(О книге: Константин Сомов. Дневник. 1917 – 1923. Вступительная статья, подготовка текста, комментарии П. С. Голубева. – М.: Издательство Дмитрий Сечин, 2017)Впервые без купюр и сокращений изданы дневники художника Константина Сомова. Их сразу назвали сенсационным документом, позволяющим увидеть многие исторические события в новом свете. Однако, к большому сожалению, в этом есть преувеличение и переоценка. Данные дневниковые записи могут представить интерес только для специалиста по источниковедению, причём очень терпеливого. Любой другой читатель, ожидающий эстетического удовольствия или исторической информативности, будет глубоко разочарован.
На сегодняшний день издан только первый том дневника, охватывающий период с 1917 по 1923 год. 1917 – 1923! Казалось бы, об этом времени невозможно написать вяло или скучно. Слишком горячий поток жизни, слишком событийно насыщенный и эмоционально нагруженный. Но, оказывается, можно.
Дело в том, что Константин Сомов не писал о жизни или о себе. Он писал для себя, делая короткие, крайне скупые, стилистически бедные и невыразительные заметки, которые впоследствии могли бы напомнить ему о том, как раньше текла его жизнь. Он не стремился выговориться, выразить к чему-то своё отношение, оставить «свидетельство для потомков». Пометки на полях книги не представляют собой законченную мысль. Они обычно состоят из ключевых слов, которые должны вызвать в памяти автора идею, посетившую его во время чтения. Стороннему читателю такие пометки могут ни о чём не сказать. То же самое происходит и здесь. Поэтому, когда в одном из фрагментов сам Константин Сомов говорит о том, с каким огромным интересом перечитал свои более ранние записи, это вызывает некоторое удивление. «Брал ванну, вымылся на славу»; «Ходил к Марье Васильевне, просил укоротить клетчатые брюки»; «Спал хорошо»… – неужели что-то подобное можно прочитать с интересом?!
Для дневника, написанного в годы революции и Гражданской войны, в нём слишком мало воспоминаний об общезначимых событиях. Лишь время от времени на страницы проникают не очень внятные (в некоторых случаях, чтобы объяснить, о чём вообще идёт речь, авторам-составителям приходится делать комментарии и давать ссылки на другие источники) упоминания о большевистском перевороте, о походе Юденича, о Кронштадском восстании или философском пароходе. Основной же объём текста составляет перечисление повседневных забот, мелких, однообразных и повторяющихся, а также встреч с людьми, которые в большинстве не были автору ни приятны, ни симпатичны, ни интересны. (На самом деле среди упоминаемых Сомовым лиц есть множество людей с очень яркой биографией, о чём, опять же, говорится в сносках). Создаётся впечатление, что автор, погружённый полностью в рутину своей отдельной жизни, лишь изредка замечает, что вокруг происходит что-то не совсем обычное. Причём только в тот момент, когда где-то рядом уже гремит канонада. А пока выстрелов не слышно, автор смотрит совершенно в другую сторону. Вернее даже, не в другую сторону, а куда-то себе под ноги. Можно было бы сказать, что «художник жил в своём мире», и, наверное, это так и было, но этого «своего мира» в дневнике тоже почти что нет. Есть лишь его отдельные, не вполне отчётливые, размытые следы.
На общем сером повествовательном фоне большой радостью для читателя становятся ссылки на свидетельства других очевидцев событий того времени. Когда записи Сомова разбавляются фрагментами воспоминаний Александра Бенуа или письмами Мефодия Лукьянова, на страницы книги наконец врывается богатая событиями жизнь, острые человеческие эмоции, индивидуальный взгляд на происходящее и пресловутый дух времени. Как будто в душной и тёмной комнате наконец отдёрнули занавески и открыли окна.
Когда же до автора всё-таки докатывается волна какого-то масштабного события, он, к большому разочарованию читателя, ничего не сообщает о своём к нему отношении. Единственное историческое лицо, отношение к которому Константин Сомов выразил, это Николай Второй. Отношение резко отрицательное, но почему оно отрицательное – тоже не сообщается.
Оценочных суждений в книге много. Константин Сомов любил читать и посещать театральные постановки. И о книгах, и о спектаклях он оставил в дневнике множество отзывов. Но, к сожалению, основная их часть составлена из степеней сравнения прилагательных «хороший» и «плохой», без объяснений и аргументации: понравилось – не понравилось, хорошо – дурно. Второй вариант при этом заметно преобладает. Некоторые суждения идут вразрез с общепринятыми мнениями. К примеру, Константин Сомов весьма сдержан и строг в отношении Блока, Ахматовой, Сологуба и многих других. И было бы интересно познакомиться с его развёрнутым суждением, но здесь, как и в прочих случаях, содержательность принесена в жертву краткости.
