ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Ольга Бугославская. ВРЕМЯ С ВЫВИХНУТЫМ СУСТАВОМ

Ольга Бугославская. ВРЕМЯ С ВЫВИХНУТЫМ СУСТАВОМ

Ольга Бугославская. ВРЕМЯ С ВЫВИХНУТЫМ СУСТАВОМ
(О книгах:
Наталья Громова. Пилигрим. – Москва: Издательство АСТ: редакция Елены Шубиной, 2016;
Наталья Громова. Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта 20-х-30-х годов. – Москва: Издательство АСТ: CORPUS, 2016)



С конца 20-х по начало 50-х годов в нашей стране осуществлялся государственный террор против собственных граждан. Казалось бы, как можно относиться к этому трагическому факту? Как мы знаем, очень по-разному. Можно этот факт отрицать, можно говорить, что наказания без вины и дыма без огня не бывает, что в истории каждого народа есть кровавые страницы, что это проявление Божьего гнева, что опасно ворошить старое и так далее. Если сама история террора демонстрирует самые тёмные стороны человеческой натуры и сокрушительную мощь зла, то современное отношение к этой истории – иллюстрация всепоглощающего абсурда.

В медицинских справочниках часто пишут: «Не ждите, что симптомы болезни пройдут сами. Обратитесь к врачу». Книги Натальи Громовой тоже содержат этот призыв: наше общество не выздоровеет просто так, спрятав голову в песок или завязав глаза. Невозможно жить с гангреной и делать вид, что всё в порядке. Голову из песка необходимо вытащить, повязку с глаз снять и заняться лечением.

Автобиографическая повесть «Пилигрим», архивный роман «Ключ. Последняя Москва» и историческая хроника «Узел» – фрагмент «вечной Книги Бытия», где все люди и все события плотно связаны друг с другом, и где боль, возникшая в одном месте, немедленно распространяется по цепочкам во всех направлениях. В повести «Пилигрим» обозначается метафизический план повествования, который остается чрезвычайно важным и в двух других произведениях Натальи Громовой. Автор, отталкиваясь от болевых точек собственной жизни – тяжёлых воспоминаний раннего детства, развода родителей, собственного материнского горя – возвращается к пережитым событиям, к людям, повлиявшим на судьбу и взгляд на мир. И постепенно приходит к ощущению Абсолюта и пониманию бытия как неразрывного единства, великого Древа или великой Книги, и себя как части этого единства. Книга жизни целостна, но из нашей памяти вычеркнуты многие её страницы. Мы продолжаем испытывать моральные и физические страдания, не понимая их причин и не видя источника.

Восстановлению этих утраченных фрагментов посвящен роман «Ключ». Здесь автор-исследователь – одно из главных действующих лиц. Ученый-биограф и его герои идут навстречу друг другу, как будто ведомые некой направляющей силой. Их взаимное притяжение, пути поиска и обоюдного сближения составляют отдельный сюжет. Архивный роман оставляет впечатление только что проявленной фотографии, которая ещё лежит в растворе, белого листа, на котором на наших глазах проступает изображение. Знакомые адреса, известные лица: дом в Лаврушинском, музей Марины Цветаевой, Переделкино, переулки Арбата… Булгаковы, Луговские, Марина Цветаева и её биограф Мария Белкина, Добровы, Даниил Андреев… На общую карту пересекающихся путей ложатся разнообразные сюжеты, эпизоды, сцены – эвакуация писателей и артистов в Ташкент, драма Владимира Луговского, горестная судьба дочерей Маргариты Алигер, зловещая череда самоубийств друзей и близких Фадеева, «покушение на самоубийство» Марии Иосифовны Белкиной, выводящая эту тему в трагикомическое русло. И еще много лиц, много линий и их сплетений. А над всеми – Дамоклов меч массового террора и всеобщего страха. Террор уничтожил самих людей, а продолжающий преследовать нас страх почти стёр и память о них.

Когда на месте разрывов возникают связи, в потоке событий не остаётся места случайностям. Работа с архивами, мемуарами, свидетельствами восстанавливает логику этих событий, цепочку причин и следствий. Одно из подтверждений – почти мистические истории обретения архивных документов, прошедших через многие руки и уже почти утраченных, прежде
чем, как послание в бутылке, попасть к своему исследователю.


И, наконец, в хронике «Узел» фигура учёного-архивиста уже не входит в список действующих лиц. На сцене остаются только его герои в расширенном составе. Эта документальная книга представляет собой панораму литературной жизни в СССР в 20-30-е годы в её динамике. Вы как будто смотрите киноплёнку, которая постепенно начинает ускоряться, а изображение искажаться, прыгать, дергаться, переворачиваться, загораться или мутнеть… И в конечном счёте вы видите на экране апокалиптический данс макабр.

