ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Данила Давыдов и Елена Зейферт о профессии критика

Данила Давыдов и Елена Зейферт о профессии критика



Клементина Ширшова побеседовала с двумя  действующими литературными критиками – Данилой Давыдовым и Еленой Зейферт. Разговор о жанре рецензии коснулся самих основ критической деятельности и самых разнообразных её аспектов. Этим материалом журнал продолжает разговор о проблемах современной литературной критики, начатый в 13-м номере «Лиterraтуры» интервью с Ириной Роднянской.
___________________________________________



- Вы критики, работающие с широким кругом изданий. Были ли случаи, когда концепция издательства или журнала отталкивала от сотрудничества с ними?


Данила Давыдов: Сплошь и рядом. Всякие патриотические издательства, не буду их называть. В основном это связано не столько с самим издательством, сколько с его программой - в плане программных издательств не так много осталось качественного материала. Есть издательства сами по себе вполне пристойные, но печатающие определенное количество книжек очевидным образом за деньги. Это видно, когда в одной и той же серии - не будем показывать пальцем в это уважаемое издательство - с одной стороны, печатаются абсолютные классики русской поэзии, а с другой, абсолютно «левые» люди, именно в плохом смысле этого слова. Не в политическом. И тогда понятно, что приходится выбирать. В те обзоры, которые мы с Корчагиным делаем в «Воздухе», многие из таких книг всё же попадают, потому что авторитет серии довлеет. Но в целом это вещь, портящая, что называется, «карму» издательства. Я не говорю, что отрицаю сотрудничество с кем-то. Мне, в общем, почти всё интересно. Вот есть, к примеру, издательство, которое полностью построено на проплаченных книгах, довольно известный проект, называть тоже не будем. И то, четыре или пять из них рецензирую, потому что среди них внезапно оказались весьма интересные книжки, просто напечатанные за деньги, малоизвестных и мало раскрученных людей.


Елена Зейферт: В изданиях нередко можно услышать: «Это не наш автор, лучше напишите о наших. Пожалуйста – выберите книгу у нас на полке (вариант – на столе редактора)». Это естественно – журналам не присуща литературная всеядность, одних авторов они открывают и несут, как хоругвь, других не принимают. Но, увы, в таком случае приходится жить, перефразируя Достоевского, по принципу: «Широк читатель, я бы сузил». Ведь читательские вкусы неизменно шире вкусов одного редакционного коллектива. Критик найдёт выход – отнесёт своё произведение в другой журнал. Но уведёт за собой верную часть читателей.
 
-  Какова разница: писать о «своих» авторах или об авторах дальних, к примеру, находящихся за рубежом? (Отдельно адресую реплику Даниле: в книге под редакцией Евгения Добренко «История русской литературной критики» под кругом «Ваших» авторов понимается круг, названный «младофилологами»).


Данила Давыдов: Здесь бы, наверное, под нашими авторами лучше подразумевать круг «Вавилона» и «Воздуха». Но Вы понимаете, что жизнь за рубежом в данном случае уже не играет никакой роли, сетевые технологии давно уничтожили пространственно-географические привязки, поэтому они будут скорее эстетические, политические, какие-то другие. Про дальних авторов мне, может быть, даже проще писать, чем про ближних, потому что всегда сложнее говорить о родственных, нежели о далеких людях. Какие-то вещи на расстоянии видятся лучше. Иногда проще описать, как устроен автор, который тебя совершенно не трогает, но при этом кажется тебе вполне уважаемым, интересным и прочее, нежели заниматься холодным анализом автора, который для тебя помимо литературы что-то значит и как человек. Тем более, когда ты находишься с ним в творческом взаимодействии, что является не оконченным процессом, который осуществляется: когда автор на тебя влияет, и ты на него влияешь, это всегда очень сложно описывать. Особенно если не в эссеистических тонах, сейчас принятых - таких панегирических, - а в тонах той довольно холодной, филологической критики, которой я стараюсь придерживаться.


