Мне трудно сказать, в какой мере я считаю себя критиком, но легко ответить на вопрос, заданный редакцией портала «Лиtературра»: когда мне выпадает возможность ставить и решать задачи литературного критика, мне это очень нравится. Критиком я был примерно в 1996—2002 годах, когда вел авторскую программу на Радио России вместе с Дмитрием Воденниковым (в 1998-м, кажется) и печатался как рецензент в «Знамени», «Дружбе народов» и «Независимой газете». С тех пор в чистом виде критические тексты мне доводится писать от случая к случаю. Основную часть моей работы теперь составляют академические статьи по истории и социологии культуры. Однако от предыдущей жизни у меня сохранился азарт, толкающий на протяжении многих лет в режиме реального времени следить за публикационным процессом, читать пресс-релизы издательств, читать в социальных медиа заметки критиков и писателей по поводу присуждения тех или иных премий, вообще наблюдать за колебаниями моды на тех или иных сочинителей. Иногда в голове на автопилоте складываются смешные заголовки к статье, которую можно было бы написать про какую-нибудь шумно обсуждаемую книгу. Стараюсь, насколько только получается, следить за тем, что пишут о книжных новинках и близкие мне авторы, и не очень близкие. В общем, ритм литературного процесса – тот еще нейростимулятор: даже когда уходит физиологическая зависимость от него, вызванная необходимостью писать 3—5 текстов в неделю (а во времена моей работы в «Независимой газете» в 2000—2002 годах иногда было нужно и больше), остается психологическая потребность наблюдать за быстрыми и непредсказуемыми изменениями культурного ландшафта. Другое дело, что сейчас литературные произведения я чаще всего воспринимаю сразу в двух контекстах: в собственно филологическом и в социолого-культурном или антропологическом: произведение говорит о том, как меняется человеческое сознание вокруг нас. Такой двойной взгляд мне всегда был интересен, но сегодня появилась возможность сделать его одним из смысловых центров моей работы, и я стараюсь ей пользоваться.
Да, мне нравится быть литературным критиком, -- но то, что сегодня происходит в литературе и собственно в критике, вызывает у меня состояние, скажем так, легкой озадаченности. Мне, как и в начале 2000-х, кажется, что очень многое из того действительно нового, что происходит в литературах России, Украины (я сейчас говорю о литературе на русском языке, которая входит минимум в два контекста – литературы Украины и глобальной русской литературы) и других стран, проходит недоосмысленным и недообсужденным -- и поэтому есть глубокая благодарность тем немногим авторам, кто пытается расширить поле дискуссии – например, Игорю Гулину (но у него редко есть возможность выйти за пределы жанра оперативной рецензии). На поверхности обсуждений в социальных сетях и рецензионных отделах общенациональных газет и интернет-порталов кружатся изданные большими тиражами книги, которые исполняют роль «настоящей литературы». Такая ситуация существует с начала 2000-х, но сегодня разделение словесности на ту, о которой говорят и которую выставляют в витринах (nomina sunt odiosa), и ту, где рождается новое ощущение слова, ритма, языковой дикции, но говорить о ней непонятно как и даже, кажется, незачем – вроде бы всех устраивает.
Есть еще одна особенность обстановки, которая довольно существенно смещает сегодняшнее самоощущение критика по сравнению с ситуацией начала 2000-х. Писать о литературе приходится, когда сидят Кирилл Серебренников и Олег Сенцов (я назвал только двух навскидку), постоянно происходят человеческие катастрофы – например, как по мере того, как я пишу, на экране моего компьютера появляются новости со все большим количеством жертв пожара торгового центра в Кемерово. Во вторник с последним словом на суде выступил Юрий Дмитриев. Российские войска – или, как минимум, военнослужащие в составе частных военных компаний – участвуют в необъявленных войнах в Украине и в Сирии. Можем ли мы сказать, что литературный процесс развивается несмотря на все эти события? Но не слишком ли сильно придется тогда отводить глаза этому самому процессу, если таковые у него есть? Во всяком случае, у людей они есть, и не все их готовы отвести. Боюсь, что для и современного писателя, и для критика война, политзаключенные и литература составляют единый контекст, и как в этих условиях перенастраивать аналитический инструментарий – хорошо бы в ближайшее время решить заново, а публичных площадок для этого, насколько я могу судить, почти нет. А нужна такая перенастройка не только потому, что значительные литературные произведения продолжают появляться, но и потому, что эти произведения говорят о скрытых страхах и напряжениях в обществе и о незамеченных перспективах его развития -- и могли бы изменить его сознание, если бы были адекватно прочитаны.
А так-то все нравится, спору нет.
Фото Лёли Собенинойскачать dle 12.1
