ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Данила Давыдов. ПОСЛЕДСТВИЯ ЧЕСТНОСТИ

Данила Давыдов. ПОСЛЕДСТВИЯ ЧЕСТНОСТИ

Редактор: Данила Давыдов



(О книге: Георгий Шенгели. Чёрный погон / Сост., подгот. текста, коммент. А.В. Маринина и В.А. Резвого; послесл. В.Э. Молодякова. – М.: Антоним, 2018. – 460 с.)




Творческое наследие Георгия Алекасандровича Шенгели (1894-1956), одной из самых парадоксальных фигур русской литературы первой половины минувшего века, только начинает осваиваться. После крайне важных в открытии заинтересованному читателю изданий поэзии Шенгели, подготовленных Вадимом Перельмутером (в особенности следует отметить том избранных стихотворений и поэм, а также критических работ и воспоминаний  «Иноходец» (1)) и изданного трудами Владислава Резвого фундаментального двухтомника, включающего практически полностью оригинальное поэтическое наследие Шенгели, включая многие неопубликованные тексты (2),  последовало биографическое исследование Василия Молодякова (3), открывающего многие темные пятна в биографии поэта (а многие пока нет).

Но остаются несобранными многочисленные переводы Шенгели. В последнее время выходили отдельными изданиями лишь книги избранных стихов Верлена и Байрона (4), в то время как с момента первого издания так и не переиздавались байроновские «Дон Жуан» и все его поэмы, большие корпусы поэтических сочинений Гюго, Верхарна, Гейне, Эредиа. Совершенно не начата работа по собиранию стиховедческого наследия Шенгели (последнее посмертное издание, в значительной мере не отвечающее авторской воле, Техника стиха, вышло в 1960-м), как нацеленного на специалистов, так и популярного (вроде многократно переиздававшейся в двадцатых брошюры Как писать статьи, стихи и рассказы), что требует, конечно, специальной профессиональной работы, но необходимо для понимания становления отечественной науки о стихе.

И вот лишь теперь появляется том прозы Шенгели, включающий два его  автобиографических романа, «Жизнь Адрика Мелиссино» (не закончен) и «Черный погон», а также рассказы. Как и почти все в наследии Шенгели, эти тексты впервые предстают перед читателем в том виде, в котором сохранились (ранее публиковались лишь фрагменты второго из романов и некоторые рассказы), хотя и явственно не в том виде, который бы соответствовал изначальному замыслу самого автора. Но это вопрос, мягко говоря, недовершенности авторского замысла, который укладывается в общую загадку творческой биографии Шенгели.

Забвение на долгие годы Шенгели-переводчика следует в значительной мере осознавать как результат настоящей литературной войны, которую против «буквалистов»-переводчиков Шенгели и Е.Л. Ланна (а также их последователей) развязал И.А. Кашкин и группа переводчиков- «кашкинцев», и которая с обеих участвовавших сторон велась всеми присущими эпохе демагогическими методами (чреватыми, кстати, физической гибелью, так что вытеснение «буквалистов» из литературы было еще не самым страшным из возможных вариантов развития событий) (5). Судьбы стиховедения в сталинскую эпоху общеизвестны: судьба стиховедческих работ Сергея Боброва, Александра Квятковского, Михаила Штокмара и других сложилась не лучше, а то и хуже работ Шенгели (которые, хоть в искаженном виде, но были изданы, а бобровские, например, так и не собраны вообще ни в каком виде). Интересней и важней, кажется, другое: парадоксальное изъятие — без запрета — именно оригинального поэта и писателя Шенгели из литературной реальности.

Две прозаические книги, законченная и незаконченная, должны были стать частью большого автобиографического цикла, включавшего семь книг (в этом смысле первая из написанных (точнее, начатая) соответствует первой же из семи задуманных, а вторая — пятой. В послесловии к рассматриваемому изданию Василий Молодяков пишет, сожалея о так и не написанных  автобиографических томах - четвертом (который должен был бы быть посвящен становлению Шенгели именно как литератора, и о котором можно судить по опубликованным фрагментам воспоминаний о Брюсове и Северянне) и шестом (по плану Шенгели, посвященном 1921-27 гг.): «В годы, которые предстояло охватить шестой книгой, Георгий Александрович, казалось, всё время был на виду… если бы не одно трагическое обстоятельство — согласие сотрудничать с чекистами, которые они угрозами вырвали у него осенью 1924 г. Вырвали после того, как Шенгели совершил самоубийственный поступок: публично прочитал в коктебельском доме Волошина стихи памяти Гумилева, которого убили "накокаиненные бляди". Страшное по тем временам преступление, за которое последовало не в меру жестокое наказание. На всю жизнь. Об этом написала во "Второй книге" бескомпромиссная Надежда Мандельштам: претензий к другу у нее не было» (с. 429-430).