Елена Зейферт: Учитывать наслоения «чужих» менталитетов, особенности бытования «своего» в «другом» важно. Оценивая творчество авторов русского зарубежья, особенно тех, кто попал за границу на стадии формирования, увеличительное стекло критика нужно отдалять, чтобы захватить контекст. 
Но всё зависит от того, с каким творческим багажом и какого масштаба автор приехал за рубеж. Если речь идёт о сложившемся писателе и к тому же крупном художнике, большой разницы нет.  
К примеру, Алексей Парщиков жил в Кёльне, в иноязычном мире, вне России, вне преобладающей русской речи. Раскрытое окно в русский мир – русскоговорящие в Кёльне и Интернет. Но ко времени переезда на Запад Парщиков – уже поэт давно сложившийся, насыщенный речью, с собственным поэтическим голосом. К тому же крупный поэт по своей природе всегда одиночка, он живёт, углубившись в себя. «Другой», иноязычный мир, мучая и искажая в меньшей степени, чем мир понятный, привычный, давал жить наедине с собой. Отсюда стремление вверх, к дирижаблям. В капсуле инобытия, в которой жил Алексей Парщиков, легче и понятнее поднять голову к небу, чем обращаться по горизонтали к тем, кто тебя недослышит.
Чтобы генерировать новое, всегда нужно «другое». Только «своё» не может, не умеет рождать. Для Парщикова «другое», конечно, далеко не только германское. Мир в Германии был для поэта «другим», но и сам поэт был «другим» – для многих реальностей.


- Алексей Цветков-младший сотрудничает с журналом «Сноб», Линор Горалик пишет для журнала «Теория моды», Александр Скидан пишет статьи для приложения к журналу «Коммерсант Weekend». Как вы относитесь к подобному «выходу из границ»?


Данила Давыдов: А я не вижу никакого выхода из границ. Во-первых, все вышеназванные издания более чем пристойные, такая «высокогуманитарная попса», я бы сказал. То есть, помимо собственно внутрицеховых,  литературных, филологических или философских изданий, существует промежуточный медиальный слой, являющийся популярной гуманитаристикой: это могут быть газеты, могут быть глянцевые журналы. Кстати, «Теория моды» - вообще научный журнал на самом-то деле, так что его в этом смысле не очень хорошо вспоминать. С другой стороны, Линор сотрудничает и в более попсовых местах, это мы тоже знаем. Я не вижу здесь ничего принципиального, но как раз в большей степени нужно смотреть на позицию журнала, если она не омерзительна, если это не «Литературная газета» в ее нынешнем виде и не какое-нибудь «Однако» Леонтьева, то проблем никаких не вижу. Потом, человеку же хочется писать в разных форматах, необязательно в формате написанном сугубо птичьим языком для внутреннего потребления. Иногда какие-то вещи интереснее, нужнее и правильнее объяснить человеческим языком. Я не великий сторонник просвещения, культурной пропаганды, как и вообще гуманизма в целом, но это же вполне эгоистический момент: если мы не хотим жить в окончательно схлопнувшемся внутри себя мире, то нужно какие-то ценности продуцировать и транслировать через источники, которые будут прочитаны не только внутренним кругом. Ну и, в конце концов, не стоит забывать, что люди зарабатывать как-то должны. Если человек зарабатывает профессией, то это хорошо, нормально. Во все времена и эпохи люди печатались не только во внутрицеховых изданиях, но и в изданиях более широкого круга. Если Валерий Брюсов печатался в «Весах», это не значит, что он не мог печататься, допустим, в «Биржевых ведомостях», где он вел колонку про современную поэзию. Вполне респектабельная газета, отнюдь не модернистская, не декадентская, не левацкая, да, не ультра-правая, но такая, скажем так, центристская. То есть, я отношусь к этому положительно, изредка даже сам так делаю, хотя реже чем многие, просто потому что прекрасно осознаю возможности собственного стиля и понимаю, что он достаточно тяжеловесен для легкого фельетонного письма, необходимого в данных изданиях.


