(О книге: Сергей Ивкин. Символы счастья. М.: Вест-Консалтинг, 2015)
Так и хочется начать с провокации: Сергей Ивкин – не поэт. И на выдохе добавить: точнее, он всегда кажется больше, чем поэт, и, в отличие от других подобных случаев, вполне типичных для современной поэзии, значительно больше, потому как кроме поэтического дара он обладает несомненным даром художника, а еще чуток к музыке и восприимчив к эзотерике. Но и это не полный список. Есть явное – и в нашем случае судьбоносное – неравнодушие к кино. Вот с кино-то все и началось – началась книга, ставшая нелогичным продолжением проекта Алины Волковой и Яниса Грантса; те задумали снять короткометражный игровой фильм про уральских поэтов, написавших сценарий и таки выпустивших ленту «Виктория и Харитон» (реж. А. Волкова), где в ролях фигурировал и Сергей Ивкин, которому после съемок Алина Волкова предложила издать книгу. Из аннотации: «Книга стала своеобразным артефактом с той стороны экрана, позволяющим шагнуть в иллюзорный мир, раздвинув границы кадра». Из предисловия Алины Волковой: «Литература рано или поздно пересекается с кино. И поэт, рисующий символы счастья, попался мне как раз вовремя. <…> Но в результате – то, что могло быть только книгой, вышло частью художественного фильма. А то, что могло стать в фильме общим местом, стало менее банальным и более личным». Мне кажется, что Сергею Ивкину пора уже изобрести новый вид искусства, исключительно ивкинский, неповторимый и, разумеется, синтетический по своей природе, чтобы все очевидные и скрытые таланты автора оказались востребованы в одном художественном порыве.
Впрочем, вышесказанное, скорее, немного затянутый подступ к серьезному разговору именно о поэзии Сергея Ивкина, представленной в новой книге. Поэзии, которая тяготеет к другим искусствам, заигрывает с ними, но все-таки остается поэзией, ибо слово в ней первично, все идет от слова.
Наверное, эту книгу стоит считать экспериментом и вот еще почему. Сергей Ивкин здесь как бы раздваивается: на поэта, тяготеющего если не к эпосу, то к сюжетной поэзии, и мы давно привыкли к такому Ивкину, и на условного представителя уральской школы поэзии, последователя Виталия Кальпиди и Евгения Туренко. Второе амплуа ожидаемо и неожиданно одновременно, потому как в околопоэтических разговорах Ивкин не раз манифестировал любовь к учителям, любовь, которая, без сомнения, украшает всякое жизнетворчество
[1]. Однако другое дело – сами поэтические тексты, внезапно расцветшие пастернаковскими интонациями, точнее, Пастернаком, освоенным когда-то Виталием Кальпиди и в таком виде перенятым восприимчивым Сергеем Ивкиным.
В предисловие ливня шагнешь в натирающих бутсах
и пройдешь сквозь страницы шуршащих под ветром кварталов.
Даже в мускулы воздуха мокрым лицом не уткнуться,
если майское детство пропахло нагретым металлом.
С тополиных рубашек летят, словно лацканы, ветви и ветви,
и от пыльной отары машины прижались к бордюрам.
Задираются майки, шевелятся деньги в конверте
и незримые черти проносятся по шевелюрам.
Не то чтобы перед нами совершенно новое лицо поэта, но удивителен сам факт восприимчивости в случае состоявшегося автора. Так, наверное, Цветаева осваивала/присваивала Пастернака, что существенным образом изменило ее дикцию. Получим ли мы Кальпиди в изводе Ивкина – или Ивкина в изводе Кальпиди? Думаю, что нет, но особо проникновенную игру мы точно получим, а игра, да еще щедрая на эмоции, – то, что Сергей Ивкин очень любит.
Есть еще одна экспериментальная составляющая книги, указывающая на восприимчивость автора к художественным практикам предшественников, – автокомментарии к стихотворениям. Конечно, вспоминается аналогичный опыт того же Виталия Кальпиди в книгах «Мерцание» и «Izbrannoe», его попытка размывания поэтического дискурса за счет приращения дополнительных смыслов, обозначенных в комментариях, за счет этакого мерцания иных смыслов, рождающихся на стыке поэзии и предвзятого разговора о ней. Надо отдать должное Сергею Ивкину: он не просто воспринимает опыт «Мерцания» и использует возможности игры со смыслами, он создает полноценные эссе, оторваться от чтения которых сложно, а в самом процессе легко забыть даже о предшествующих комментариям стихотворениях, что вовсе не в минус автору, увлеченно и увлекательно монологизирующему с читателем. Каждый комментарий строится по принципу квеста – в поисках ответа надо пройти долгий и извилистый путь, освоить целый сюжет, связанный с воспоминаниями автора или дорогими ему культурными реалиями. Информация, которой делится поэт, весьма и весьма разнообразна – от буддийских символов до сочинений Джоан Роулинг. И свести все это воедино – особое мастерство, что-то вроде таланта Умберто Эко или Хорхе Луиса Борхеса. Эти имена всплыли не случайно, ведь, судя по комментариям, Ивкин живет в пространстве мировой культуры, не замыкаясь в национальных рамках.
