет! Меня зовут Жизель, я помогу исполнить все твои тайные       желания. Чего ты хочешь, страстный незнакомец?
ВИКТОР. Здравствуйте! Я по сайту, с сайта попал. Про досуг. Правильно попал? Мне нужна женщина, э-э, девушка! Для пожилого мужчины... даже две. Если есть. Не сегодня! (морщится)
ЖИЗЕЛЬ. Вам зачем?
ВИКТОР. Не-не, не мне! Мужчине, другу... Другому. На день рождения, подарок.
ЖИЗЕЛЬ. Все так говорят. Так зачем вам?
ВИКТОР. В смысле? Что значит "зачем"? Зачем их вообще еб... э-э, берут?
ЖИЗЕЛЬ. "Вообще" это "вообще", а есть нюансы. Вы же сами сказали: мужчина пожилой. Мужчины в возрасте - самые непредсказуемые. Куда там молодым! Такое напридумывают: девочки не знают, как извернуться.
ВИКТОР. Да нет, он.... Он нормальный у меня. (закрыв телефон рукой) А-а-а-  а-а-а! (снова в телефон) Не какой-нибудь там, не из этих.
ЖИЗЕЛЬ. Ну, во-первых вы его с этой стороны-то и не знаете. Если вы, конечно, сами нормальный, как говорите. Тут ни в ком уверенным быть нельзя. Уж поверьте - это я вам говорю, а я повидала. Во-вторых, я о другом. Мужчины в возрасте - они больше посмотреть, поговорить. Как девушка двигается, как наклоняется. Вот один у нас был: постоянно просил девушек раздеваться, потом одеваться снова. Смотрит, как она всё с себя снимает - потом смотрит, как надевает всё на себя. И так битый час. И сам всё одетый сидит: только зубами скрипит иногда. Девочки к нему уже и ездить отказывались. Даже солдаты в казарме такой дрессировкой не занимаются! Уж я знаю. А если заказывал на два часа!.. Но деньги платил хорошо, хорошо платил.
ВИКТОР. Не, ну у нас вариант попроще будет (пауза) Я думаю, что попроще.
ЖИЗЕЛЬ. Вот видите! А кому-то хочется перед друзьями похвастаться. Кто-то вообще в квартире прибрать просит: нравится ему, когда девушка молодая в коротком платьице этим самым вертит... пылесосом.
ВИКТОР. Пылесосом, ну да.
ЖИЗЕЛЬ. Другим вообще только послушать про то, как это бывает. Ну, это самое, ну вы поняли. А если о своих достижениях в молодости рассказывать - так это дороже. У меня девочки не казённые, мне их беречь надо.
ВИКТОР. Я понял. Мне не для этого. Мне для оргии, две штуки. То есть две      девушки.
ЖИЗЕЛЬ. Конкретно вам?
ВИКТОР. Ну не мне, не мне! Красивые нужны. На всю ночь. Светленькая чтоб была блондинка, как Мэнсон... м-м... Монро! Мэрилин Монро! Что он в ней нашёл? И другая рыжая, тоже как, ну... эта! Да вы знаете. Не важно, это детали, это уже потом!
ЖИЗЕЛЬ. Я поняла вас. Сколько лет мужчине?
ВИКТОР. Семьдесят пять.

Пауза.

ВИКТОР. Алло?
ЖИЗЕЛЬ. Сколько?
ВИКТОР. Семьдесят пять.
ЖИЗЕЛЬ. Нет, не пойдёт
ВИКТОР. Почему?
ЖИЗЕЛЬ. Вы что там, о себе только думаете? А если он умрёт у нас, от    счастья? Уже был... прецедент. Девушку потеряли
ВИКТОР. Что - тоже умерла?
ЖИЗЕЛЬ. В каком-то смысле. Занялась политикой. Борется за счастливую старость под девизом: "Каждый имеет право на оргазм от государства!" Требует введения социальной сексуальной программы, как в развитых странах. Типа, чем мы хуже? Санкции и возраст, как говорится, оргазму не помеха.
ВИКТОР. Хм, так раз! - и в политику.
ЖИЗЕЛЬ.     Там много наших.
ВИКТОР. Я понимаю, всё это классно, но с моим заказом что?
ЖИЗЕЛЬ. Извините, исключено. И даже тройную оплату не предлагайте. Вы      почему не предлагаете, кстати?
ВИКТОР. Тройную? Да у меня на обычную с трудом набирается!
ЖИЗЕЛЬ. Это хорошо. Хорошо, что не из жадности, а от бедности. Жадность - это на всю жизнь. Повезло вашему мужчине!
ВИКТОР. Моему мужчине?
ЖИЗЕЛЬ. Я не знаю, кем он вам приходится...
ВИКТОР. Отцом! Отец. (спохватывается, хватается за голову)
ЖИЗЕЛЬ. Отец?
ВИКТОР. У него юбилей. Семьдесят пять. А характер такой, что... И, в общем, он попросил.
ЖИЗЕЛЬ. Двух девушек? На всю ночь? Бодрый у вас отец. Рано овдовел? Я б   за такого замуж пошла!
ВИКТОР. Да нет, он женат, слава богу, у них всё хорошо.