Елена Зейферт: Критик – существо живое, ему нужно зарабатывать на хлеб насущный. Если эти издания подкармливают критиков – на здоровье. Есть явный плюс в наличии у коммерческих изданий критических рубрик – появляется возможность заинтересовать хорошей литературой читателя, который не знает «толстого» журнала или знает его только понаслышке.  
Как известно, Дмитрий Писарев дебютировал в журнале «для взрослых девиц» «Рассвет» и напечатал там свои знаковые критические разборы гончаровского «Обломова» и «Дворян­ского гнезда» Тургенева. Нынешние масс-медиа вряд ли пойдут на публикацию столь серьёзных материалов. Но ловкий критик может сманеврировать, подав своё мнение под соусом, съедобным и для издателя, и для читателя.


- Как вы считаете, меняется ли дистанция между автором рецензии и ее целевой аудиторией, когда рецензия становится приближенной к художественной литературе, как это происходит, например, в книге «Книжный шкаф» Кирилла Кобрина? Как лучше действовать?


Елена Зейферт: Критика – своеобразный сплав литературы и литературоведения. Она, как литература, субъективна и экспрессивна. Парадоксальным образом являясь одной из основных дисциплин литературоведения наряду с теорией и историей литературы, критика бытует на грани науки и искусства, в «золотой середине» между ними. Когда рецензия слишком приближена к науке или художественной литературе, она теряет самоё себя. Главный признак искусства – художественная условность, вымысел. Читатель художественной рецензии принимает такие условия игры и перестаёт верить изображаемому. А это не на руку критику.  


Данила Давыдов: «Лучше» не существует. По большому счету, это вопрос разницы жанров - у Кобрина есть тексты, которые вполне аналитичны. Мне кажется, в этом смысле Кобрин как раз не очень показательная фигура, потому что он умудряется соединять довольно объективистское и очень эрудированное письмо с некоторой личной точкой зрения. Полное отсутствие личной точки зрения - вообще невозможно, я надеюсь, что у меня она тоже присутствует каким-то образом, хотя бы в отборе и оценках. Другое дело, что если брать не конкретно Кобрина, а прочих авторов, то действительно есть такой жанр избыточно интимного, избыточно произвольного, может быть, избыточно субъективного, высказывания. Но тут, опять-таки, моя личная антипатия. Я знаю авторов, которые настаивают на том, что именно это и есть - критика, а некоторая объективизация и попытка взглянуть на самые разные стороны предмета, в том числе неблизкого - некоторая профанация. Позиция Леонида Костюкова в этом смысле очень характерна, ровно противоположна моей позиции по поводу критики. Понятно, что ему как раз будет казаться, что чем меньше дистанция, тем лучше.

-
Был ли у вас опыт написания рецензии, объектом которой было не слово, а действие – кино, театр?


Данила Давыдов: Кино и театр – нет, я кино не люблю, театр вообще презираю. А вот про изобразительное искусство много писал, конечно, про выставки и про конкретных художников. Отказываться от этого не собираюсь, я в этом что-то понимаю. Поскольку та часть авангардной литературы, которая мне интересна как исследователю, и отчасти участнику, очень близка к изобразительному искусству, а литература с изобразительным искусством часто оказываются слиты в одном сообществе и подчас - в одном человеке - да, приходилось писать. И, надеюсь, так дальше пойдет. Пара случаев была, когда писал про музыку. Или не про музыку, но про синтетические вещи: типа рок, бард-музыки, что тоже мне относительно близко.


