(О книге: Лев Рубинштейн. Причинное время. – М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2016)Эссе, вошедшие в новую книгу Льва Рубинштейна «Причинное время», во многом отсылают нас если не к жанру (который, похоже, активно формируется на наших глазах, выдвигаясь с периферии) [1], то к формату «фейсбучного текста». «Я спросил недавно у Фейсбука» – так начинается пролог, но это, конечно, только самый внешний уровень. Как и посты Рубинштейна в соцсети, за которыми следит более сорока тысяч подписчиков, и общая связь с интернет-средой за счёт заметок с сайтов Grani.ru и InLiberty.ru, также включённых в книгу. На глубинном уровне выстраивается куда более интересное взаимодействие.
Было бы не совсем корректно сказать, что эссе будто вбирают в себя всё самое лучшее из фейсбука, но в ключевых местах они действительно пересекаются. Во-первых, это юмор – меткий, едкий. «Вот какая-то депутатка сказала однажды, что главной, а может, и единственной задачей единого учебника истории является формирование чувства любви к своей стране Представляю себе, как юная девушка-старшеклассница приходит в районную библиотеку и, слегка розовея, говорит: «Дайте мне, пожалуйста, что-нибудь про любовь». «Понимаю. Одну минутку», – слегка улыбаясь, ностальгически вздыхая и вспоминая собственную юность, говорит пожилая отзывчивая библиотекарша и снимает с полки единый учебник истории». Тут же вторая составляющая такого фейсбучного стиля – актуальность. Смеяться над чем-то, рефлексировать, да и вообще обсуждать с практической точки зрения лучше самые новые события и самые волнующие темы: будь то единый учебник истории, или акция Павленского, 90-е, Украина и т.д.
Кроме того, это всё как бы общие темы. Попадая в фб, событие начинает обрастать текстом, в создании которого принимает участие большое количество пишущих и комментирующих. При этом каждый следующий высказывающийся уже знаком с событийными фактами, перечислять их заново в своём посте – тратить драгоценное время читателя, которому и так ещё предстоит прочитать несколько сотен комментов. Поэтому чем дальше, тем больше рефлексии, а контекст зачастую и не восстановить, если не наблюдаешь за развитием ситуации с самого начала. В такие моменты читатель, вступивший сразу в середину бурного потока, чувствует чуть ли не интимную сопричастность. Единство со всеми людьми, в сознании которых в данный момент также развивается этот сюжет, и формирует некоторый общий «фейсбучный текст». Одно из первых эссе начинается совершенно типично: «Целый день, а то и два, я мучительно не хотел высказываться на эту тему. Даже коротко. Даже междометием. Никак не хотел. И сам не понимал, почему. Когда сразу же многие (очень многие) кинулись обсуждать (осуждать, восхищаться, критиковать, издеваться) эту горящую дверь и её автора и постановщика, было еще совсем не ясно, что это всего лишь начало». Фамилия автора и постановщика, к слову, так и не будет упомянута в тексте. Но в этом и нет необходимости – все и так понимают, о чем идёт речь. Вы не понимаете? Жаль.
Здесь мы подходим к ключевому сущностному отличию текстов Рубинштейна от фейсбучных. Действие в фб обычно развивается так. Сначала появляется какая-то новость, что-то произошло – ты понимаешь, что это значимо. Затем начинают появляться различные посты по теме, высказываются мнения, формируются точки зрения – ты параллельно в мысленном диалоге формируешь свою собственную, которая кажется тебе наиболее адекватной. И при взаимодействии с книгой, к примеру, этого было бы, в общем, достаточно. Автор постарался завершить произведение, какой бы силы эстетический эффект оно ни оказывало. Однако в данном случае не ты определяешь, когда этот развивающийся текст сформируется. Ты продолжаешь читать и вдруг замечаешь, что большое количество людей вовсе и не разделяет твою точку зрения. Но как так, всё ведь уже очевидно! Все факторы, все мнения уже рассмотрены и учтены. Тогда начинается вторая стадия – внутренний конфликт. Вовсе уже не аналитическая, не полемическая, – стадия замешательства, непонимания и раздражения. Когда «обнадёживающий контрапункт» больше не угадывается, и остаётся только «заставляющая зажимать уши отчаянная какофония». Стоило бы уже остановиться, не читать новых постов и комментариев, но не получается – в надежде услышать наконец «не беспокойся, всё в порядке, здравый смысл никуда не делся» читаешь дальше, не получая утешения и все больше увязая.
Как-то раз (в очередной раз) я столкнулся с такой ситуацией, пока ехал в метро. Сидел, листал ленту фб, и, ощутив нарастающее раздражение, перевёл взгляд на стену вагона. На ней маркером было крупно написано: «ВЯЗ – ДЕРЕВО». «Причинное время» – как та надпись, восходящая к эпиграфу из набоковского «Дара». «Бывают случаи, когда необходимость высказать нечто заведомо очевидное, нечто вроде того, что земля круглая, а вода жидкая, что воровать и врать дурно, что не следует обижать слабого или не пытаться защитить его от сильного, требует от художественного человека не только гражданской, но и интеллектуальной и артистической отваги». Устоять посреди потока без опоры сложно. Противостоя хаосу фейсбука, эссе Рубинштейна дают такую опору.