В записях отсутствует привычное ранжирование событий. О том, что автор, условно говоря, съел на завтрак, и о том, что умер кто-то из близких или дальних знакомых, сообщается через запятую. В этом есть что-то от детского восприятия мира со свойственными ему представлениями об иерархии и приоритетах.
Дневник выдаёт ещё одну странность: Константин Сомов имел множество знакомых, почти постоянно находился среди людей, ходил с визитами и часто принимал гостей у себя, но это общение не доставляло ему никакого удовольствия. Иной раз он направлялся в гости в надежде не застать хозяев у себя: «После обеда ходил к Пиньятелли, но, к счастью, их не было дома»! Самое часто встречающееся в дневнике слово – «скука» и все его производные. «Скучища невыносимая», «Скука ужасная», «Скучал», «Скучные разговоры», «Скучновато», «До обеда у меня скучнейший Василий Васильевич Кузнецов», «Было неинтересно», «Опять было скучно», «С ней мне скучно», «Было очень скучно»… – это об общении с людьми. «Среди дня приходила Б.Л. Кан за молоком и страшно меня разозлила своей глупостью», «Владимир Лазаревич вёл себя рассеянно и глупо», «Ужасные все они чудища, отвратительные, глупые», «Пошлый, банальный болтун, вероятно хам», «Они ужасные идиоты», «она чудовищно неразвита и неумна», «Очень скучно: Ната и её хам были всё время с нами», «ужаснейшие Цытовичи с дочкой – отвратительные скучные дураки», «Было пошло и скучно из-за дам»… – это о самих людях. В отдельных случаях возникают сочетания, причудливости которых могли бы позавидовать Гоголь или Хармс: «»Жестокая скука среди ужасающих дам и вкусный ужин»; «Пончики; пошлость и скука»; «Вечером у нас гости и скука». Когда автор не самого, мягко говоря, захватывающего повествования почти в каждом абзаце упрекает всех окружающих в том, что они скучны, это звучит забавно.
С другой стороны, безобидная мизантропия могла бы послужить той самой интересной изюминкой, за которую хоть как-то можно было бы зацепиться. Но проблема в том, что упрёки окружающих в глупости, банальности и пошлости легко принять от человека, очевидно превосходящего всех в интеллектуальном отношении. Но дневник, увы, не позволяет увидеть в его авторе Эразма Роттердамского. Поэтому многочисленные нелестные отзывы о третьих лицах тоже производят здесь скорее комический эффект, чем разоблачительный.
Этот эффект несколько смягчается и уравновешивается постоянным недовольством автора собой. Надо отдать должное Константину Сомову, он крайне критично и требовательно относился к себе как к художнику, и это едва ли не единственное, что способно вызвать к нему искреннюю симпатию.
Сенсационным дневник называют ещё и потому, что в нём подробно зафиксирована интимная жизнь художника, его многочисленные бисексуальные связи. Книга содержит множество сцен, которые с некоторой натяжкой можно было бы назвать порнографическими. Сам факт легко встраивается в общий контекст Серебряного века и Декаданса. Но проблема в том, что в ту культурную эпоху бурные и разнообразные эротические переживания требовали для своего образного оформления утончённо эстетских средств. Они в полной мере присутствуют в художественном творчестве Константина Сомова, но трагически отсутствуют в литературном. Порочный декадентский флёр, который должен был бы держаться на полутонах, намёках, скрытых сигналах и стилистических изысках, никак не уживается с азбукой Морзе и замечаниями в духе «обедали вкусно и обильно».
Вступительный обзор, комментарии и ссылки на современников Константина Сомова – лучшая часть данной книги. Подготовка данного издания, расшифровка и систематизация огромного по объёму текста – заслуга Павла Голубева. Его перу принадлежит исчерпывающе подробное предисловие, которое детально освещает биографию художника, проблемы его творчества, прослеживает историю создания дневника и его дальнейшую судьбу, содержит анализ его первого издания. В работе содержится множество метких замечаний о перекличках творчества Сомова и искусства XVIII столетия и роли комедии дель арте в образном мире художника. В целом это блестящий труд, который создаёт определённые ожидания в отношении и основного текста тоже, которые, увы, не оправдываются.
В качестве одной из сносок в книгу включен отрывок из воспоминаний художника Владимира Милашевского. Он позволяет получить о личности Константина Сомова более полное представление, чем 800-страничный том дневника самого Сомова. Владимир Милашевский делает заключение, полностью совпадающее с тем впечатлением, которое формирует дневник: «Очевидно, «Костя», как называл его Александр Бенуа, витал где-то за пределами современности, но и вообще за пределами реальной России!» Действительно, дневниковые записи обнаруживают ощутимый отрыв их автора от реальности, дистанцию между ним и остальным миром. Это, пожалуй, главное сообщение, которое несёт этот документ.
скачать dle 12.1
