Дерзкий мечтатель, входи!
Тень волшебства находящий повсюду,
Лгущий, молящий и верящий в чудо,
Знаю, сейчас ты услышишь меня.
Маг и притворщик, садись у огня.
Вихри историй нас ждут впереди.
Входи!
Входи! [1]
В марте 1958 года в Москве появился загадочный иностранец. Он не был похож на обычных туристов. Здоровяк с огромным лысым лбом и густой черной бородой учил милиционеров рисованию, шутил с боевыми офицерами, а однажды даже убедил колхозниц, проезжавших в кузове грузовика, станцевать с ним прямо посреди улицы. Заглянув в редакцию журнала «Крокодил», он приписал местным художникам фразу, ставшую впоследствии знаменитым анекдотом: «Мы, российские карикатуристы, так же свободны, как и американские. Вы можете критиковать Америку, и мы тоже можем критиковать Америку». Повсюду, где бы он ни появлялся, обязательно что-то происходило, и он радостно писал друзьям, что москвичи – одни из самых дружелюбных людей, которых он где-либо видел. Вскоре он тайно передал на Запад увесистую папку зарисовок и фотографий. На той стороне океана облегченно вздохнули – ветеран Корейской войны Шел Сильверстейн вновь справился с секретным заданием.
Это было непросто. В Советский Союз он проник лишь с третьей попытки. Два раза ему отказывали в визе, но потом, несмотря на пышную растительность на лице, Сильверстейн ухитрился выдать себя за представителя прогрессивной американской молодежи. В действительности, он уже почти год ездил по всему миру, выполняя спецзадание своего друга Хью Хефнера. Его цель была проста – соблазнять женщин и рисовать об этом картинки для журнала Плейбой. Через пять лет пронырливый карикатурист, работающий в жанре «для взрослых», выпустит первую детскую историю, а еще через год, с выходом книги «Щедрое дерево», войдет в пантеон величайших детских писателей планеты.
Знаком ли ты с гнусным пиратом,
Одетым в дырявый камзол?
Манеры его грубоваты,
А юмор вульгарен и зол.
Он друга способен угрюмо
Оставить по шею в песке,
Швырнуть в преисподнюю трюма,
Заставить пройтись по доске.
Потребует выкопать клады
Лопатой на жуткой жаре,
А вместо достойной награды
Зароет вас в той же дыре.
Оставит среди океана
На лодке, хоть плачь, хоть не плачь.
Забудет на острове спьяну
Приятелей мерзкий палач.
Он – грешник, исполненный злости,
Коварный и вечно хмельной,
Но если зовешь его в гости,
Сажай его рядом со мной.
Этого человека с разбойничьей внешностью сложно не любить. Шел Сильверстейн был живым воплощением свободного творчества – недаром его часто называют современным человеком Ренессанса. Он писал книги и рисовал комиксы, был автором притч, произносимых с церковных кафедр, и матерного переложения «Гамлета» в стиле рэп, сочинял на свои стихи великолепные песни и делал к ним блестящие иллюстрации, получил Грэмми и номинировался на Оскара… Если мы вглядимся пристальней в любую из граней его таланта, то увидим все ту же невероятную способность совмещать несовместимое. Издатели поначалу боялись, что для детей его книги окажутся слишком серьезными, а для взрослых – слишком детскими. Но оказалось, что их с одинаковым волнением читают и взрослые, и дети. Сильверстейн не считает своих читателей, даже самых маленьких, глупее себя, он говорит с ними как с равными. С простотой, свойственной детской литературе, он беседует об очень непростых вещах – жертвенности, семейных отношениях, кризисе самоидентификации. В самой первой его детской истории рассказывается о льве Лафкадио, который так хорошо научился стрелять, что сам стал охотником. В душераздирающей финальной сцене этой смешной сказки он стоит в Африке между охотниками и львами, каждый из которых уверен в своей правоте и тянет его на свою сторону. Но Лафкадио, понимающий и тех, и других, никак не может сделать выбор – застрелить ли ему львов или разорвать охотников. Не правда ли, знакомая ситуация?
Две графические притчи – «Недостающая часть» и «Недостающая часть встречает большое О» – он посвятил разбору поиска второй половинки. И если первая из них показывает, что такие попытки рано или поздно обречены на поражение, то в продолжении он дает рецепт идеального союза – надо не искать того, кто заполнит твой внутренний вакуум, а самому стать полноценной личностью.
Его книги одновременно светлы и глубоко трагичны – еще одно кажущееся противоречие, сильнее всего показанное в стихотворении «Дождь»:
Я глаза распахнул
И на дождь посмотрел снизу вверх,
Он по векам скользнул
И в мой мозг перетек без помех,
И отныне я слышу в кровати всю ночь напролет,
Как внутри головы тихий дождь свои песни поет.
Нелегка моя жизнь –
Каждый шаг, каждый вздох выверяй,
На руках не пройтись –
Как ведро, перельюсь через край.
