Елена Пестерева. ГУЛЬБИЩЕ БЕССМЕРТНЫХ

О современной фестивальной жизни


Нужно оговориться: анализировать текущий литературный процесс, оценивать успехи и провалы фестивального движения и степень его воздействия на процесс, рассуждать о том, хорошо ли нынче пишут молодые (старые) поэты в традиционной (авангардной) манере, добро ли слэмы или зло, полезно ли современным литераторам плавать в Черном море до «Октября» и обратно и пить водку на незнакомой местности или намного полезнее, а главное, дешевле было бы пить ее дома – нет никаких сил. Равно как и полемизировать всерьез с пятилетней давности статьями на фестивальную тему Аркадия Штыпеля и Леонида Костюкова в «Арионе»1. Безудержное ведение абстрактных споров – чудесное занятие, но оно требует соответствующего состояния разума и тела (и пиение водки на незнакомой местности в кругу современных литераторов располагает к этому несказанно). Но вполне вдоволь сил говорить о поэтических фестивалях от первого лица, благо редакция предупреждена и согласна на эссе. Сил на холивар о том, зазорно ли ездить на фестивали за свои, и зазорно ли – за чужие/государственные деньги, отчего одних всегда приглашают, а других – никогда, отчего тут оплачивают, а тут – нет, доколе нам все это терпеть, и не стыдно ли жить и не знать поэта NN – тоже нет. Но все же скажу: не знать – не стыдно. И ездить за свои – не зазорно. Насчет «за чужие» такой уверенности нет.
Фестивальная жизнь для меня началась с Нового Оскола, города в 20 тыс. жителей, градообразующим предприятием которого служит женская исправительная колония для несовершеннолетних.
– Ни одной дыры. Все серо. В Тимашове прогар, в Щиграх прогар, в Дмитриеве прогар, в Обояни прогар, в Курске прогар… А где не прогар? Где, я спрашиваю, не прогар? Судье почетный билет послан, голове послан, господину исправнику… всем послано. Пойду лампы заправлять, - думала я длинную цитату из Тэффи.
Но что ж поделать, больше меня никуда не звали. Был 2008 год и приличных, именитых, богатых прекрасными авторами фестивалей было множество: Литературрентген, СлоWWWо, М8, Волошинский, Киевские лавры, Порядок слов. Но приютил и оценил меня большим гран-при и соковыжималкой и поныне живой фестиваль женской поэзии «Бабье лето», за что ему вечное спасибо. В самой этой колонии мы тоже выступали, и, видимо, никогда больше у меня не будет аудитории в 400 человек. Выяснилось, что у девочек тоже есть ЛИТО. И они пишут стихи, про маму, про папу, про прости. И администрация отобрала несколько стихотворений и разрешила авторам выйти на сцену их прочитать. Стихи были, разумеется, ужасные. Кроме одного. Его читала девочка Женя, объяснив, что написала его утром, минут за 20, потому что хотела прочитать со сцены. Оно тоже было про маму. И про папу. О том, что папа ни в чем не виноват, особенно в том, что у него другая семья, и мама, когда станет старше, его обязательно простит. Ровный 4стопный ямб, точная рифма, 4 строфы, пронзительный финал, без соплей. О чем я. О том, что «новый Гоголь явился»? Нет. Но оно было хорошее. О том, что «всюду жизнь»? Тоже нет. Но жизнь всюду. О том, что «мы нужны России»? Я знаю, что не нужны. Но и нужны тоже.
С тех пор я съездила на дюжину (сейчас посчитала) фестивалей, на некоторые по нескольку раз. Для чего? Как ни странно, для чужих стихов. При всем богатстве интернета и всей узости поэтического круга, при всем изобилии самиздатовских книжек и ничтожности их тиражей, при всем тягостном отсутствии читателей и однообразии фамилий авторов в толстых журналах, при всем, как пишет Костюков, «симпатичном убожестве» провинциальной литературной жизни для меня в этом опыте был смысл. Скажем так, не только радость перемещения тела в пространстве, не только радость видеть знакомых/новых людей, не только виды, сцены и картины жизни русской глубинки, не только сладкий звук аплодисментов тридцати случайных слушателей везли меня по поэтическим сборищам.
Разумеется, терпеть авторское чтение стихов – мучительно, почти невыносимо. Невыносимее только актерское чтение. Но так сложилось со мной, что чуть ли не с каждого фестиваля я привезла себе нового автора, чтобы любить его и читать. «Ну да, здесь, кроме собратьев по перу, присутствует и так называемый рядовой зритель, пусть и не очень-то многочисленный... есть некоторая вероятность, что кто-то, глядишь, тебя и запомнит, и — чем черт не шутит — выудит из Сети твои тексты... Эфемерный, согласитесь, стимул...» - предполагает Штыпель в помянутой статье. Вот этим рядовым зрителем я и оказалась, судя по всему.
Могла ли я найти этих же самых поэтов иными путями, при должном тщании и прилежании? Разумеется, могла. И нашла бы. Но сложилось иначе, они были сразу даны мне и стихами, и голосом, и видом, и, иной раз, дружбой. Дальнейшее чтение с листа только подтвердило мое мнение. Я допускаю, что тут сыграло свою роль состоявшееся знакомство, но не думаю, что эта роль так уж значительна. Был ли в этом восторг неофита? Безусловно. Со временем некоторых я разлюбила – вкусы меняются. Наверное, многих я не расслышала. А может быть, и не многих. Но я хочу рассказать о тех, кого вывезла для себя именно с фестивалей. С тех пор, как Дмитрий Кузьмин включил в антологию провинциальной поэзии 600 человек, как Дмитрий Бак сказал однажды, что на карте современной литературы различает порядка 400 поэтических имен, претендовать на полноту в рамках эссе было бы странно. Список моих личных предпочтений не слишком длинный, список приятных фестивальных знакомств – тоже, а их наложение даст от силы 20 фамилий.
«Литературное радио» (Санкт-Петербург, 2009): был Рахман Кусимов и Наиля Ямакова. Я даже помню, что Кусимов читал «Правила связи» («зыбко и хрупко, всё зыбко и хрупко, / пусть даже правила связи легки: / не говори в телефонную трубку, / если гудки»), а Ямакова - «Свадьбу».
 «Киевские лавры» (Киев, 2009, 2010). Я первый раз услышала стихотворение Сергея Гандлевского о том, как возвращался юннат из кружка («Первый снег, как в замедленной съёмке…») и «песни Аллы Пугачевой / про то, чтоб лето не кончалось» Марии Галиной («На это гульбище бессмертных…»). Аркадий Штыпель читал примерно как на слэмах, про «пароход современности», и про то, что «все думают – ремонт, а это не ремонт», и я пыталась совместить эту слэмовую ипостась со стихами из январского «Нового мира»:

