(О книге: Татьяна Перцева. Йойк. М.: Русский Гулливер; Центр современной литературы, 2020.)После прочтения книги гнетущее недоумение было главным впечатлением. Для читателя оскорбительно, если созданный и впервые опубликованный автором мир, втянувший в свое нутро и заставивший прочувствовать его, вдруг оказывается рационально сделанным, с логически выбранными связями, рассудочно построенными конструкциями. Это может быть похоже на «я тебе поверила, а ты!..» — игру и мистификацию в поэзии подозреваешь в последнюю очередь. Однако, когда вспоминаешь, что «Йойк» Татьяны Перцевой издан «Русским Гулливером», то всё становится понятно. Декларируемая издательством смена в настоящее время основного направления — короткая проза — не отменила внимательный поиск новых имен, которые способны расширить интеллектуальную поэзию.
От «500 сонетов к Леруа Мерлен»
1 Вадима Месяца «Йойк» переняла подробное разъясняющее специфику книги авторское предисловие, а вместо критико-истолковывающего послесловия рецензента (выдержки из статьи Е. Зейферт в «Сонетах…») предложены примечания автора, которые не просто дают справку и перевод употребленных в посвящениях, стихах слов, цитат и, главное, — с финского названий частей, но — складываются в своеобразный синопсис.
Перцева окружила стихи оболочкой в стиле here’s how it works. Как это сделано, черт побери! К примеру, вторая часть книги называется Kulttuuriratikka — т. е. переводится как Трамвай культуры (фин.). Замечательно, если остановиться. Но дальше примечается, что трамваем «культуры» называется реальный, хоть и не существующий уже, туристический маршрут линии одноименного же транспорта 3Т/B в Хельсинки. Мало того, автор утверждает, что «”основой несущего каркаса” данной части являются Трамвай и Женщина, находящаяся в нём, в данный момент времени». И стихотворение о женщине в трамвае, что потеряла себя как ориентир, как путь, больная среди не таких же больных, превращается в не то, что уловлено читателем на уровне эмпатии, а совсем в другое. В культурный вызов, а не человеческую боль. Потому что «также “Kulttuuriratikka/Трамвай культуры” — это одноимённый финский проект фабрики культуры “Корьяамо/Korjaamo”, в котором принимали участие русскоязычные поэты и музыканты» и дальше — список участников и очертания мероприятий.
Дальше больше.
<…> умираютвсе, по праву, за дело, первая доза кино,
жизнь не всерьёз,
да какой тут серьёз, когда ты уже подсел (минус в карму)
на эти цветные тушки,
делишь мир по частям, хороший ведь кадр
(персонажу в ухо воткнуть наушник),
ассоциативно — музыка, думаешь, глядя в спину,
разрезав её пополам,
нужна половина, нет, всё-таки меньше, часть ноги,
угол шеи, три вторых глаза, крупный план,
вполоборота, ты в камере наблюдения мыслей, компьютер, экран,
теперь в полночной квартире двенадцать минут твоей жизнью
живёт покоритель ванн.
Сильные стихи оказываются «посмертной маской» кино, прочувствованной версией мотивов, расшифровка которых повышает эрудицию. К процитированному выше (фрагменту) стихотворению «Голубая кость» дано посвящение-отсылка к фильму Герца Франка «Старше на 10 минут» и, казалось бы, знаток поймет, пытливый при желании найдет сведения о сюжете и изюминке съемки одним кадром в интернете. А кому-то будет интересней погрузиться в образное преимущество текста и не выискивать фактологические связи и переклички. Но мало, Перцева превращает примечания в самокомментирование. Обнаруживает устройство текстов, разворачивают декорации кулисами наружу, показывает, как многослойно они сделаны, что в них зашито.
Перцева практикует интертекстуальный даунгрейд. Понятие даунгрейда еще нуждается в трактовке, его употребление пока не повсеместно, и в литературном контексте звучит довольно ново. Соединяя значения неологизма из компьютерной терминологии — переход от нового к старому аппаратному оборудованию или более ранним версиям программного обеспечения — и очень близкое из психотерапии — «психологический откат», — получаем представление о работе автора с материалом. Очень помогает в этом случае эпитет «интертекстуальный». Стихотворение возникает из обращения поэта, по Бахтину, к «чужим словам», в котором они прирастают на авторское осмысление. То есть берется какой-то устаревший культурный, исторический, литературный факт (событие, произведение) и вовлекается в подготовленную для него канву, окантовывается в соответствии с оберточным замыслом.
Не исключено, что Перцева движима метой возвращения существования того или иного фрагмента жизни, истории к исходнику. К тому исходному состоянию, которое ей видится наиболее органичным. Естественность трагедии в стихах Перцевой — тот экологический дискурс, что задекларирован в предисловии книги. Человек имеет право на больное тело, искалеченную душу, на неудавшуюся жизнь, и это не отменяет права на любовь. Чистота боли, безукорность ее проявлений — вот природная экология отношений. Даже когда кажется, что автор пишет чисто про экологические проблемы, в смысле загрязнения окружающей среды, неоправданного уничтожения животного мира, считываются глубоко не гринписовские эмоции:
перехватят за жабры, в корзину свалят улов,
первородной тканью залатан садок в углах,
не глядите внутрь, там самки кроят самцов,
на готовых печать с каймою — чернильный страх.
изготовят из креп-шифона от сих до сих,
отутюжат из креп-сатина для них глаза,
потеряет синюшный пульс этот рыбий стих,
провожая блестящие спины на первый базар.
Эта цитата из первой части книги, что коротка, как снег. Именно снег сравним с желанием жить вопреки всему: перед тем как растаять, он покорит мир.
О второй части уже говорилось, в ней даунгрейд во всей красе. Третья часть самая продолжительная, ибо — йойк.