Елена Зейферт: Я часто и охотно откликаюсь на театральные и кинособытия. Особенно когда восхищена или возмущена произведением. Конечно, не с целью унять сердцебиение, вызванное просмотром. Рецензия на кинофильм или пьесу порой даёт возможность свести в честном поединке союзников и оппонентов произведения, тем самым сузив интерпретацию, расширить её диапазон. В РГГУ я наряду с другими дисциплинами веду «Анализ художественного текста (поэзия, драма)» и стремлюсь быть в курсе новых драматургических событий.


- А разница в изложении о литературе или о живописи - есть?


Данила Давыдов: Я надеюсь, что нет. Хотя сам язык искусствоведения, который существует в современном мире, причем отнюдь не только в России, но везде, за редчайшим исключением язык очень необязательный, произвольный: либо избыточно описательный, либо восторженный. В общем, есть искусствоведение теоретическое, которое на прекрасном уровне существует в мире - от Розалинды Краусс до Бориса Гройса, а есть рядовая художественная критика, которая либо чересчур философична, либо является слишком описательной: «этот перформанс показывает нам» и так далее. Тут приходится подходить с мерками литературоведческого письма к изобразительному искусству, дело не новое. Так же вели себя Шкловский и Тынянов по отношению к кино, создав кинокритику как таковую, по крайней мере – её язык.


Елена Зейферт: Есть. Ведь, в первую очередь, речь здесь идет о временном и пространственном видах искусства. Литературный критик не может пройти мимо эволюции восприятия образов в их временном развитии. Арт-критик нередко обращает внимание на первое целостное впечатление, которое производит на него произведение изобразительного искусства.
Я охотно берусь за материалы о живописи: как в художественной прозе мне доставляет наслаждение описывать оттенки и контуры, так и в критике – угадывать интенцию автора, изображая его произведение словами.

- Какой рецензия, по вашему мнению, быть не должна?



Данила Давыдов: Откровенно проплаченной, например. То есть, если тебе потом чего-то подарили за это, обычно никто не отказывается. Но вот я имею в виду именно проплаченной. Была знаменитая история, когда Георгий Иванов написал рецензию на очень плохой текст какого-то эмигрантского графомана. Мережковский, когда Иванов бывал в салоне, очень долгое время говорил: «Георгий Владимирович, как Вы могли? Неужто Вы что-то в этом увидели?», «Вы знаете, Дмитрий Сергеевич, мне показалось, в этом что-то есть…», но Мережковский так всплескивал руками, так удивлялся и возмущался, что в конце концов Иванов сказал: «Ну, заплатил он мне. Он богатый человек, Вы знаете» - «А, другое дело, Вы это из подлости сделали! Из подлости можно, а то я испугался, что у Вас вкус испортился». На самом деле, с одной стороны так - некоторый цинизм в этом смысле возможен, но все-таки мы пока не в эмиграции, можем себе позволить другим способом выживать. Я – противник проплаченных рецензий. Всё это прагматика, а с точки зрения структуры, - я против превращения текста «про текст» в сведение личных счетов, в позицию выражения политических соображений. Понятно, что они могут быть проявлены, а в нынешней ситуации – наверное, и должны быть проявлены. Но им следует выходить из текста и объясняться текстом, они могут быть дополнением, которое описывает позицию автора, но не должны быть априорно заданы. То же самое касается любой подмены эстетической критики - социально эстетической, какими-то внешними идеологическими задачами. Это та дурная сторона, в которой русская критика вертится и развивается уже двести лет, со времен Белинского. Есть обратная сторона: фельетонная критика, она бывает очень умная и очень хорошая. Например, я до сих пор с наслаждением часто перечитываю почти двадцатилетней давности тексты Вячеслава Курицына, с блеском написанные. Но ведь на этом выросло целое поколение глянцевой критики, которая часто поверхностна, нарочито поверхностна. Она уже уходит от проблемы открытия неизвестных имен широкой публике к ее чистому развлечению. Наверное, такое должно существовать, но называть это критикой язык не поворачивается. Это журналистика, причем журналистика не самого высокого пошиба. Какой еще не должна быть критика? Глупой. Критик должен быть умным человеком. К сожалению, в нынешней ситуации критик обыкновенно гораздо глупее поэта и писателя, хотя боюсь, что не только в нынешней. Критик должен быть эрудированным, интеллектуальным человеком с позицией и довольно внятной картиной мира. Пускай это приводит к некоторой деформации личности, но так будет куда лучше, чем браться писать о вещах, в которых не разбираешься. Если что-то можно простить журналисту – журналист не человек, какой с него спрос, всё-таки одна из древнейших профессий, - то критик – не журналист, он скорее литератор, к нему спрос немного другой. Хотя поскольку в нынешней издательской, журнально-газетной и сетевой ситуациях профессии критика и журналиста очень сильно смешались, критики часто начинают вести себя как журналисты, это неприятно. Конечно, я сам часто называю себя книжным журналистом, но: «Роман и роман в стихах – дьявольская разница» - как говорил Пушкин. Журналист и книжный журналист – различие принципиальное. Это связано исключительно с форматом коротких заметок, которые я пишу в «Книжное обозрение» в промышленных количествах. Я пишу их ровно по тем же правилам, по которым пишу большие, более развернутые тексты, но они укладываются скорее в газетные жанры, нежели в жанры критические.