Один, другой… слетает сон:
гряда барханная курится,
и колокольцев слабый звон,
и выгоревшие ресницы.

И неподвижны и суровы
края с горами по краям.
.........................
И вымершие острословы,
чьи шутки непонятны нам.

И, конечно, Шота Иаташвили. Ему вручали премию, он читал «Жэн-щи-на лэ-тит», медленно, как-то растягивая, распевая, по-русски, и одно стихотворение по-грузински, и летел над сценой. В белой блузе, изогнувшись над микрофоном, поднимаясь над ним и летя. Это зрительское, читательское впечатление мне чрезвычайно дорого, и жизнь была бы беднее без него.
«Порядок слов» (Минск, 2010), где, кроме уже слышанных мной Дмитрия Строцева и Андрея Хадановича, была Югася Коляда, которую я потом переводила, Виталь Рыжков, которого надеюсь еще перевести, и Мария Мартысевич («Ибо если миротворец впрямь добывает миро, / От чудотворца можно ждать совершения чуда. / Все по плану: плачет Божия Матерь, / Целует Иуда, улыбается Будда»).
Фестиваль поэзии на Байкале (Иркутск, 2010), кроме недели безнаказанного счастья, огромной коллекции Художественного музея, до третьего, «китайского» этажа которого я так и не дошла (пора вернуться), и неплохого «Гамлета» в театре им. Охлопкова, кроме фантастической поездки в Усть-Орду, КБЖД и букета бесценных дружб, подарил мне стихи Булата Аюшеева. Тогда же я первый раз услышала со сцены Олега Чухонцева (березову кукушечку, которая «зимой не куковат») и Льва Рубинштейна. Рубинштейна, разумеется, можно читать с листа, и никаких карточек, разумеется, не было – но ни до того, ни после я его авторского чтения не слышала. Стихи Чухонцева, к тому моменту уже пребывавшего в статусе живой легенды, я знала, мягко говоря, плохо – бывают такие несовпадения. Но вот четвертый год я провожу за чтением всего корпуса его произведений, подбираясь к ним то с одной, то с другой стороны. Похоже, это будет долгая история, и хочется верить, с хорошим концом. Самостоятельно найти Булата Аюшеева у меня действительно не было шансов: журнал «Байкал» в Москве не продается и в сети не выкладывается, в соцсетях его не было, в Журнальном зале есть единственная подборка в «Сибирских огнях», правда, большая. Первая книжка Аюшеева – этого года, издана в Улан-Удэ, и рецензий на нее в толстых журналах будет не думаю, что много. Надеюсь, будет хоть одна. Моя. А между тем:

Вдруг подошли десять черных старух
с корзинами за плечами, с лопатками в руках
и стали дружно забрасывать дом Цибикова кизяком.
Потом так же молча удалились.
«Алтанбулагские старухи», — подумал Цибиков,
радуясь, что есть теперь чем растопить печку.
На плите как раз был установлен цветной китайский чайник.
Жена Цибикова и пять его детей
в порядке убывания стояли на коленях перед божницей.
Скоро послышался сухой запах поджигаемого аргала.
Огонь запрыгал, фиолетовый по краям.
Старухи уже отошли на порядочное расстояние
и походили на караван верблюдов.
Ничего им не попадалось<…>