Всеми любимые «Фауст» Гёте и «Мастер и Маргарита» Булгакова, трактуя сюжет о сговоре человека с дьяволом, скажем так, выдают желаемое за действительное. Они утешают тем, что противопоставление Бога и дьявола весьма условно, на самом деле они заодно. А даже если дьявол и хочет зла, то совершает всё равно благо. Желая получить твою душу, дьявол согласится быть у тебя на побегушках и исполнять твои прихоти. Он испытывает тебя только для того, чтобы удостовериться в том, что ты человек достойный и благородный. А убедившись в этом, становится твоим опекуном, помощником и телохранителем. Дьявол следует договору и соблюдает правила. Так что, положа руку на сердце, он не очень страшен.

В книге Натальи Громовой сделка с ним выглядит иначе. Дьявол не нуждается в церемониях и тем более угодничестве. Он уверен, что сожрёт кого захочет в любой момент. Если он подбрасывает наживку, то лишь для того, чтобы поэкспериментировать со своей заведомо обречённой жертвой. Все козыри у него на руках. Жертве даже не дадут выбрать форму казни. Человека могут долго мучить страшными пытками и побоями, а потом отправить на смерть, как Осипа Мандельштама, Тициана Табидзе или скромного партийного деятеля из Дагестана Юсуфа Шовкринского. Или довести до самоубийства, как поэта Николая Дементьева. Или заставлять человека сживаться с абсурдом и истязать свою душу насильственным самообманом. Как в случае с Фадеевым, который пытался принудить себя поверить в то, что Кольцов – немецкий шпион. Или приблизить, обласкать, а потом без объяснения причин раздавить одним ударом, как поступили с Авербахом. Или отказываться от своего происхождения и ломать себя, как пытался сделать поэт Григорий Гаузнер. Или поставить на грань алкоголизма и раздвоения личности, как в случае с Луговским. Или поощрять их унизительные «саморазоблачения», примером чему служит история с назначением того же Фадеева одним из руководителей СП. Дьявол знает, как заставить одних людей выгораживать себя, подставляя других, как делал Николай Тихонов. Он умеет даже людей сверходарённых и очень мужественных подвинуть к тому, чтобы те стали искать его милости. Как было с Михаилом Булгаковым.

А договор придётся подписывать не один раз. Только не своей кровью, а чужой, требуя «беспощадного наказания для изменников, шпионов и убийц». Или восхищаясь тем, как успешно осуществляется «перековка» преступных элементов в советских граждан на строительстве Беломорканала. А можно ничего и не подписывать и вообще не браться за перо, а просто проехать в мягком вагоне, где подают коньяк с копчёными колбасами, сырами и икрой, мимо стоящих вдоль железной дороги голодающих, измождённых и полуживых. Проехать, коньяк выпить, колбасу съесть и сказать «спасибо».

Союз писателей – весьма своеобразный проект, утопический внешне и антиутопический по сути. Созданный для тотального контроля и надзора за «инженерами человеческих душ», в течение короткого времени этот орган превратился в лабораторию для опытов над живыми людьми.
Восстановленная Натальей Громовой картина жизни писательского круга 20-30-х годов даёт ответ на один из главных вопросов: как такое могло произойти? Террор стал возможным потому, что инстинкт самосохранения заставляет людей не сопротивляться злу, а приспосабливаться к нему. Но приспособленчество не ведёт к спасению. На самом деле оно устраняет на пути зла последние ограничители. А когда зло становится вездесущим, оно отыгрывается на каждом и калечит всех. В этом отношении гигантский масштаб и значение приобретает фигура Бориса Пастернака – в силу того, что он не пошел на предложенную ему сделку. Пример его поведения был исключительно важен тогда и остается чрезвычайно важным сейчас.

Находясь в тюрьме НКВД, Юсуф Шовкринский написал на обрывке своей рубашки такое послание: «Я был брошен в уборную или, как ее называли, спецкамеру, без одежды, постели, на голый пол. А затем поставлен для пыток на стойку в стальных ручных кандалах. В первую же ночь в своём кабинете меня избил до потери сознания нарком Ломоносов, затем перевели в кабинет моего следователя Страхова, где систематически били и истязали несколько суток, топтали до тех пор, пока я окончательно не потерял волю и рассудок и не подписал сфабрикованный ими на тридцати страницах протокол». Такой протокол у Мефистофеля заготовлен на каждого. И если ему не мешать, он его рано или поздно предъявит.


Фото Анатолия Степаненкоскачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 925
Опубликовано 10 дек 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