Елена Зейферт: Как известно, критика не анализирует, а оценивает. И только рецензия – единственный позволяющий себе аналитику критический жанр. Но рецензия не должна быть излишне аналитической, её автору не нужно стремиться охватить все и даже большинство уровней произведения. Первостепенная задача рецензии – оценивать.
Она не должна ориентироваться на читателя-специалиста: понять её содержание имеет право не только филолог, а любой образованный читатель, к примеру, искушённый в литературе, начитанный физик или экономист. Язык рецензии не должен включать в себя непонятные широкому читателю термины. Если без одного-двух терминов критику не обойтись (к примеру, от них зависит идея произведения), то нужно простыми словами объяснить суть этих понятий. Нельзя писать рецензии научным стилем – язык критики экспрессивен, гибок, ярок.
Рецензия не должна нести объективную истину – она пронизана индивидуальностью критического мышления её автора.
Сугубо положительные или жёстко отрицательные рецензии не жизнеспособны. Панегирик не в чести у критики, чьё имя переводится как «осуждение». А если в книге нет ничего достойного, не пишите о ней вообще. Отсутствие на книгу рецензий, молчание критиков (за исключением случаев бойкотирования писателя при травле) – верное доказательство её несостоятельности. Критик не должен опускаться до рецензирования произведений «массовой» литературы. Литературовед всеяден, критик избирателен, и даже враг его достоин уважения.  


- Масс-медиа или толстый журнал – с чем предпочитаете работать лично вы, почему и выбираете ли вы тем самым своего «целевого адресата»?

Елена Зейферт: Критику, конечно, уютнее в «толстом» журнале. Это его основное место жительства. Я не исключение. Но вылазки в масс-медиа тоже полезны. Ведь всё зависит от типа критического материала. Если нужна стремительная реакция на новинку, критическое мнение об острой проблеме или поддержка опального писателя, то рубрика и колонка в газете или на сайте предпочтительнее, чем любой литературный «толстяк».


Данила Давыдов: Где платят, там и предпочитаю. Мне, в общем, по фигу. От этого будет зависеть только формат, в котором писать. Просто какие-то вещи проще проговорить в коротком объеме, а какие-то - в большом, что-то стоит сказать сложным способом, что-то – упрощенно, где-то нужно сделать либо литературно, либо более филологично. Материал отчасти задает формат. В рамках моего общего представления того, как устроена критика, все тоже написано не по одному лекалу и существует внутри определенного поля. Так что - в этом смысле мне все равно. Я с удовольствием работал с самыми разными типами изданий, с удовольствием работаю и не собираюсь прекращать.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 332
Опубликовано 15 сен 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