(«Алтанбулаг»)

На «Петербургских мостах» (СПб, 2011, 2012) я каким-то досадным образом прогуляла Звиада Ратиани. Зато узнала и полюбила Андрея Гришаева и Нату Сучкову. Сучкову – так бурно, что в стрелковом тире (у поэтических фестивалей бывает разнообразная программа!), захлебываясь, рассказывала кому-то, как она здорово читает и как мне понравились эти стихи, размахивала руками, а потом оглянулась – она стоит за моей спиной, вся – внимание.
На фестивалях часто бывает местный конкурс, от местного СПР или СРП, или хотя бы слэм. В Вологде этого нет – и это замечательно, я не люблю конкурсы. Фестивали часто делают ежегодные сборники. «Петербургские мосты» делают, и Байкальский фестиваль делает, и красноярский «КУБ». Волошинский фестиваль даже журнал собрался делать, «Волошинский сентябрь». «Плюсовая поэзия» никакого печатного органа не имеет, и это жаль: состав ее участников таков, что если бы сейчас к десятилетию фестиваля вышло избранное вида «один участник = одно стихотворение», то это была бы прекрасная подборка и репрезентативный срез одновременно. То же могу сказать и про «М8». Да, я помню, что мы не любим братских могил. Но такие книжки я хотела бы иметь.
 «Плюсовая поэзия» (Вологда, 2011, 2012, 2013), в которой, к слову, никто никому ничего не оплачивает, прибавила к моей жизни Ирину Каренину, Лету Югай, Андрея Пермякова, Ольгу Сульчинскую (вот же мало нам было Москвы, чтобы познакомиться), Марию Маркову, Андрея Таюшева и – совсем неожиданно и бесценно – Алексея Колчева. Так случайно совпало, что в 2012 году с ним и Ольгой я возвращалась в одном купе и немножко разговаривала, раз уж попутчики, и много согласно молчала. Через год он умер. За 2013 он успел собрать, издать и презентовать в родной Рязани и Москве три поэтические книги, но расслышала я его в Вологде, на Вечере брутальной поэзии, или как-то так называлось. Может быть, по этому стиху:

здравствуй здравствуй до свиданья
сыр моржовый милый мой
там в провале мирозданья
соловей свистит немой

соловей свистит немой
между музыкой и тьмой
между вологдой и тотьмой
между кичкой и кормой

- а может быть, вот по этому:

собирают пустые вещицы
марки фантики календари
сквозь которые прошлое тщится
как болезнь прорасти изнутри

понемногу на атом и слово
распадается всякий предмет
и уходит душа иванова
в звездный ужас где времени нет

Теперь уже не вспомнить. На вечерах памяти и в некрологах чуть не каждый сказал о молчаливом взаимопонимании, возникавшем почти сразу. Возможно, именно том, несколько часов которого мне нежданно досталось в поезде Вологда-Москва.
Еще были «Яблочный спас» (Палех, 2010), Хлебниковский фестиваль (Казань-Елабуга, 2012), «Провинция у моря» (Одесса-Ильичевск, 2013), М8 (Вологда, 2014), «КУБ» (Красноярск, 2014) и Ландшафтный фестиваль поэзии (Эстония, 2014). Хлебниковский познакомил с Сергеем Бирюковым и Амарсаной Улзытуевым, Тартуский – с Яном Каплинским. Волошинского фестиваля, Литературрентгена и Львовского книжного форума в моей жизни не было, но, думаю, там прекрасно. Особенно жаль Львова – родина есть родина.
Да, чем глубже в лес, тем меньше новых имен. И радость неофита тускнеет, и воспринимать на слух устаю, и нового остается все меньше. Может, пора ходить на мероприятия «для тех, кому до 20», вдруг там племя молодое, незнакомое, народилось.
В Красноярском крае есть города Ачинск и Назарово. Между ними 50 километров, до Красноярска примерно 200. Мы читали и в одном, и в другом. В библиотеке Ачинска я подслушала диалог:
- А вы чего приехали?
- Поэтов послушать…
- А так они же и у вас в Назарове сегодня выступают, в 16 часов! Вы не знали?
- Почему же не знали. Знали. Просто хочется два раза послушать.
Примерно то же самое было в Усть-Орде – приехали все районные библиотекарши, послушать и книжек купить. Кажется, я снова о том, нужны ли мы России. Кажется, провинциальные библиотеки – единственное место, где ощутить свою нужность можно столь полно. Да, мне дважды случалось ехать аж до Киева, чтобы послушать Алексея Цветкова. Но, кроме библиотекарш, на поэтических фестивалях мне никто не признавался, что тоже приехал за стихами.




________________________________
[1] Аркадий Штыпель. Ах, фестиваль, фестиваль! // Арион, 2010, № 2.
Леонид Костюков. Из пункта А в пункт Б. // Указ. соч.скачать dle 12.1