Пауза.

ВИКТОР. Ал...
ЖИЗЕЛЬ. О матери подумай! Говнюк!

Короткие гудки.



Сцена 6

Виктор в фойе уже знакомой поликлиники: ходит, разговаривает     по телефону, часто глядит по сторонам. 

Голос. Возможно, отец хотел вас спровоцировать на ваши истинные     проявления чувств, пусть даже не в самой доброй форме.
ВИКТОР. Вы отца не знаете!
Голос.       Виктор, в чём ваш вопрос?
ВИКТОР. Да откуда я знаю? Он нормальный вообще? Нормально сына о таком росить?
Голос. Виктор, норма - это статистическое понятие. Правильнее говорить об особенностях...
ВИКТОР. Мне-то что сейчас делать?
Голос. У психологов есть такое правило здорового поведения:  делайте         только то, что вам хочется. Не делайте того, чего делать не хочется.

Пауза.

ВИКТОР. Всё?
Голос. Что вам хочется сделать в этой ситуации?
ВИКТОР. Сделать так, чтоб я никогда этой дурацкой просьбы не слышал. А       лучше - чтоб вообще не родился.

Сбрасывает звонок.

ВИКТОР. Был бы я старшеклассницей на балконе - давно бы уже выбросился.    Херня это всё! Тоже мне, специалисты!

Замечает Любу: она в белом халате катит по коридору какую-        то тележку.

ВИКТОР. Люб, очень надо!
ЛЮБА. Тебе или отцу? Или ещё кому? Пошёл отсюда, ненормальный!
ВИКТОР. Короче, у меня отец... Что мне делать?

Люба снова берётся за тележку.

ЛЮБА. Повзрослеть.
ВИКТОР. Дарить или не дарить?
ЛЮБА. Гамлет отдыхает! Исчезни.
ВИКТОР. Отец - лютый, не сделаю - не простит. У нас с ним и так отношения    не очень, совсем капец будет. Сделаю - мама узнает, не простит.

Люба выходит на крыльцо, Виктор за ней. Люба не спеша, с    расстановкой закуривает. Щурится на солнце.

ВИКТОР. Люб, смотри...
ЛЮБА. Смотри. Я в девяностые работала в психушке, там была пара. Он санитар, она медсестра - оба сильно пенсионеры. И был пациент: овощ в  прямом смысле. Молодой и неизлечимый - многолетний эпилептик. У них когда много приступов, совсем мозги в винегрет. Был нормальный - стал никто. Постепенно, ясно, не сразу. Оказалось, это их сын. Всё отделение знало, и я случайно. И я раз решилась, старикана этого спрашиваю: как вы так оказались здесь с женой? Специально, что ль, за сыном приглядывать? Ага, говорит, сперва так приглядывать. А сейчас больше чтоб не притопили.
ВИКТОР. Ты про что?
ЛЮБА. Вот и я затупила сначала. Они туда устроились, когда парень ещё в адеквате был. Чтобы рядом с ним. А потом, когда он уже такой стал - им нельзя уйти. Старикан говорит: поведут сына мыть - и притопят в ванной, будто сам захлебнулся. Приступ случился, ещё чего. Ненавидели его все: парень крупный был, тяжеленный. Еле ходил по стенке, зато под себя ходил - будь здоров. Бешеный, злой. Часто на вязках лежал. Все от него стонали - и санитарки, и врачи. Больные тоже. Они бы и не заложили, если что.
ВИКТОР. Какие нахер вязки, Люба! Дарить или не дарить?
ЛЮБА. Ленты такие широкие, длинные. Мягкие. К койке ими вяжут, чтоб тебя зафиксировать - не дёрнешься, не поранишься. Попробуй ещё спеленай: бык такой, знаешь... Короче, нет этого бешеного баклажана - нет проблем. Несчастный случай - и всё отделение счастливо. Две недели отписок, потом спокойная жизнь. Девяностые, что ты хочешь. Так вот эти двое и остались там, прикинь? Пришли ненадолго - а остались навсегда. И не уйти, пока или они живы - или он. Две их жизни ради его одной.