Такого рода положение усугублялось внутренней позицией Шенгели. Казалось бы, тот же «Черный погон» должен был бы встроиться в ряд вполне официальный: повесть из жизни революционера-подпольщика в занятых белогвардейцами Крыму и Одессе… Но пелена двусмысленности и непроясненности ложится и на этот период жизни Шенгели — и, очевидно, ни его окаянные «работодатели», ни он сам не видели возможности хотя бы полуоткрытого разговора об этих эпизодах, которые ждут еще своего исследователя (хотя надежд на сохранность каких-либо архивов крайне мало…) Все это происходило с человеком, в чьей внутренней искренности не приходилось сомневаться. Искренности в первую очередь в творчестве. Отнюдь не ниспровергатель, если и авангардист, то «академический» (это определение, данное М.Л. Гаспаровым позднему Брюсову, уместно и по отношению к Шенгели), Шенгели полагал необходимым соответствовать своей эпохе, а отнюдь не приспосабливался к ней. Арсений Тарковский вспоминал в очерке «Мой Шенгели»: «Тогда печатали всякие стихи, даже в государственном издательстве. Стихи Шенгели были абсолютно искренни: он был не способен на подделку мысли или чувства. Мне открылось, что можно писать стихи и на современные темы. Я был изумлен: я не знал этого до знакомства с Георгием Аркадьевичем. Еще так недавно я полагал, что стихи следует писать на старые, проверенные, классические темы, о падении Трои например, и любовные, причем современность может присутствовать в стихах только последнего рода, — любовных. Это было заблуждение, не менее, впрочем, удивительное, чем всякое другое заблуждение. Шенгели рассеял его.

Он стал моим учителем во всем, что касалось стихотворчества. Прежде всего, он обучал меня современности. Когда я забирался на античные горы слишком высоко, он хватал меня за ноги и стаскивал на землю. Он говорил: — Почему вы не напишете стихотворения — ну, скажем, о милиционере? Он же несет чрезвычайно важные функции: он осуществляет власть государства на этом перекрестке.
Он говорил: — Мне кажется, вам необходимо пойти на большой металлургический завод и посмотреть, как там работают. В стихах нужно экономить движение, предварительно накопив силу» (6).

Подобный метод реального осознания изменившейся культуры и самоощущения художника в ней мог казаться литературным идеологам впоследствии более опасным, нежели конформизм — поскольку был менее контролируемым. Шенгели, как мы видим, можно было держать на крючке биографическом, но не творческом. Поэтому так не ко двору оказывались даже его гиперсоветские литературные проекты, подобные циклу эпических поэм, посвященных Сталину, и так и не опубликованных корпусом из-за их крайней «перпендикулярности» по своей поэтике (но не идеологии! (7)) всему, что тогда печаталось. Вероятно, в этой парадигме следует прочитывать и «Черный погон».

Стилистически же обе автобиографические книги, безусловно, оказываются ярким примером (полу)документальной прозы той эпохи. В.Э. Молодяков ставит прозу Шенгели в один ряд с А.Н. Толстым; можно вспомнить, конечно, и Константина Паустовского и (в случае первой из книг) хрестоматийную кассилевскую «Кондуит и Швамбранию», и гораздо менее прочитанную, но замечательную книгу Сергея Боброва «Мальчик», - взросление, становление ребенка, переход его от частных сенсорных реакций к пониманию логики окружающего мира. Хотелось, бы, однако, отметить рассказы Шенгели, небольшие, порой совершенно крошечные: почти все они могут быть сведены к, так сказать, анекдотцу, но на деле перед нами двухуровневые притчи, самой безоценочностью повествователя предлагающие разнообразие трактовок (и в этом Шенгели оказывается одним из предшественников отечественной малой прозы новейшей эпохи); не побоимся сказать, что эта часть прозаического наследия Шенгели читается сейчас как наиболее современная (и вневременная!).

Выход книги прозы Шенгели — очередное заполнение лакуны. Но сколько их еще, этих лакун.





1 - Шенгели Г. Иноходец. - М.: Совпадение, 1997.
2 - Шенгели Г. Стихотворения и поэмы. Т. 1-2. - М.: Водолей, 2017.
3 - Молодяков В. Георгий Шенгели. Биография. - М., Водолей, 2016.
4 - Верлен П., Избранное из его восьми книг, а также юношеских и посмертно изданных стихов / Сост. и послесл. В. Перельмутера. - М.: Моск. Рабочий, 1996; Байрон Д.Г. Лирика в переводах Георгия Шенгели / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. В. А. Резвого. - М.: Центр книги Рудомино, 2017. 5 - Подробнее об этом сюжете см.: Азов А.Г. Поверженные буквалисты: Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2013.
6 - Тарковский А. Собрание сочинений. Т. 2. - М.: Художественная литература, 1991. - С. 184-185.
7 - Ср., напр., радостное встраивание Шенгели в просталинскую парадигму Станиславом Куняевым: «Уже в те годы Шенгели видел в Сталине не примитивного тирана и не обожествленного спасителя, а личность, на которой скрестились магические лучи времени, человека, который овладел рычагами исторического процесса.»  Цит. по: http://www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2006&n=3&id=3

скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 950
Опубликовано 12 авг 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