Вы простите ту чушь, что наплел я на радость молве –
Я не тот, кем я был, – тихий дождь у меня в голове.
Эти двенадцать коротких строчек – одно из лучших описаний того, что принято называть вдохновением или даром. Шутка и безумие, страх – и удивительная наполненность, хрупкость – и красота. Все несерьезно и в то же время – серьезнее не бывает. Наверное, в этом и заключается секрет притягательности творчества писателя. Сильверстейн не пытается рассмешить любой ценой. Он не намерен учить или сообщать готовые рецепты. Он просто предлагает сесть с ним вечером у камина нам всем – лгущим, мечтающим, надеющимся – чтобы поговорить о том, что волнует и его, и нас самих. И в мире было не так уж много столь остроумных, занимательных, а главное – искренних, порой до беспощадности, собеседников.
Слушай нельзяев, малыш, и никогдаев,
Даженедумаев, инепытайцев, инемечтаев.
Выслушай всех, а затем и мой шёпот услышь:
Нет невозможного. Всё происходит, малыш.
Родился будущий литератор в 1930-м году в Чикаго. Его отец Натан Сильверстейн был восточноевропейским евреем, эмигрировавшим то ли из Польши, то ли из России. Шел рос тихим, одиноким ребенком, который, по его поздним признаниям, не умел ни танцевать, ни играть в бейсбол, а потому девчонки не обращали на будущего сердцееда ни малейшего внимания. Из университета он вылетел, из Академии изящных искусств его призвали в армию, где он начал публиковаться в военной газете «Звезды и полосы». Вернувшись, Сильверстейн быстро прославился как автор комиксов, причем одним из его главных хитов был издевательский букварь, на который, как на некоторые лекарства, стоило бы наклеить ярлык «Беречь от детей».
В 1963 году редактор издательства «Харпер и Роу» Урсула Нордстром убедила Сильверстейна, ставшего к тому времени одним из популярнейших художников Плейбоя, написать книгу для детей. Так одна за другой появились история льва Лафкадио, стихи про полтора жирафа и, наконец, самое известное его произведение – «Щедрое дерево», притча о бескорыстной любви. Эта книга повторила судьбу другой знаменитой мрачной притчи о детях, опубликованной десятью годами ранее – романа Уильяма Голдинга «Повелитель мух». Сперва отвергнутая осторожными издателями, впоследствии она была переведена на десятки языков и, несмотря на трагическую развязку, стала классикой. Сильверстейн считал, что детской литературе противопоказаны счастливые финалы: «Иначе ребенок спросит, где же то счастье, о котором вы мне рассказываете? Он приучится думать, что если радость проходит, значит, он сделал что-то не так, и она больше никогда не вернется».
Ты бывал в Королевстве Улыбок,
Где все счастливы нынешним днем,
Где все шутят, поют
Про любовь и уют,
А печальных не сыщешь с огнем?
Где не делают глупых ошибок,
Только смехом кривятся уста…
Я бывал в Королевстве Улыбок.
Скукота!
Несмотря на успех и известность – его книги выходили миллионными тиражами, а песня на слова Сильверстейна «Мальчишка по имени Сью» стала одним из главных хитов Джонни Кэша – писатель оставался таким же замкнутым, как в детстве. На многочисленных вечеринках он по большей части слушал других, и часто после случайно брошенной кем-то фразы хватал салфетку и начинал строчить на ней новое стихотворение. Так же спонтанно он сочинял и песни – мог без подготовки придумать и тут же напеть в микрофон новый хит прямо в музыкальной студии, своим странным голосом, похожим, по словам друзей, на вой пса, которому прищемили хвост. Несмотря на потрепанную одежду и устрашающий вид, женщины Сильверстейна обожали. Но ни один его роман не длился долго. Он утверждал, что «самое важное в жизни – это удобная обувь и возможность уйти в любой момент». Свое богатство писатель считал ключом к свободе, и относился к нему соответственно – постоянно путешествовал и имел по всей стране множество домов, в которых хранил свои сокровища – старые книги и живописную рухлядь. Несмотря на имидж гуляки и психоделические песни, спиртному и наркотикам он предпочитал сладости, и запросто мог слетать в Нью-Йорк ради хорошего бананового пудинга.
В 1974 году дядюшка Шелби (так называл себя Шел Сильверстайн еще со времен провокационной азбуки), выпустил первый и лучший сборник стихов для детей – «Там, где кончается тротуар», не без иронии названный так же, как известный фильм-нуар Отто Премингера. Впоследствии он опубликовал еще два больших сборника – «Свет на чердаке» и «Падение вверх». А в 2011 году, через 12 лет послед смерти поэта, поклонники получили от него неожиданный подарок – новую книгу, аккуратно собранную наследниками из черновиков. Она, о чудо, совсем не уступала двум предыдущим, а в чем-то их даже превосходила. Чего стоит хотя бы это стихотворение о превратностях любви:
Влюбилась пеликаниха в меня
И в клюве унесла с собою в небо,
Но вдруг рыбешку на исходе дня
Увидела... Расстались мы нелепо.
