ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Эмиль Сокольский. НА ВОЗВЫШЕННОМ ЗВУКЕ

Эмиль Сокольский. НА ВОЗВЫШЕННОМ ЗВУКЕ

Колонка Эмиля Сокольского
(все статьи)

(О книге: Илья Фаликов. Разумеется, оплачено. – М.: Круг, 2019.)



Автор сразу начинает с главного: не с мыслей, не с чувств, не с темы какой-либо, – он словно бы сообщает, как родилась эта книга, составленная из стихов последних двадцати лет и не вошедших в прежние книги:

Соловей ничем не усмирён.
Только эта роза – только эта
вспышка сердца – делает поэта
с добиблейских пламенных времён.
<…>

Читаю дальше и убеждаюсь: да, так и есть: каждое стихотворение Фаликова – «вспышка сердца». Конечно, это сильная метафора для поэта, стихи которого отличаются продуманностью каждого слова и каждой фразы, сдержанностью тона, отсутствием восклицательной интонации и редкой речевой сбивчивостью. Но… мне ли судить, «сильная» она или «не сильная»? Правдивость метафоры в том, что сердце Фаликова выражает себя не высоким градусом эмоциональности; «эмоции» – вообще не фаликовская характеристика. Его сердце, его душа не распахнуты перед читателем, и это вовсе не закрытость и не обдуманный приём.

Я думаю, что, во-первых, таков его «природный» стиль, и во-вторых, он является, если можно так выразиться, приверженцем культурного письма, – то есть в каждой строке узнаётся человек, прекрасно знакомый если не с мировой, то уж точно с российской поэзией от её истоков до сегодняшнего времени. Впрочем, Фаликов (пишущий также и прозу и книги о поэтах для серии «Жизнь замечательных людей») достаточно известен как автор многочисленных эссе; значительная их часть вошла в книгу «Фактор фонаря», вышедшая в 2013 году и насчитывающая более 800 страниц. Она полна размышлений о поэзии на фоне природы – и на фоне людей, окружавших и окружающих автора. Собственно, слово «размышления» не передает всего смыслового спектра книги, – да, она интересна тонкими, точными, иногда парадоксальными мыслями, замечаниями, предположениями, – но Фаликов словно и не ставит изначально перед собой задачи размышлять: он пишет прозу, отталкиваясь от того, что первое приходит в голову – а речь сама ведёт его в нужное русло, – автору только и остаётся, увлекаясь всё больше, следовать её течению. Куда движется течение? – да к поэзии, – точнее, к жизни, ежеминутно преображаемой поэзией. «Всё в дыму – и нет тебе отдушин, / кроме песни»: вот, пожалуй – в противовес «сердечной» метафоре – прозаический вариант объяснения, как возникают стихи у Ильи Фаликова.

Я не случайно остановился на книге «Фактор фонаря»; в ней есть важные вещи, которые перекликаются со стихами новой книги. Приведу лишь одно предложение: «Поэт должен бежать рейтинга упоминаемости: это значит, что он уже не он, что им играют, что его читать уже не будут жадными глазами первоусвоения, что он — в списке, а не в стихах».
В книге «Разумеется, оплачено» та же мысль приобретает саркастическую окраску:

Кто пыжится, тот впишется
в великий пшик.
Айда с чужого пиршества
на свой салтык.
Халявы наглотаться и,
разбив стакан,
вернуться с презентации
на свой топчан. 
<…>

(«Возвращение с презентации»)

Думаю, что халявная выпивка, завершившаяся разбитием стакана, – тоже довольная сильная метафора, на сей раз – бессмысленности саморекламы, самопродвижения, стремления попасть в лауреатские лонг- и шорт-листы; и что строки из другого стихотворения – «Не надо иве, не надо птице, / не надо зверю, не надо рыбе / к престижному кладбищу прицепиться / на обрушающемся обрыве» – о том же самом: о неестественности суеты для человека, который – перефразируя Станиславского – любит поэзию в себе, а не себя в поэзии. Закоренелый книжник, Илья Фаликов признаёт лишь ответственность за литературное качество того, что выходит из-под пера, и, если я не ошибаюсь, своими стихами утверждает принципиальное неучастие в так называемом «литературном процессе»; он будто бы и не претендует на заметное место «своего человека» в литературе, дистанцируется от других авторов, пишущих с оглядкой друг на друга. Ему достаточно собственного культурно-поэтического пространства.

Отбор и выбор, выбор и отбор.
Не под любой залягивать забор.
Не на любой собор взлетает ворон.
Не на любом крыле горит заря.
Не все поют отдельно или хором.
Позорно – хором, честно говоря.

