ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Константин Кравцов. НАД ПРОПАСТЬЮ РУССКОГО РВА

Константин Кравцов. НАД ПРОПАСТЬЮ РУССКОГО РВА

Константин Кравцов. НАД ПРОПАСТЬЮ РУССКОГО РВА
(О книге: Наталья Мамлина. Горлица. Стихотворения. – М.: Водолей, 2016)


Первый признак, по которому в авторе, отваживающемся даже сегодня писать в рифму, узнаёшь поэта (или имеющего шанс стать таковым) – это то, как он рифмует. «Рифма – это чудо, всё остальное – не чудо», – сказал как-то Денис Новиков. Это хорошо понимает и Наталья Мамлина, рифмующая, например, в первом четверостишии, с которого начинается её книга с обескураживающе несовременным и тем замечательным названием «Горлица», «граде» со «скраден» и «горько» с «горка». При этом неожиданность рифмы здесь явно не самоцель, как это иногда случается, отчего возникает ощущение искусственности, тогда как от стихов Натальи оно прямо противоположное. Их обаяние – в органичной для автора прозрачности и изящности рисунка, свежести, искренности и глубине – глубине не просто чувства, но религиозного чувства. При этом Наталье чужда нарочитость и претенциозность – скажем, претензия на то, чтобы быть «современным поэтом». Не думаю также (по стихам этого нигде не видно), что она претендует вообще на какое-то место в «литературном процессе» с его выморочными «техниками письма» и «новыми смыслами», чья новизна мнима: есть вечные смыслы и есть преходящие, имеющие лишь видимость смысла (хотя смысл, безусловно, есть во всём, включая бессмыслицу).

Книга «Горлица» – это не «инновация» и не то, что обычно называют «традиционным», не имея представления о традиции и принимая за таковую воспроизведение сказанного тысячекратно в той форме, в какой это уже прозвучало в стародавние времена (и гораздо выразительней). Голос Натальи – голос молодого, вполне современного, говорящего на сегодняшнем языке, культурного и – на мой взгляд, это главное – верующего человека. Верующего, то есть думающего, сострадающего и любящего (без этих трёх составляющих ни о какой вере речи не может идти вообще – лишь о той или иной степени повреждённости религиозной идеологией). Причём религиозность выражает себя здесь опять-таки естественно, без давно неуместного пафоса, с присущей Наталье не только артистической, но и аристократической простотой. Взгляните: Евангелие переплетается с хрестоматийными, написанными тем же размером стихами Цветаевой и вспыхивает золотым солнцем Евхаристии Мандельштама:

И будет то, что ведомо немногим
(Хоть много званных на великий пир),
Когда воскресший и голубоокий
Сам Бог тебе преподнесет Потир.


Нередко узнаются и другие голоса, интонации, но, думается, это происходит не от недостатка собственных слов (если вспомнить, что говорили Ахматова и тот же Мандельштам о цитате, то только так все стихи и пишутся), а сознательно – из потребности в продолжении диалога с той навсегда утраченной культурой. Культурой не просто религиозного, а просветлённого религиозного чувства. При ясном понимании всего трагизма, как и минувшего века, так и сегодняшнего дня. Вот, например, начало стихотворения, датированного 2014 годом:

Вновь колючкой земля увита
И охвачена ветром ярым,
На котором Звезда Давида
Полыхала над Бабьим Яром.


И это не экскурс в прошлое, хотя и в него тоже, не стихи о холокосте, хотя и о нём: это – переживаемая сейчас трагедия в тех же краях. И потому совсем неслучайно в следующем, с ломающимся размером и как бы выговоренном скороговоркой вихреобразном стихотворении на смену Бабьему Яру приходит пропасть русского рва – не только художественная, но и самая что ни на есть конкретная «объективная реальность» наших дней:

В сиянии солнечном белом,
Где звёзды мешаются с пеплом
Едва отгоревшего ужаса,
Там тот до спасения рван,
Чей дух возлетает и кружится
Над пропастью русского рва.


Ключевое слово здесь – спасение, обретение которого, может быть, только и возможно через разорванность, пропасть и ров. Как бы то ни было, оно просвечивает сквозь ужас происходившего и происходящего, а любовь, изгоняя страх, возвращает на Родину – к истокам языка и культуры, как и самой жизни со всеми её подлинными и подложными «смыслами»:

Потому что я очень боюсь,
Говори мне, чтоб я не боялась.
И сегодня рифмуется Русь,
С чем столетья назад рифмовалась.


Или:

Всё, что мы проиграли намеренно,
Возвратиться не сможет никак.
Не цветет онемевшее дерево,
И не всходит несеяный злак.


Здесь, пожалуй, нужно пояснить: непосеянной травой назвал зло один из древних Отцов Церкви. А вот еще:

Мы – дети тряпочной судьбы,
Что год от года входит в моду.
Мы с каждой гадостью на «ты»
И каждую зовём «свободой».


Короче говоря, иллюзий у автора нет: ни насчёт прошлого, ни насчёт настоящего: ситуация оценивается трезво и проясняется изнутри классическим русским стихом, обращённым ко все тем же «вечным темам» («проклятым вопросам»), что сегодня актуальны, может быть, лишь для верующих даже в когда-то литературоцентричной стране. Но – что плакать по волосам?

Перестань. Образуется. Выживем.
Поднесём к пересохшим губам
Алфавит, где последняя «ижица»
И навеки потеряна «я».


Все это сегодня «неформат» – «актуальной поэзией» такие стихи не назовёшь, но что актуально сегодня, сегодня же к вечеру будет за полной ненадобностью и забыто, а эти неактуальные и не претендующие на таковые, но таковыми являющиеся стихи запомнятся. Во всяком случае, мне. Как и другие, написанные Натальей Мамлиной. Например, вот это – им заканчивается книга и им же пусть закончится и разговор о ней, продолжать который, как и цитирование, можно долго, но для первого знакомства, полагаю, сказанного достаточно.

На заре на зарю посмотри.
На закате почувствуй закат.
Все случайное, слышишь, сотри,
Или Блок тебе больше не брат?

Знай, никто у тебя не отнял
Ни просторов твоих, ни степей,
Где довольно не жизни, а дня,
Чтобы всё научиться стерпеть.

И звезда не погасла – горит,
Твой рифмованный путь серебря
Через все расстоянья земли,
На которой не бросит тебя.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 115
Опубликовано 05 сен 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