Уже летя с небес вниз головой,
Услышал я: «Ты был мне очень нужен.
Любовь – это любовь, мой дорогой.
Но ужин, к сожаленью, – это ужин».
Шел Сильверстейн – автор комиксов для взрослых и песенок на грани похабщины – никогда не корежил себя, чтобы стать дядюшкой Шелби – создателем книжек для детей. Между разными жанрами он переключался мгновенно и без усилий. Читаем ли мы его пьесы для взрослых, слушаем ли песенку о бале извращенцев, где развлекаются некрофилы, мазохисты и агенты спецслужб, или наслаждаемся детскими стихами, мы видим в них единство стиля, схожее настроение и общую проблематику. До конца жизни он оставался подростком – любознательным, наивным, с по-детски свободным от шаблонов восприятием жизни. Сластолюбцем и любителем сладкого, играющим мальчиком и плейбоем. Недаром главная биографическая книга о нем называется «Мальчишка по имени Шел». Взрослые в его пьесе «Спасательная шлюпка тонет» могут играть в совершенно детскую (хотя и жутковатую) игру, а детский сборник стихов содержит по-настоящему злую и смешную сатиру, до сих пор не утратившую актуальности:
Они лифчик надели верблюду
После долгой и нудной борьбы.
Они лифчик надели верблюду
И прикрыли верблюжьи горбы.
Как обширны их планы: отныне нужны
Парикмахеры – львам, поросятам – штаны.
Для морального климата очень важны
Те, кто лифчик надел на верблюда.
Они лифчик надели верблюду,
И теперь у него скромный вид.
Они лифчик надели верблюду,
Тот плюется, но все же молчит.
Говорят, что удобен верблюжий наряд,
Что прикрытый верблюд не смущает ребят,
И с коровою сладить теперь норовят
Те, кто лифчик надел на верблюда.
Сейчас, когда в мире все больше людей не спешат расставаться с детством, дядюшка Шелби окончательно покинул тесные для него границы детской литературы. Поколение тридцатилетних его принимает как своего, обладателя тех же достоинств и недостатков. Трижды правы те, кто осуждает их за инфантильность, неготовность впрягаться в жесткую лямку жизни ради семьи. Но все эти недостатки – органические продолжения таких достоинств как свободолюбие, яркость, стремление творить и радоваться жизни. Так же, как и они... Впрочем, к черту лицемерную отстраненность. Так же, как и мы, он любит мечтателей – даже самых наивных, которые пытаются поймать сачком Луну, но терпеть не может унылых зубрил и приспособленцев – таких, как Складной человек:
Он – крутимый, вертимый, легко растяжимый,
Компактный складной человек.
Легко с хомячками поместится в клетку,
Запрыгнет в карман и ввинтится в розетку –
Да так, что не сыщешь вовек.
Он – крутимый, вертимый, легко растяжимый,
Послушный складной человек.
Он, не зная хлопот и забот,
Со своею упругой подругой-супругой
Пристойною жизнью живет.
У них подрастают два бойких юнца,
И каждый ужасно похож на отца –
Такой же крутимый, такой же вертимый,
И ладный, и складный,
не слишком накладный,
Легко покупаемый
И продаваемый,
Непрошибаемый,
Вдвое сгибаемый,
Незаменимый
И неистребимый
Удобный складной человек.
Дядюшка Шелби – настоящий подарок для переводчика. Кажется, что его стихотворения сами противятся слишком точному переложению. Они ждут тех, кто готов составить автору компанию в головокружительной игре фантазии. Только тогда, после череды превращений, переводы оживают и становятся, парадоксальным образом, истинно сильверстейновскими.
В России с советских времен было известно несколько детских стихотворений Сильверстейна в замечательном переложении Григория Кружкова. В последние годы на русском языке изданы еще несколько книг мастера. К сожалению, из-за проблем с правообладателями публиковать стихи из сборников Сильверстейна очень сложно, так что многие сейчас выходят под авторством переводчиков, с уточняющей припиской «По мотивам американской поэзии». Думаю, дядюшку Шелби это бы только позабавило, ведь главное – его творения продолжают жить, а их автор, по его собственному утверждению, смеяться вместе с нами.
Незадолго до выхода посмертной книги Сильверстейна я был на литературном фестивале в Индонезии. В каком-то баре мое внимание привлек странный скрипучий голос, сипящий песню совершенно безумного содержания. Я взглянул на сцену и остолбенел. Там стоял вылитый дядюшка Шелби – живой, невредимый и очень довольный пират с густой черной бородой. Мы разговорились. Этот человек сказал, что приехал из Австралии. Он клялся, что слыхом не слыхивал о каком-то смешном американском рифмоплете. Бородач даже утверждал, что не знает его песню о попавшем в ад певце, которому удалось с помощью похабной шутки обмануть дьявола и снова вернуться в мир живых. Но кто же поверит пирату.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Здесь и далее перевод Владимира Севриновского. – Прим. ред.скачать dle 12.1
