ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Андрей Тавров. ФОРМАЛЬНЫЕ ПРИЗНАКИ ВЕЧНОСТИ В СТИХЕ

Андрей Тавров. ФОРМАЛЬНЫЕ ПРИЗНАКИ ВЕЧНОСТИ В СТИХЕ



Поэзия всегда говорила о вневременном. Общаясь со многими людьми на эту тему, я убедился в том, что под словом «вечность» все они имеют в виду что-то свое и, скорее, фантастического или символического, нежели конкретного плана. Последнее время это слово почти не в ходу. Тем не менее, избавиться от него невозможно, - хотя бы потому, что оно употребляется в формообразующей для всей Европейской культуры книге – Библии. И, как следствие, приходится с ним иметь дело, читая всю европейскую литературу вплоть до Мандельштама – «И Батюшкова мне противна спесь: / «который час?» - Его спросили здесь, /А он ответил любопытным: вечность».

Для того, чтобы выяснить, что же такое «вечность», думаю, стоит обратиться к опыту не теоретиков, описывающих это понятие с чужих слов, а практиков, переживших его на своем опыте. Вот мои записи о «Судакском знакомом» Аделаиды Герцык: «Когда красные арестовали Аделаиду, она провела три недели в подвале вместе с другими узниками, среди которых оказался граф Ростислав Ростиславович Капнист, чья дача располагалась неподалеку. Всегда надменный и немного чопорный, тут он раскрылся с неожиданной стороны. Перед тем, как его увели, чтобы расстрелять на Алчаке, он рассказал интересную историю. «Евангелие – сумасшедшая книга, - сказал он Аделаиде. - Она написана вне времени. То есть я сейчас абсолютно счастлив, потому что недавно вышел из времени и тогда мне сразу открылся смысл Евангелия. Все, что говорил Иисус, он говорил для жизни вне времени, а слушали его люди, погруженные во время, и понимали все вверх ногами, потому что как же еще они могли это понять».

Существует много свидетельств по поводу контакта с «вечностью», и все они сходятся на том, что это выход из времени, или, как написано в «Апокалипсисе», модус бытия, где «времени больше не будет». Итак, вечность - это вневременной план жизни. Это та ее область, где время больше не течет, а вернее, еще не течет. Это не бесконечность времени, как понимают «вечность», например, любители вечных адских мук для особенных злодеев. Это другое. Грубо говоря, это бескрайнее озеро, в котором есть ВСЕ возможные и невозможные варианты всех жизней и событий на свете, но из которого еще не течет ручей. Но вот ручей потек – образовалось время, о котором писал Державин: «Река времен в своем стремленье уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей…». Время всегда было злым, уносящим, лишающим. Но и развивающим, становящим, ведущим к расцвету.

Так или иначе, любой его обитатель относится ко времени с недоверием и страхом, в силу хотя бы того, что оно, земное время, кончится для него вместе с его жизнью, и от факта смерти, к которому оно влечет, не уйти.

Но поэзия всегда знала про вечность. Про отсутствие времени, про состояние полноты вне угроз истребления. Про вневременной фактор, в котором ты – всегда, в котором ты – в полноте,  в котором ты – счастье. Поэзию-то и любили, и желали, прежде всего за то, что она приобщала к этому блаженному плану, вводила в разрыв времени. Причем не в интеллектуальный разрыв Брехтовского театра, а в абсолютный, существенный разрыв, ведущий человека к своим собственным истокам, намного более глубоким, чем интеллект.

Но уже ко временам Аристотеля возникает путаница. Проникновение в блаженный край собственного, общего со вселенной существования, в то озеро, из которого текут все ручьи бытия, стало переживаться не напрямую, а опосредованно. Тем не менее радость от соприкосновения, пусть опосредованного, с эти краем полноты и отсутствия смерти через поэзию сохранилась. И продолжает присутствовать до сих пор. Это радость от соприкосновения с вневременным.

Во вневременном не могут уместиться следующие вещи – рок, например. Фатум. Предопределение. Злая судьба. Слово, тянущееся во времени. Логика. Интеллект, оперирующий с категориями и кодами. Болезнь. Все наши бесконечные «жизненные истории». Закон возмездия.
И напротив – во вневременном умещаются интуиция, прозрение, любовь, полнота, бессмертие. Способные, кстати, развернуться во времени, не теряя своего вневременного истока – и это «высший пилотаж» жизни и творчества.

Итак, какие же формальные признаки стихотворения работают на пребывание во вневременном? На установление канала, соединяющего нас с вечностью?

Все, что способно повторяться. Пульсировать, возвращаясь во времени назад. Ведь повтор, происходящий во времени, одновременно настаивает на его, времени, неполноте, воспроизводя то, что уже прошло и должно было бы кануть во времени, исчезнуть, но оно не исчезает, а повторяется, т.е. отсылает к той точке, где время остановлено, где оно не может что-то стереть и унести без следа, осуществить необратимую гераклитову метаморфозу. То, что было только-то, не пропадает, но возобновляется снова и снова, и время перед этим настойчивым «воскресением» бессильно. Какая-то форма настырно наличествует: через определенный период времени она, казалось бы исчезнув, не распадается, она не видоизменяется, она есть – всегда.

Что это за формы? Прежде всего – стихотворная стопа. У Гомера она пульсирует с монотонностью морского прибоя 6 раз в течение строки.

Далее – это строфа (система рифмовки и длины строки). Она может быть наполнена разными звуками и смыслами, но структура ее возобновляется снова и снова.

Это рифма. Слово, отзвучав, не уходит в «прошлое». Через строку повторенные звуки заставляют время остановиться, отправив внимание читателя к еще звучащему в ушах конечному слову первой строки.

Все это оплотнённые механизмы поэтики, позволяющие функционировать стихотворению как термосу, содержащему и хранящему «вечность», - вневременное. Термосу, уловившему полноту смысла, лежащего вне времени и запечатлевшему его в себе.

Как это видно, речь идет о регулярном стихе. Так что же – регулярный стих это единственная возможность запечатлеть вневременное? Это не совсем так. Регулярный стих - это как раз следствие того, что «вечность» в стихе стала переживаться все менее явно. Для указания на нее, контакта с ней потребовались «усилители вкуса» - рифма, строфа, стопа, строка (размер). Повтор, возобновления формы на все более коротких отрезках стиха и явился таким «усилителем», позволяющем пережить во времени присутствие фактора неподвластного времени. Более ранняя напевная поэзия не нуждалась в таких усилителях и погружала в блаженные вневременные сферы напрямую.

Гертруда Стайн, почувствовав важность повтора, перенесла его в свою прозу. Ницше – в философию.

Способен ли отослать в те блаженные края, где человек встречается с самим собой вне времени, современный нерегулярный стих, верлибр? По большей части - нет. Да, кажется, никому это особенно не нужно. Пафос современной эстетики – иной. Пафос так называемой «жизни» - тоже перемещен.  Но существуют исключения, когда и верлибр разрывает детерминированные и несвободные материи современного бытия. И один из инструментов здесь – контакт с внутренней формой слова в стихотворении. Но это уже отдельный разговор.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 517
Опубликовано 14 окт 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