Пауза. Люба слегка улыбается.

ЛЮБА  Такой курсант, симпатяшка. Щёчки с ямочками, розовенькие... Баклажан. Когда приступов много, кровоизлияния идут - лицо такое бордово-фиолетовое становится. А на фото хорошенький. Ух, я ревела! Поревела - перестала. Всех жалеть... Соберись, распустил сопли! Я тебе это к чему. История про что?
ВИКТОР (мрачно) Про дурдом.
ЛЮБА. Про любовь. Ясно, что это одно и то же. Но! Ты думалку включи!     Отец знал, что  тебя его просьба озадачит?
ВИКТОР. Озадачит? При живой матери!
ЛЮБА. Тебя смущает живая мать или количество баб? Он тебя зачем-то попросил. Мог ведь сказать: не парься, сына, с тебя конверт - я дальше сам? А попросил - с целью. Поймёшь, зачем - поймёшь, что делать. Вот тебе мой рецепт. А вообще отец молодец у тебя. Мужик. Сынок вот ему достался... Ну тут выбирать не приходится.
ВИКТОР (смотрит на неё) Достался и не выбирают... Стоп, что-то... Погоди!

Люба машет рукой, уходит. Виктор, задумчиво глядя ей вслед,         вынимает из кармана телефон, набирает номер. Ждёт, думает      о чём-то.



Сцена 7

Отец в гараже. Виктор на кухне у себя дома. У отца звонит   телефон, он отвечает на вызов.

ОТЕЦ. Я за него!
ВИКТОР. Пап, привет. Слушай, я про твой подарок. Мы в последний раз когда говорили...
ОТЕЦ. Нет!
ВИКТОР. Что нет?
ОТЕЦ. Нет - выходит, что не в последний. И нет - я не передумал.
ВИКТОР. Слушай...
ОТЕЦ. Матери не расколись. Пусть думает, что я из ума выжил. Скажи - что нет, ты не согласился.
ВИКТОР. Вот про маму...
ОТЕЦ. Маму расстраивать нельзя! У неё здоровье знаешь какое? Зайди в гости, поинтересуйся. По телефону что она тебе жаловаться будет? Это не для жалоб, телефон - для обмена новостями. Как у тебя: "Привет! Как дела? У меня всё хорошо, я недавно женился. Привет! Как дела? Нормально, недавно развёлся. Купил велосипед, уволился. Устроился на работу. Продал велосипед. Женился..."
ВИКТОР. Да как с тобой говорить, ты слова сказать не даёшь! Всю жизнь!
ОТЕЦ. Азбука Морзе. Точка-тире, точка-точка... Запятая. А зайди вот поговори, узнаешь, что матери две недели назад скорую вызывали, чуть в больницу не увезли.
ВИКТОР. Давление?
ОТЕЦ. Нет! Красивая, говорят, слишком! На опыты хотели забрать. Чего      хотел?
ВИКТОР. Меня по работе в командировку отправляют на днях, вернусь после твоего дня рождения. На учёбу, в другой город. Давай я тебе денег оставлю, чтоб ты без подарка не остался. Сам себе и выберешь всё. Может, ты другое захочешь что-то? Мотоблок, я не знаю... абонемент на йогу.

Виктор закрывает лицо рукой. Молчит.

ВИКТОР. Алё...
ОТЕЦ. Какой ты продавец - если врать не умеешь? Ты бы в дизентерийном госпитале рулон туалетной бумаги не продал! Знаешь почему? Потому что людей надо знать, жизнь проживать не в этих твоих офисах! А без этого...
ВИКТОР. Да почему ты сам себе не подаришь что хочешь? Почему нужно         меня обязательно впутывать? Я не хочу!

Пауза.

ОТЕЦ. Ты бракованные вещи лучше в своём магазине не продавай: случись что, даже отбрехаться не сможешь.
ВИКТОР. Пап, я устал. Вот правда.
ОТЕЦ. А я говорил матери: девчонку надо было. Они смышлёней. К отцам больше привязаны. И с принципами у женщин по жизни как-то гибче выходит. Нет, упёрлась: мальчика, мальчика!
ВИКТОР. Можно подумать, от вас зависело.
ОТЕЦ. Я своё слово сказал. Ты поступай как хочешь. Но учти! Не выполнишь просьбу престарелого отца - в дом тебя больше не пущу. Прокляну и из завещания вычеркну.

Виктор показывает пальцами жест: "бла-бла-бла".

ОТЕЦ. И все деньги, что ты у меня занимал - ещё с института - потребую      вернуть! Зря, что ли, я у тебя расписки брал?