«Причинное время» – интересный случай ещё и в том смысле, что рекламная цитата (Бориса Акунина) на обложке не только броская и завлекающая, но и содержательно очень точная: «Рецепт психического здоровья в психически нездоровые времена». В основе программы лечения от Рубинштейна два этапа. На первом – проговаривание очевидных вещей (которые, казалось бы, должны быть понятны любому здравомыслящему человеку, но как даёт понять фб – силы сместились, слишком большое число точек зрения материализуются в слове). Среди таких высказываний: «История же нужна человеку и обществу для того, чтобы знать и понимать», благодарность ветеранам «столь глубинна, столь интимна, столь естественна и столь, если угодно, обыденна, что она не требует никаких доказательств и никаких отдельных формулировок», «Любое высказывание, любое коммуникативное поведение, лишённое признаков рефлексии, является необычайно скоропортящимся продуктом». Видимо, если слишком долго считать, что на проговаривание основ не стоит тратить лишние знаки, можно упустить момент, когда появляются люди, вовсе не знающие о каких-то основах. Эссе Рубинштейна – просто, легко, наглядно – показывают, как важно задавать главные вопросы: не «Это искусство или хулиганский поступок? Это искусство или выходка психопата? Это искусство или политический акт?», а «Что такое искусство?». А ещё лучше: «Насколько хорошо я понимаю, что такое искусство?».
Второй этап в этой программе лечения – восстановление связей. Тема, которая задаёт цельность всей книги, прямо или косвенно проявляясь в каждом небольшом тексте. По мнению Рубинштейна, в этом заключается важная особенность нашего времени: следствия и причины меняются местами, логические построения рушатся, но никто этого будто не замечает. Поэт вспоминает собственные строки: «Причинно-следственная связь распалась понемногу. И можно смело, не таясь, отправиться в дорогу». Размышлениями о связи прошлого-настоящего-будущего завершается книга: «Категория будущего куда-то девалась. Или в крайнем случае будущее видится как вечно длящееся настоящее, краше которого просто и быть не может». Наблюдения, на самом деле, очень страшные. Что же тогда поможет эти связи восстановить и укрепить? Механизмы эти явно и неявно описаны в первой части под названием «Словарный диктат».
Первое, что Рубинштейн противопоставляет хаосу, – литература. Да, не стоит удивляться, сложных решений таких глобальных задач как обретение будущего ожидать не стоит, принцип значимости очевидного все ещё действует. Литературность в эссе проявляется на разных уровнях. На биографическом – в разговоре о книге как основе индивидуального опыта: «Я заставлял себя не бояться. Во-первых, я все-таки вырос на книжках про пионеров-героев, которые молчали, когда их пытали в гестапо», «Я слышал вокруг себя много разговоров и рассказов про военный быт. Мне, выросшему на книжках про героев вообще и про пионеров-героев в частности, он казался предательски непривлекательным». Важность литературы для становления личности подчёркивается не раз: «Кроме библиотек были еще и букинистические магазины. И то и другое – наряду с бесконечными шатаниями по городу – стало родом общего интеллектуального ритуала, ровным фоном нашего социально-культурного существования». Даже если это не проговаривается напрямую, то проявляется в личных историях, привлекаемых цитатах («Лидия Яковлевна Гинзбург, одна из умнейших женщин XX века, писала в своей записной книжке...»), часто на уровне речи («Это были в известном смысле «мои университеты»»). И, конечно, культурные параллели и литературные отсылки составляют значительную часть книги. Даже если взглянуть на названия эссе: «Петр у ворот», «После бала», «Как важно быть серьёзным», «Не читал, но», «Война и мир». Или же это словесная игра: «Словарный диктат», «Минкульт предков», «Признак бродит», и т.д.
Хаосу противопоставляется внимание к языку, слову. Внимательному человеку оно может о многом рассказать, поэтому так важно различать стили, анализировать речевое поведение: «Повышенная серьёзность, особенно по отношению к самому себе, свойственная фашизоиздному типу сознания Там вовсю культивируется наружная «мужественность» с ее склонностью к униформированности, военизированности, ко всяческим житейским или фразеологическим пошлостям, вроде того, что «в наших жилах течёт кровь, а не вода»», «И можно, и нужно разоблачать, подвергать деконструкции их речевое поведение, их интонации, их пластику, выражениях их лиц, их жестикуляцию. Ибо все это в совокупности и во взаимодействии собственно и есть содержание». Речь неразрывно связана с сознанием, а слово обладает не меньшей силой, чем действие. Поэтому так важна ответственность перед языком, «ответственность за слова, за их значения и за их порядок в предложении».
Для Рубинштейна она неотделима от ответственности перед историей. В эссе «После бала» он говорит о том, что готов противопоставить патриотическому угару, в котором «спасибодедузапобеду» сливается в бессмысленный назойливый шум. Это личная память. Каждый новый абзац наполняют «я рос», «я видел», «я слышал», «я помню» – «я», который в 54-м году пошёл в первый класс и индивидуальное восприятие которого о войне сформировал непосредственный опыт чуткого наблюдения за окружающими. Как и в истории, в частной биографии не бывает мелочей, напишет он в другом эссе: «Все то, что мы помним, это точно не мелочь. Потому что то, что интересно, мы и помним. А то, что мы помним, то и интересно».
Так построены все эссе Рубинштейна: из анекдотов, забавных и трагичных случаев из жизни гармонично вытекают выводы о стране, времени, человеке. И это та модель восстановления связей, которую предлагает нам книга – «двойная оптика», восприятие «одновременно изнутри и извне», позволяющее соотнести частную жизнь и общую историю. Что не только возвращает читателю надежду на то, что будущее всё же случится, но и позволяет думать о жизненных мелочах, о том, что происходит здесь и сейчас, как о чём-то действительно важном. И поэтому главный эффект от книги, пожалуй, успокаивающий. «Не беспокойся, все в порядке, здравый смысл никуда не делся», словно говорит Лев Семёнович и продолжает улыбаться с обложки, глядя на весеннее солнце.
_____________________
1 См. об этом также подробнее на примере книги Александра Агеева: Владимир Аверин. Критик-зодчий. // Лиterraтура, № 65, 2015. – Прим. ред.скачать dle 12.1