Про своеобразие йойка нужно слушать. Само пение, сами ритмы и хрипы, клекот, шепот полугорловые и виртуозное сопрано. Иначе не прочувствовать энергию присутствия во всем, что способно быть названным. Благодаря подсказкам автора любознательному «человеку не в теме» открывается фарерская Бьорк — Айвёр Полсдоттир (Eivør Palsdottir
2). Исполнительница йойка голосом делает нечто родственное с тем, чем отличается поэтика Перцевой от других: передавая информацию звуками, полностью контролируя их «заряд», добивается эмпирической почти эмоциональности. В текстах подобной внутренней эсхатологичности в донесении мысли достичь сложно, звуковые частоты не заменить бубнением про себя.
А в «Йойке» слышится бэк-вокал, так как многие тексты словно выросли из эпиграфов, запитаны со стихами известных современных русскоязычных поэтов. Здесь тоже просматривается «теория чужих слов», но, к счастью, радикальной интертекстуальности Перцевой удается избежать. Бартовская «мозаика цитации» не складывается по одной простой причине: автор многое пережил, лично ему есть, что сказать. Эксперимент самоперевода (четвертая часть книги) ясно демонстрирует поиск
своего высказывания, отраженного пусть, но
перенайденного слова.
Впрочем, оно вроде бы облачено в сто одежек. Инструкция к застежкам также прилагается, дотошная, умная. И тут накрывает когнитивный диссонанс: стихи обнажены, оголены, по ним ток проходит, бьющий, дергающий, живой… автор! не рассказывай архитектурный проект, не надо знать читателю про устройство каркаса и прочие строительные козлы… Сила есть иная.
Дребезжание стекол в комнате от поблизости пронесшейся без тормозов электрички — вот что главное в поэзии Перцевой: жертв нет, но как же страшно и травматично. Поэтому скрываться ни к чему. Филологические загадки не обрадуют ту девочку, что столькое выплакала одна и теперь вправе поделиться. Героиня «Йойка» и Леруа Мерлен Вадима Месяца разные, хоть и сравнимы. Образы пазловые, но конечный портрет по приближенности к цельной психологической фигуре тяготеет к наслаиванию эмоциональной настоящей «женскости», а не проекции, мужского поэтического представления о женщине.
Намеренно не употребляем слово «женственность», а — женскость, поскольку стереотипность нам не в руку, необходима более спорная территория для разворачивания характера. (К слову, Перцева подписывается как «авторка», а вступление озаглавлено «Автор — Читателю». Налицо балансировка между классической подачей и актуальными направлениями. Фемоптика разглядывает тебя или ты ее — однозначно не сказать. Поэт мог специально намекнуть на принадлежность к знаковой касте (и тем самым расширить потенциальную целевую аудиторию) или подсознательно проговориться. Оба варианта показательны в том плане, что творчество Перцевой состыковано, в нем один пласт наползает на другой, силлаботоника на свободный стих и наоборот. В героине такое совмещение тоже присутствует, то ребенок, то взрослая, голос то ломается верлибром, то мелодичен. Общим швом сшивается без наркоза, но с имплантами. Сдерживание преобладания одной из сторон аккумулирует что-то энергетическое. Например, поле столкновения полюсов, которые сопрягаются в некий сгусток поэтической материи. А выхода нет, сплин везде сплин.) Йойк — вполне себе как женщина, собирательно-личная модель действительной героини, витальной и противоречивой. Она хочет предельной искренности, страдает от ее побочек и потому синтезирует защитный кокон из систем окружающего мира. Так из использованных капельниц делают забавные поделки. Женщина-йойк кричит не «ой, помогите!», нет, она слишком интеллигентна и скромна, даже стыдлива, для крикливого опубличивания своей мучительности в жизни, — ее крик утробный, похож на чревовещание: кто
должόн, тот считает. Фольклорность говорения с некоторым отстранением от сказываемого неоднородна, и та, что «йойкает», жонглирует камешками, что падают во всхрип, во всхлип после символичного форшлага
3 воспоминаний. Такая героиня ощущает женственность как болезненность и тяготящую хрупкость, но в женскости как бы усиливается, «женская кость» укрепляется. Страх и боль заставили трудиться, это победа:
папа твоей дочке завтра не будет больно,
я говорю правду на русском родном языке.
Нащупала ли Перцева долговечный компромиссный мостик, по которому ее героине панически неуютно идти без защитной ауры, не станет ли скорлупка тесна, посмотрим в перспективе. Однако согласимся с Юрием Карабчиевским (хоть и в связи с не Маяковским
4): «Не искать подтверждений — вот что главное. Не иметь никаких предварительных мнений, никакого счета не предъявлять, а открыть и читать стих за стихом, как читают неизвестного ранее поэта, выстраивая тот мир и тот образ автора, какие выстроятся сами собой». Ранимая Йойк этого заслуживает.
_______________
1. Месяц, Вадим. 500 сонетов к Леруа Мерлен: Стихи и картинки; [ил. В. Месяц]. – М.: Квилп Пресс, Центр современной литературы, 2019. – 300 с. – (Серия «Модная штучка»).
2. Фарерская певица и автор песен. В её творчестве смешиваются элементы джаза, фолка, кантри, рока, а также классической и христианской музыки. За её манеру исполнения певицу часто называют фарерской Бьорк.
3. Форшла́г — мелодическое украшение, состоящее из одного или нескольких звуков, предшествующих какому-либо звуку мелодии, и исполняющееся за счёт длительности последующего звука (как правило).
4. Ю. Карабчиевский. Воскресение Маяковского. 1985 / Juri Karabtschijewski: «Majakowskis Auferstehung». Verlag Strana i Mir (Das Land und die Welt е. V.), München, 1985. скачать dle 12.1