Если в этих строках я вижу утверждение собственной индивидуальности, то в других – угадываю пушкинскую мысль, обращённую к поэту, «взыскательному художнику», для которого, говоря словами Жуковского, «Жизнь и Поэзия одно»: «Ты сам свой высший суд; / Всех строже оценить умеешь ты свой труд». Правда, Фаликов идёт дальше: он сомневается, что этот труд кому-то нужен – и что плоды этого труда нужны даже самому художнику. Но надо знать Илью Зиновьевича, чтобы понимать: не всё им сказанное следует принимать за чистую монету; возможно, в его сомнении следует угадать перекличку с державинской «рекой времён». Кому, как не литератору, знать: что бы там ни унесла река, но эти державинские строки ведь – остались! А значит, на поэтическое слово – и вся надежда.

Книжку в руки – прочитать себя, которым
был двенадцать или двадцать лет тому,
удручиться, в основном самоповтором,
неизменно верным сердцу и уму.
Называется всё это «всё в порядке»,
дом стоит, прочны бетон и оргалит,
сад цветёт, растут лесопосадки.
И всё это синим пламенем горит.

Как это всё противоречит уверению автора: «променяю сто воспоминаний / на одну хорошую строку»! Поскольку для настоящего поэта строка, стихотворение, поэзия – не самовыражение, не часть жизни, не отражение её, но – условие жизни, сама жизнь; и какая тут может быть борьба за почётное место, тем более за первенство, какое тут может быть самомнение: «количеством крови, ушедшим в слова, / смешно похваляться на льдине». Оценят ли тебя по достоинству современники и потомки, не отплывут ли твои стихи в небытие, уступив место молодому поколению?

<…>
Ты в пыль превратишься и в мрамор войдёшь,
прожилками чуя: пришла молодёжь
с прицелом на высшую лигу.
Ты выпустишь книгу за собственный счёт,
на ней поклянётся другой идиот
и новую выпустит книгу.

«Разумеется, оплачено» мне напоминает дневник, в который заносятся только те наблюдения, что осмыслены, только те мысли, что обдуманы (а возможно, неспешное осмысление и обдумывание происходит в процессе письма – что, кстати, не мешает течению речи быть живой и динамичной, а рифмам – точными); одни из них изложены кратко, другие – развёрнуто, но и в «развёрнутом» виде Фаликов соблюдает экономию в словах: в книге нет ни одного затянутого стихотворения – и даже ни одной лишней, случайной, придуманной строки. Явная забота о форме выглядит столь же естественно, как порядок в доме или в саду – или, лучше сказать, в парке дворянской усадьбы, где стройность аллей сочетается с непринуждённым разбродом деревьев, образующих вольную композицию, – в чём есть несомненное притягательное изящество. Кроме того, разговорная речь, которую автор иногда тактично вкрапливает в литературную, звучит у него вполне органично (и это важное замечание, поскольку многие поэты последнего времени – возможно, поощрённые поэзией Бродского – вворачивают в свои стихи сниженную лексику с показной небрежностью). Словесный самоконтроль у Ильи Фаликова никогда не оборачивается излишней лаконичностью или засушенностью языка до прозаического стука; я думаю, не последнюю роль здесь играет безотказная самоирония и чувство юмора. Например, какую теплоту они придают самому, пожалуй, трогательному стихотворению в книге, столь оригинально воспевающему любовь и заботу!

Был умысел не слишком тщателен,
но, задремав под лампой жгучей,
я знал: ты щёлкнешь выключателем
над головой моей горючей.
По правилам стихосложения
что остаётся верной музе?
Имея собственного гения,
не допускать иных иллюзий.
Владея правом подзатыльника,
не увлекаться тоном вето,
но устранять, как собутыльника,
поток избыточного света.

Помимо внутрилитературного и общежитейского, у Фаликова есть дорогая тема, его волнующая и согревающая: многолетние крымские впечатления; они пробуждают в нём пейзажиста, мастера романтических орнаментальных образов, открывают глубокое дыхание, и тогда всё, о чём он пишет – ощущаешь физически: «От степи повеяло полынью, / пахнет можжевельником гора»; «Долго вдоль моря деревья идут, / дуплами видеосъёмку ведут»; «Чертополох сгорел, и мне пора домой. / Возможен дождь. Возможно, проливной. / Весь выжженный обрыв трепещет как живой / над черноморской ямой»… Подобных строк у поэта много. И как подведение итога – «Память – море, южный зной. / Всё охвачено, всё схвачено / виноградною лозой. / Разумеется, оплачено».

Оплачено вино, оплачены волшебные южные дни, оплачена поэзия: недаром, признаётся Илья Фаликов, «на возвышенном звуке / поломали мы стрелы и луки, / лоб разбили, набили синяк». Именно поэтому я и верю каждому слову этой книги в триста с лишним страниц. Поэзия не обманывает.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 110
Опубликовано 19 фев 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