Да, интеллектуализм и игра – безусловные характеристики творчества Сергея Ивкина, что относится в первую очередь именно к поэзии. В частности, не я первая и вряд ли я последняя, кто заметил, насколько важно для поэта использование интертекста, позволяющего создать смысловую многослойность, – а какая ж поэзия без удвоения или утроения смыслов? Причем мыслит поэт не столько реминисценциями или цитатами (чужими фразами), сколько аллюзиями, прямыми или косвенными указаниями на культурные реалии и целые миры и системы, что не просто свидетельствует о широте кругозора автора, его интеллектуальном уровне и погруженности в культуру, но проявляет, как на пленке, не всегда очевидные свойства самих этих реалий, что, в конечном счете, порождает неожиданные образы и смыслы.
больше уже никогда
никуда
не
захочешь.
Снова депрессия:
поиски смысла и вкуса…
Дети на пляже зароют тебя в песочек.
Видишь,
летит самолетик, похожий
на Иисуса.
Практически то же относится и к игре с хронотопами, в которую также любит играть автор «Символов счастья». По времени и пространству он перемещается с какой-то бешеной скоростью челябинского болида: они вовсе не ограничивают его творческой свободы и яркого – во все стороны – горения.
Эта бумага подкинута почтальону,
так что, когда ты письмо получишь,
я залатаю внешнюю оборону,
после чего мне станет намного лучше.
Так и запомни меня: конопатым и тощим.
Просьбы вернуться обратно всегда фальшивы.
В нынешнем мире исчезнуть гораздо проще.
Твой Дядя Федор. Матроскин и Шарик живы.
Впрочем, у Сергея Ивкина есть свои способы упорядочить свободный и непредсказуемый полет. Например, через выстраивание сюжета. Я не знаю другого поэта на Урале, столь мастерски использующего многочисленные и замысловатые сюжетные схемы – будь то выстраивание хронологии или перечня предметов («Упаковка») и событий («Около декабря. Искусство кройки бытия», «Вавилон-сутра» и т.д.). Это напоминает приемы зрелого Бродского, помноженные на нарративные практики концептуализма, но в Ивкине проявляется и вот еще что. Если говорить на киноязыке, как предлагается в предисловии, то стоит обратить внимание на сценарные конструкции и убедительные визуализации происходящего. Сколько бы автор ни экспериментировал, например, с фоносемантическими рядами, звуком, сколько бы ни писал про музыку, визуальное в его текстах является доминантным. Сюжетность в таком случае органично дополняет образность, образуя целостные картины, куда с легкостью вплетаются элементы фантастики, экшна, анимации, убеждая нас, что Ивкин пишет вовсе, например, не о Березниках или бытовых вещах – это повод для речи, но не ее содержание. А смысл сказанного – в сочетании магических топосов, предметов и действий.
Ты получаешь…
Розыгрыш лотереи
может стать розыгрышем…
Но кто-то
держит тебя,
болеет
лишь за тебя.
Слышишь
тихий свистящий шепот?
Вошедшие в «Символы счастья» верлибры, редкие для Сергея Ивкина, –ещё одно доказательство того, что для поэта важна не форма, а сам процесс порождения речи и смыслов.
И напоследок стоит все-таки сказать о символах счастья. Насколько мне известно, счастье – состояние, присущее Сергея Ивкину, побуждающее его к творчеству и поступкам, оно же – ключевое понятие его мировоззрения. Отсюда – все, что бы он ни написал, ни нарисовал – а книга иллюстрирована самим автором – и есть символы счастья, означающие ни много ни мало полноту приятия и восприятия жизни. Книга, кстати, тоже символ счастья.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 См. также эссе Сергея Ивкина об уральской литературе: Лиterraтура № 48, № 49, № 60, № 61. См. также: Сергей Ивкин в Лиterraтуре: «Горизонт недоступен» – Прим. ред.скачать dle 12.1