Виктор открывает рот, но ничего не произносит.

ОТЕЦ. Понадобится - в суд пойду, и верну. Представляешь, сколько там накопилось? А главное - матери расскажу! Она же до сих пор думает, что Витенька у неё - самостоятельный. Зарабатывает, в долг как другие не просит. Даже деньгами помогает иногда! Моими!

Виктор сидит в позе роденовского "Мыслителя", слушает голос        отца из телефона: тот постепенно стихает, слова становятся неразборчивыми. Голос перестаёт звучать. Виктор       остаётся сидеть.



Сцена 8

Виктор у себя дома, развалился одетый на кровати с ноутбуком. Слышен звук вызова по скайпу: Виктор звонит кому-то.

ВИКТОР. Алё! Щас слышно, нормально? Прервалось чего-то.

Мы видим его собеседницу: блондинку за пятьдесят в чёрной    юбке, белой блузке, с макияжем "вамп". Это Жизель. Она сидит    за столом, закинув ногу на ногу, что-то делает с ногтями и     разговаривает с Виктором. Его имя она произносит с ударением      на "о" - ВиктОр.

ВИКТОР. В общем, это странно. Я что-то заново вижу - и всё очень странно.
ЖИЗЕЛЬ. Виктор. Это, конечно, твои деньги. Но это и мои нервы. Что ты хочешь?
ВИКТОР. Опять?
ЖИЗЕЛЬ. Хочешь, познакомлю тебя с Вероничкой? Чудо девочка! Мне     кажется, ты закис. Все эти мысли, мысли...
ВИКТОР. Я анализирую. Сопоставляю. Вспоминаю детство! Если вспомнить -   там тоже не всё гладко. Что-то очень странно - вообще не как у всех.
ЖИЗЕЛЬ. И всё ты заметил только сейчас.
ВИКТОР. Когда вся эта бредятина завертелась. Как озарение! Очевидные вещи раньше не замечал. Если всё так - это просто капец! Вся жизнь обман. Всю жизнь меня обманывали.
ЖИЗЕЛЬ (раздражённо) Да родишь ты когда-нибудь?

Виктор растерянно смотрит на Жизель. Жизель тоже смотрит      на него, пожимает плечами.

ЖИЗЕЛЬ. По-свойски вырвалось. Давай уже решительнее, Виктор. Не мни тёте тити! (возвращается к ногтям) Ну, или мни, но не мне - девочки скучают, а ты со старой тёткой треплешься.
ВИКТОР. Да не хочу я твоих девочек! И вообще - ничего ты не... Очень даже!

Жизель поднимает голову, смотрит на Виктора с интересом.

ВИКТОР (садится на кровати) Так, короче. Мой папа мне не отец.
ЖИЗЕЛЬ (скептически) Это что - подростковый бунт?
ВИКТОР. В прямом. Мама ему изменила много лет назад. Он или    догадывается, или знает. Я не его сын. Он мне не отец.

Жизель смотрит молча на Виктора.

ВИКТОР. Я бы в жизни не догадался, но столько деталей вылезло в последнее время. Как специально, одни намёки. "Сынок достался! Детей не выбирают!" И как замкнуло! Отец - или кто он там! - всю жизнь твердит, что девчонку хотел. Что я у них из-за матери. Но это мало ли. Дальше! Я вообще не похож.

Жизель кивает, она чем-то отвлечена.

ВИКТОР. Лицо у тебя... Поняла, да? Главное: он недавно сказал, что мама ездила на юг одна. Давно. По путёвке. И вернулась - "довольная". Подозрительно довольная! И мало ли, что там было. Это "мало ли" было в том году, когда я родился. По времени всё сходится! Чего ты молчишь-то?
ЖИЗЕЛЬ. Мальчик придумал себе развлечение. Обиделся на отца - и... Это всё домыслы. Ноль доказательств. "Пожалейте меня, я маленький мальчик!"
ВИКТОР. Я с мамой говорил.
ЖИЗЕЛЬ (проявляя интерес) Сериа-ал! Ты что - дурак? Прямо так и спросил?
ВИКТОР. Нет, ну пока нет. Поехал в гости, в разговоре упомянул тот год. Про поездку спросил - "в санаторий по путёвке". Что там, да как. Как отдыхалось ей там! Она сначала и не вспомнила. А потом... (пауза) Знаешь, так разулыбалась. Аж расцвела. Такая мерзость!
ЖИЗЕЛЬ. Виктор, не гони.

Виктор обхватывает колени руками, раскачивается.

