(О книге: Сергей Круглов. Царица Суббота / Послесловие Д. Строцева. – М.: Воймега, 2016)
Популярное высказывание Адорно о невозможности поэзии после Освенцима было не более чем эффектным риторическим жестом, вызванным общекультурным посттравматическим шоком. Сегодня о самом Холокосте есть не только стихи, но и песни, фильмы, выставки, иногда даже впускающие в это замкнутое историческое пространство юмор и эпатаж, что в идеале должно способствовать наращиванию разговора. Хотя по большому счёту область табу, окутывающая эту тему, по-прежнему велика. Но книга стихов священника Сергея Круглова не об этом. Точнее, не только об этом. Она о судьбе богоизбранного народа в целом, который необъяснимым образом стал козлом отпущения для всего человечества.
(народ твой всё исходит и исходит
в нерасступающееся море)
Этот образ, очень сильный и действенный, в стихах повторяется. Он как будто призван обнажить вечное искупление греха и преодоление смерти.
Во истину
войдём мы, в эту льдяно пламенеющую воду,
в ее глубину,
по лядвея, затем по пояс,
по горло, по дыханье,
по весь смысл, по всю веру.
Шесть миллионов евреев, вошедших в море, которое не расступилось, олицетворяют абсолютность смерти. Но стоит только расфокусировать взгляд с человека и попробовать захватить нечто большее, как сразу возникает надежда на спасение.
Знаешь, отец, ведь если Бог – и в самом деле
Раввин из Дрогобыча, то мы пропали!
Но если Он – просто Б-г,
С кровоточащей мясной пустотой «о» (словно
Вырвали, плотно скрюченными пальцами уцепившись,
Восемь страниц с рисунками из самой середины
Плотной, пряной, трепещущей, как влажная роза,
Книги), – то
Ничего, может, ещё оживём.
Так и поступает софер из стихотворения «Переписчик», когда вписывает «…в текст общеупотребительное слово „смерть", / читающееся как „надежда"». Его задача
– «переписать набело, заново этот мир / Небо и землю, но / Не сметь изменить оригинал!
– Труд обречённых». Оригинал воспроизводится на новых и новых свитках, но текст всюду одинаков, следовательно, и мир представляет собой повторение одних и тех же сюжетов в разное историческое время. Символом такой цикличности является, например, снег в стихотворении «На вернисаже в еврейском культурном центре».
Вот, глядите, снег покрывает игольчатыми письменами!
Ортодоксальный, древний,
Снег просвещает глиннобурую осень,
Как Виленский гаон – мглу простонародного магизма.
Снег хранит память о событиях времён Авраама, поскольку это тот же самый снег. Круговорот воды
– верный указатель на повторяемость исторических узлов. Время циклично, а значит, одни пласты с лёгкостью могут наслаиваться на другие (включая мифологические). Поэтому нас не удивляет соседство Харона, везущего римского легионера в Аид, и еврейского Бога, которого упоминает лодочник: «…Он, вполне возможно, / Тебя помилует. Хороший шанс, точно,
– / Он на этот счёт просто ненормальный».
Что же касается самих повторяющихся сюжетов, то главным среди них видится обретение изгнанником дома. На протяжении тысячелетий эта идея была едва ли не самой важной для народа-скитальца, и насколько она разрешилась в 1948 году с образованием нового государства
– вопрос во многом ещё спорный. Вот и в стихотворении «Родина» герой,
– по-видимому, советский еврей, который репатриировался в Израиль,
– пытается понять, где его дом.
В пустыне над Мёртвым морем
На камень коленями, лицом в закатное солнце
Поставила меня – и расстреляла, «эш!» скомандовала
Берёзовая ностальгия.
Но главный персонаж, реализующий этот сюжет – Иисус, который, несмотря на божественную сущность, воспринимается во всей психологической сложности, характерной для человека.
Сборник открывается стихотворением «Бегство в Египет». Этот уход из Иудеи во младенчестве, символическое порывание с иудаизмом (предвещающее создание новой религии)
– вместе с тем и воплощение судьбы своего народа в рамках частной жизни, поскольку «…Чтобы / Стать личностью, ему [еврею] надо / Оторваться от шатров Сима / И эмигрировать в Египет…» В этом ключе высвечивается проходящий через всю книгу нарратив, связанный с Иисусом, снова и снова возвращающимся к народу Израиля (вплоть до наших дней), который когда-то его не принял и распял (один из пресловутых аргументов антисемитизма, рассыпающийся под остранённым детским взглядом в тексте «Сколько!..»).
«Надежда грешников люта. Но Моя – лютее.
Хозяин, как тать, с пoлдoрoги
Возвращается в брошенный, проклятый им дом, чтобы
Умереть со своей кровью.
Вот и Я возвращаюсь».
Эти слова Иисус (или его тень?) произносит в разгар Иудейской войны под стенами окружённого Иерусалима, в который вот-вот ворвутся беспощадные легионы Тита, чтобы разграбить город, перебить жителей и уничтожить Второй Храм. (Кстати говоря, под теми же стенами в это время бродит и другой еврей, Иосиф Флавий, потерявший свою родину и пытающийся её вернуть.) Пусть родной дом брошен и проклят, но что-то заставляет Христа возвращаться.
Не оставляет он свой народ и впоследствии, скитается с ним, прячется от бомбёжек, входит в газовые камеры. Причём это божественное присутствие порой легче не увидеть, а услышать. Так, в «Этюде с видом Цфата» музыка врывается даже в картину, заставляя священника («написан двумя ударами кисти») и хасида («как мудрая запятая виноградной бархатной сажи») ожить и вслушаться в серебряный треугольничек: «Цимцум!» Для того чтобы ощутить Бога, людям необязательно иметь острое зрение. Поэтому настоящие цадики слепы: Яаков бен Доната и Моше-портной. Последний, хоть и называет себя атеистом и в каком-то юродствующем восторге нарушает сразу несколько субботних заповедей напоказ, при этом человек несомненно праведный.
В другом стихотворении уже сам завороженный Христос вслушивается в песню, исполняемую на скрипке (а на дворе, кстати, XX век; или вовсе XXI). Легенда сходного звучания описывается Эренбургом в книге «Люди, годы, жизнь»: «…Цадик просил Бога отпустить людям грехи, но Бог прикидывался глухим. Вдруг тишину нарушила маленькая дудочка. Среди бедноты, стоявшей позади, был портной с пятилетним сынишкой. Мальчику надоели молитвы, и он вспомнил, что у него в кармане грошовая дудочка, которую ему купил накануне отец. Все накинулись на портного: вот за такие выходки Господь покарает местечко!.. Но цадик увидел, что суровый Бог не выдержал и улыбнулся».
Есть в музыке какое-то зачаровывающее волшебство, протягивающее телеграфную линию между мирами, способствуя налаживанию контакта. Между Иисусом и его народом, между христианством и иудаизмом, между человеком и богом. А такой диалог, нахождение общего языка
– то, к чему и стоит стремиться.
– Услышь меня, Б-же!
– И ты меня тоже.
Сборник «Царица Суббота»
– тот редкий случай, когда художественная мощь текстов открывает путь для более глубокого вдумывания в тему. Погруженность в неё поэта настолько заразительна, что увлекает за собой и придаёт смелости задаваться вопросами, которые обычно отпугивают своей масштабностью. Это поэзия большого напора. Её воздействие можно сравнить со звуком шофара, древнего еврейского инструмента, который моментально приковывает внимание и зачаровывает слушателей, забывающих окружающую действительность. Музыкальность почти гипнотического свойства.
скачать dle 12.1