ВИКТОР. Молодец, да? Классика! Юг, море, курортный роман! Папа - как бы папа - тут херачит на своём сраном химзаводе, а она... Это... Это гадость! Это просто капец! Целовала меня всю жизнь... С-с-с... И папу. Не хочу думать, не хочу знать ничего. Всё, проехали эту тему!

Жизель ударяет раздражённо ладонью по столу, что-то падает.
ЖИЗЕЛЬ. Чтоб тебя! Лак упал! Виктор, ты утомил меня. Чёрта тебе, а не Вероничка: доведёшь нытьём девочку до депрессии, она опять уйдёт в запой.

Виктор пытается что-то сказать, Жизель его перебивает.

ЖИЗЕЛЬ. Шат! Ап! "Заткнись" - по-французски. И слушай Жизель. Сидишь и   брешешь. Гав-гав! Гав-гав! Разгавкался.

В манере говорить Жизели начинает проявляться лёгкий украинский говор.
ЖИЗЕЛЬ. Что ты себе придумал? Губами только плямкаешь. Где доказательства? Где, я тебе говорю? Одно что: "здесь я подумал, там догадался". А что ты знаешь? Ничего! Может, ты напридумывал? Может?

Виктор пожимает плечами.

ЖИЗЕЛЬ (успокаиваясь) А может, и правда. Ты ж не знаешь ничего.
ВИКТОР. Ну, значит, и не узнаю.
ЖИЗЕЛЬ. Отец тебя в детстве задрюкал. Виктор, как нормальная тётка тебе говорю: так нельзя. Тебе под сороковник, ну? До седых мудей дожил, а всё как... Детский сад. Голову включи! В чём вопрос, ещё раз?

Виктор озадаченно смотрит на Жизель.

ЖИЗЕЛЬ. Сын или не сын - ну? Ну так пойди, проверь отцовство. По крови: группа, резус. Вариант не сто процентов, но там может быть точно "да" и точно "нет". Начни с чего-то! Может, сразу что-то отсеется. Я, что ли, пойду? "Кто папа!" Хватит, я с Вероничкой набегалась! Но там проще, конечно, было, там не по группе крови...
ВИКТОР. Жиз, ты гений! Резус, группа... Блин, как у отца узнать? Как, как,      как... Мать не спросишь!
ЖИЗЕЛЬ. Он в больнице лежал?
ВИКТОР. Йес! А-а-а, дай я тебя расцелую! Жизель, ты - человек! Вот ты... Ты человек! Ты прям! Ты вообще!

Жизель пытается что-то сказать. Виктор чмокает губами,   "целуя" её, и захлопывает ноутбук. Жизель успевает погрозить ему     кулаком.Виктор вскакивает, выбегает.



Сцена 9

Больница. Стойка дежурной медсестры, там Люба. К ней       подходит Виктор.

ВИКТОР. Люба, привет! Разговор есть.
ЛЮБА. Так, вы к ком...

Люба узнаёт Виктора. Вглядывается в его лицо. Смотрит по  сторонам.

ЛЮБА. (кричит) Маш! Маша! Подмени, отлучиться надо!

Кивает Виктору.

ЛЮБА. Пошли!

Она выходит на крыльцо, он следом. Люба достаёт сигареты, предлагает Виктору. Виктор отказывается, она закуривает,    убирает пачку. Пауза. Виктор обречённо взмахивает рукой,     делает двумя пальцами около рта характерный жест. Люба      вздыхает, достаёт пачку. Виктор закуривает.

ЛЮБА. Да ладно, не парься. Я ж вижу всё. Всё я понимаю, чего ты ходишь. Я ведь почему в банальных отношениях не устроена? Я ж два раза замужем была, и один раз по-граждански - но недолго.
ВИКТОР. Люб...
ЛЮБА. Знаю, что скажешь. Но это не так. Я верная! От меня всякий раз мужики сбегали. И от верности моей тоже. Не выдерживали. Животная верность - и животная страсть! В моей судьбе они неразделимы.
ВИКТОР. Слушай, Люб!
ЛЮБА. Я сейчас учёная. Всё, зареклась! Ничего серьёзного - и никогда с одним. (пауза) Не, не в смысле: никогда два раза с одним и тем же. Я женщина приличная! Я про то, что мне минимум двое нужны. (смотрит на него, хмурится) Тогда я способна одарить путников этого бренного мира плодами наслаждения, не опалив их мятущиеся души и не... Красиво, да?
ВИКТОР. Очень.
ЛЮБА. Я стихи на дежурствах часто пишу. Больным читаю, у кого        бессонница, или коматозникам.
ВИКТОР. Ты в морге попробуй: вдруг оживёт кто-нибудь?

Люба смотрит на него внимательно, он пожимает плечами.

ВИКТОР. Люба, я про отца.
ЛЮБА. Ну я ж сказала: нет! Сразу же сказала. Я с мужчинами старше себя не сплю. Мне их жалко становится. Стараются, бедненькие. Показывают себя. Это у тебя всё просто - а у них серьёзней некуда! Помнишь, как Маугли это называл? "Дёргать смерть за усы" - вот так! И так их прям жаль: ведь туда же, а лезет! Как будто из могилы вылезти хочет... Выцарапывается, бедненький.

Она выбрасывает окурок щелчком, поворачивается к Виктору.

ЛЮБА. Вот и отец твой так же, хоть и нехорошо так говорить...
ВИКТОР. Да не отец он мне!

Люба внимательно смотрит на него. Виктор разводит руками.

ВИКТОР. Я потому и пришёл. Ну, МОЖЕТ - не отец. Надо проверить.
ЛЮБА. Ой, как всё становится интересно-о! Кто бы мог подумать?

Люба поправляет Виктору ворот рубашки, смотрит,     застёгивает "лишнюю" расстёгнутую пуговицу.

ВИКТОР. Мне помощь твоя нужна.
ЛЮБА. Ха, так это конечно! И тем более: торопиться тебе некуда, ты уже по адресу пришёл. А у меня варенье ещё есть, знаешь какое? Сейча-ас всё...

Люба ведёт его за собой обратно в больницу, говорит что-то на      ходу. Виктор идёт немного боком, пытается вставить свои     несколько слов - безрезультатно. Она пропускает его вперёд,   в дверь. Заходит за ним.



Сцена 10

Квартира Виктора. Он одетый лежит на кровати. Звонит     телефон.


ВИКТОР. Алё! Да нормально. А, узнал. Про что? Люба? Да, я говорю же:         узнал. Говорил, пить для храбрости не стал.

Виктор садится, начинает жестикулировать.

Как! Вот как, мама?! Как у тебя и папы отрицательный резус, а у меня - как бы сына - положительный! Группа крови у папы - как бы папы - первая, а у меня - четвёртая. И как бы чей я теперь как бы сын? Отвечай! Как бы! Да, сурово прямо так в коридоре и... поговорил.

Опрокидывается на спину, разглядывает потолок.
А если б ты узнала, что тебя из детдома взяли? Да конечно, охренеть! (пауза) Мама говорит, у них не получалось никак, долго. Вот и... Она за мной в детдом ездила. (пауза) Да знаешь... Если честно, не очень. С одной стороны, катастрофа: что я теперь буду делать, кто я такой. А с другой... Ну, так, ну, ладно. Что поменялось? Ничего. Просто - ошеломительно как-то. Я бы на их месте тоже не сказал. Может, ребёнка выбрал бы поумнее. Девочку, как отец хотел.

Виктор встаёт, начинает ходить.

Это ведь по Фрейду наверное, да? Что отец меня всю жизнь долбает? Да нет, нормальный в целом. Не бил, не маньяк, ничего. На лыжах с ним ходили. Но вот эти все его подколочки, все под... Проститутки эти: зачем ему надо было? Я же думал, что они с мамой мои родители настоящие! По-настоящему переживал! А он прикалывался! Смотрел, как чужой мальчик перед чужим дядей мучается совестью: как бы чужой тёте не сделать плохо! Чтобы и папе хорошо, и маме. А на самом деле - ни папы, ни мамы. Нехорошо ведь так, да?

Виктор смотрит на телефон в руке. Нажимает "отбой",                начинает пинать стул.

Сволочь! Сволочь ты, козёл! Чтоб ты сдох со своими шлюхами! Мама!.. "Такие отношения"! Может, ты тоже не настоящая жена, а приёмная? Настоящая тогда где? Муж у тебя приёмный - все приёмные! Весь мир вокруг - не наш, он приёмный, чужой! Мы его взяли попользоваться. Приёмная жизнь. Приёмные дни. Приёмный покой... Ничего нет нашего. Покоя нет.

Виктор глядит на пиликающий в руке телефон, тот смолкает.        Снова звонит. Виктор отвечает.

Не надо приезжать. Нипочему! Стих сочини. Оригинальный, с использованием незаимствованных приёмов. Или поплачь, да. Сама такая. (выключает телефон) Приёмный телефон. Всё подделка. Мир подделали китайцы: забрали себе и спрятали настоящий, а нам продали поддельный. Поэтому он скрипит и ломается, и плохо пахнет. А если сломается, можно купить другой. (падает на кровать) Сволочи. Хочу спать... В детстве всегда думал: как могут родители так много спать? Так долго? Почему они всегда хотят спать?! (устраивается удобней) Просто они умные - как я теперь, я очень умный. Если много спать - скорей умрёшь, и всё кончится. Папа сильно не хочет умирать, наверно, вот и придумывает. Выцарапывается из могилы. Очень сильно, видимо, не хочет. Посплю до полдника.

Виктор засыпает.



Сцена 11

Квартира Виктора, в ней никого. Входит Отец. Не спеша проходит к окну, глядит. Осматривается в комнате, проводит рукой по книгам, останавливается у шкафа. Замечает брошенную рубашку Виктора - берёт её, нюхает. Стоит с закрытыми глазами. Вешает рубашку аккуратно. Подходит к ноутбуку Виктора, открывает, что-то делает, оставляет ноутбук открытым. Отходит, садится в      углу. Входит Виктор. Он не видит отца: начинает переодеваться, ходит по комнате. Замечает открытый ноутбук. Подходит, читает что-то. Щёлкает мышкой. Отец говорит с места, где сидит - но Виктор смотрит на экран ноутбука, для него это запись.

ОТЕЦ. Понимаешь, сын: рак - это такая штука, похлеще русской рулетки      (пауза) Вот я тебе всё одним предложением и объяснил. Учись.

Виктор трясёт головой, пытается что-то сказать.

ОТЕЦ. Всё ты понял. Не дури. Дыши глубоко, ровно.
ВИКТОР. Пап!
ОТЕЦ. Тихо, тихо! Ничего сейчас не скажешь. Слушай дальше.

Виктор лезет в карман за телефоном.

ОТЕЦ. Да убери телефон. Не можешь ты без него! Я не возьму трубку, а      матери рано пока. Убери! Не тот случай.

Виктор убирает телефон.

ОТЕЦ. Мы с матерью сперва решили тебе не говорить.

Виктор поднимает голову и смотрит в сторону. Отец    пожимает плечами. На экране на знакомом  крыльце появляется     Люба.

ЛЮБА (кивает) Могло и обойтись: так тоже бывает. Даже почти обошлось: долгая ремиссия, потом всё по новой. Мог и сам быть внимательнее: ты когда осенью подвозил его в больницу "на процедуры", мог посмотреть на вывеску - куда привёз. А выписка из истории болезни с диагнозом ещё неделю каталась у тебя на заднем сиденье.

Виктор выдыхает сквозь зубы.

ОТЕЦ. Но так лучше. Без вот этих вот (крутит в воздухе пальцами) собачьих нежностей. Зато как с подарком получилось? В жизни так не смеялся! Видел бы ты свою рожу! А это: "Папа! А как же мама! А может - мотоблок?" Ха-ха!
ВИКТОР. Да я...
ОТЕЦ. Мысль была, конечно. Гульнуть напоследок. Когда знаешь, что скоро всё кончится - что только в голову не приходит! Но тут, знаешь... Долго объяснять. Так что мы с матерью вместе придумали эту историю с подарком. Рассказала мне, как ты приходил. Жалела тебя, конечно. Как всегда.

На экране появляется Жизель в уже знакомом виде, но без       косметики, отчего кажется проще.
ЖИЗЕЛЬ.Люди очень устают, Витя, быть вместе. Из всего постоянства это - самое тяжёлое. Кажется иногда: что угодно лучше того, что есть у тебя сейчас. Любого может с души воротить от того, что всё одинаковое. Каждый день. Как день сурка. Даже отца, Вить! Но только не твою мать. Вот кто умеет любить! Если б не она...
ОТЕЦ (перебивает) Но как я тебя, а!

Отец потирает руки. Виктор возмущённо  хмыкает. 
ЛЮБА. Обидно и скучно просто так уходить. Тихонько так, будто в тень. И   растворяться в тени - так быстро-быстро.

Кто-то окликает Любу за кадром. Она поворачивает голову,   улыбается, машет рукой. Снова смотрит в камеру. Отец      усмехается.

ОТЕЦ. Считай, узнал о нас с мамой больше, чем за много лет. О себе кой-чего узнал. Хорошо я тебя погонял? Ишь, как забегал. Все эти разводы, скучная маленькая квартирка с кухней вместо комнаты. Работа, про которую рассказываешь, чтоб только соврать, почему снова не поедешь на дачу. Дачу продали год назад, деньги стали нужны: какой-то экспериментальный препарат. Не помогло. Так что тем летом я тебе звонил просто так, от скуки. Запомни: если тебя зовут заливать фундамент дома, который уже несколько лет как построили - здесь что-то не так. Тренируй мозги! (пауза) Теперь о главном. Будь с матерью. Ты сейчас думаешь, что она тебе не мать. Но она - мать тебе, мать твою! И это всё! Говорить не о чем. Ты сам знаешь, не дурак. Вялый только и ноешь всё. Это у тебя запоздалое развитие, и сахара ты в детстве много ел.

Пауза.

ОТЕЦ. Вить, я не буду ждать, когда станет ещё хуже. Я ухожу. Я видел, как это всё бывает, и... Не вижу смысла. Как говорится: запомните меня таким. Скажешь об этом матери.
ЖИЗЕЛЬ.    Придумай что-нибудь. Считай, это обряд посвящения, как у древних. Завалил мамонта - всё, ты больше не пацан, можешь со всеми трескать мясо у костра. Надо перешагнуть через себя, чтобы понять, кто ты.
ЛЮБА. Видишь, как папа тебе помогает? А мог бы как все: месяцы в больничке, пердуны, капельницы. Мать бы извелась, ты б сколько-то раз навестил - потом позванивал, как обычно. У тебя же работа, командировки. Ты ведь и сейчас с ним не увиделся? Потом вся эта тряхомудия дурацкая - временный памятник, постоянный. Кто в чём пойдёт. А где покойник? Забрали, ещё не выдали!
ЖИЗЕЛЬ. Если ты чего-то не видел - значит, его нет. Вообще, с чего ты решил, что он - того? Может, он всю жизнь копил на домик в Тибете. Так что если услышишь про будду Чубакку - это он. Да! Он назначил тебя временным председателем клуба. До своего возвращения.

Виктор трясёт кулаками и выбегает, хлопнув дверью.



Сцена 12

Виктор стоит посреди гаража - один, больше в гараже никого        нет. Чисто, прибрано. Мы слышим голос отца Виктора.

ОТЕЦ. Видишь, как хорошо я придумал. Гордись папкой! Да не реви,   господи! Ну. Я же люблю тебя. Чего ты? Вот ты... Платок есть?

Виктор машинально качает головой, шмыгает носом.

ОТЕЦ. А я сколько раз тебе говорил? Носи. С детства учу-учу!

Виктор сквозь слёзы фыркает, смеётся. Плачет. Ходит по гаражу вдоль полок, разглядывает разложенные аккуратно инструменты, вещи. Касается осторожно чего-то знакомого.

ОТЕЦ. У матери теперь один ты. День рожденья окончен. Пока, сын. Как увидел тебя сопляка зарёванного, мелкого, так и... Не думал ни о чём. И ты не думай. Живи, пока не умер - потом поздно будет. (с напором) Да возьми платок уже!

Виктор упрямо качает головой, утирает нос рукой. Становится      тихо. Виктор стоит. Подходит к столу, глядит на чайник на столе,         чашки. 

ВИКТОР (шёпотом) Дурак. Все дураки...

Виктор протягивает руку, касается чашек. Гладит рукой чайник,   щёлкает кнопкой. Чайник начинает шуметь. Виктор набирает на         телефоне номер.

ВИКТОР. Алло! Кто это? Вероника? А... Не хочет? Хорошо. Нехорошо? Я понял. Чего хочу? Мне нужны две проститутки. (поправляется) Девушки. Мне, да. Блондинка и рыженькая. Ага. Только светленькая обязательно чтоб как Мэрлин Монро! А рыженькая, не помню... Как эта... Да, в общем, неважно. Зачем? (пауза) Чай будем пить. С вареньем. Много. Пусть даже всё сожрут - не жалко. Всё-таки юбилей - семьдесят пять. Праздник!

Конец.






_________________________________________

Об авторе: АЛЕКСЕЙ ЕВСТРАТОВ

Родился в Перми. Автор нескольких сборников стихов. Публикации в журналах "Знамя", "Арион", "Воздух", "Волга", "Урал", альманахе "Искусство войны". Лауреат литературной премии им. В. П. Астафьева (2011 год) в номинации "Поэзия". Куратор (2011-2014) направления "Литература" в проекте Марата Гельмана "Белые ночи". Сценарий короткометражного фильма "Это семь" стал одним из победителей фестиваля читок киносценариев «Киносцена» (2018, Санкт-Петербург). Пьеса "Мужчина без меча как мышь без сыра" вошла в шорт-лист международного конкурса "Евразия - 2011". Пьеса "Клуб ЧУБАККА, или Нужны продажные женщины для пожилого мужчины" в лонг-листе международного конкурса "Автора - на сцену!" (2018, конкурс продолжается).скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 182
Опубликовано 22 ноя 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