ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Мария Бушуева. ОЧНУТЬСЯ В РЕАЛЬНОСТИ

Мария Бушуева. ОЧНУТЬСЯ В РЕАЛЬНОСТИ


(О книге: Александр Иличевский. Справа налево. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015)


Несмотря на то, что новая книга Александра Иличевского относится cкорее к non-fiction, а не к художественной прозе (несколько вошедших в неё медитативных верлибров также воспринимаются в ключе документальности), – правильнее, на мой взгляд, читать «Справа налево» всё-таки как художественно-документальную прозу. А если ещё точнее – как автопортрет писателя, составленный из фрагментов одного пазла, которые автор, систематизировав, поместил в несколько ячеек-ящичков, подписанных его же рукой: «Зрение», «Слух», «Обоняние», «Память» etc. Читателю предоставляется увлекательное занятие – вытаскивать по карточке-элементу из ячеек и пытаться сложить из них цельное изображение. Причём главная идея этой игры вполне серьёзна: художник в широком смысле, а в данном случае конкретный писатель – всего лишь прибор восприятия. И антенны этого прибора, улавливающие всё осязаемое, видимое, слышимое, все краски, запахи, звуки, – настроены и на нечто большее – на сигналы, идущие из глубины памяти, и на таинственное мерцание непознанного.

«Так почему не допустить, – спрашивает читателя Александр Иличевский, – что и в космосе, и на нашей планете обитание «потусторонних сил» есть не материя, а результат пока не осознанных коммуникативных процессов (возможно, очень медленных, или, наоборот, мгновенных), происходящих в звёздах, в растительном мире, в геологическом...» И добавляет: то есть «мы внутри вселенского мозга».

Впрочем, такие фрагменты пазла, отстранённые от конкретного личного опыта и от сильных чувств и ощущений, в книге не столь уж часты: Иличевский любит и ценит остроту жизни, драйв и риск, ветер в лицо, низведённый ландшафт впереди, вкусную еду и новые встречи. Но вся откровенная сенсорность, все случайные, но точные снимки, и азарт путешествий, и открытость новым впечатлениям – всего лишь каналы, по ним вливается в его сознание и подсознание мировая культура, в которую органично входят для Александра Иличевского не только писатели или художники, но и физики, математики, инженеры-изобретатели, совершающие прорыв в науке. Оттого книга пестрит знаковыми именами – от Иосифа Бродского до Гауди, от Толстого, Достоевского и Чехова до Фридмана, Шухова и Гамова. Каждый из этих персонажей несёт для автора нечто большее, чем просто открытие в искусстве или науке, он – загадка, часть той же самой Большой Игры, в которой нужно в результате получить главный пазл – портрет автора. Потому что загадка каждого из упоминаемых в книге знаменитых или неизвестных людей – это макро- или микросозвучие со звучащей в душе Александра Иличевского основной мелодией, завершающейся точными нотами экзистенциальной точки росы, превращающей документальное и воспринятое в искусство.

Внимательному читателю собрать портрет писателя может помочь он сам, предлагая набросок автопортрета – картинки и впечатления детства, не просто оставившего вечный след, но и давшего программу всей дальнейшей жизни. Казалось бы случайные детали, которые вспоминает Иличевский, оказываются ныне, при ретроспекции, символическими: любимая чашка мальчика когда-то принадлежала автору «Цусимы», известнейшему писателю Новикову-Прибою, а поразивший воображение ребёнка корабль носил имя украинского поэта-классика Тараса Шевченко, он возник вновь через двадцать лет, создав тот эффект, который даёт только «пронзительное совпадение реальности и сна».

Реальность и сон, реальность и вымысел... «Мир – это всего лишь кем-то рассказанная история», – автор несколько раз повторяет эту вечную фразу Талмуда, и его собственный взгляд на свою жизнь как на книгу или как на живой текст, который меняется вместе с движением жизни, делает «Справа налево» не просто собранием эссе о путешествиях и встречах, о детских впечатлениях и студенческой поре, о горькой памяти, о тяжёлых потерях – но траекторией созидания авторского «Я», которое светящейся точкой движется на метафизическом полотне. Движется, делая зигзаги то в сторону свойственного детству и юности солипсизму, то к антропологии – тяготея к осмыслению человека в природе, особенно в ландшафте, и человека в культуре, особенно в литературе: это правая и левая сторона одной и той же проблемы – проблемы этической. Эссе, заголовок которого стал названием книги, как бы предлагает читателям ключ к принципу сборки писательского портрета, но на самом деле это всего лишь ключ к двери, за которой скрывается другая дверь, – наверное, главная, поскольку именно за ней находится очень важная линия писательского самопостижения – поиск генетической опоры. И русская бабушка, и украинский дед, и американский прадедушка, и еврейские корни, – всё это собралось в Александре Иличевском, как в линзе. И его любовь к русскому языку, в который он верит и который считает единственной гарантией сохранения духа и архетипа русского народа, и его симпатия к Америке, и, наконец, его постоянный родственный отклик на боль и память, на каждый звук или слово еврейской культуры, – всё оттуда: из генетической линзы. И название книги, мне думается, глубже одноимённого эссе. В древние времена финикийцы писали справа налево, ассирийцы – слева направо, еврейское письмо последовало за финикийским, но впоследствии приобрело и символический смысл, который растолковывают раввины: «Добро всегда справа, а закон слева». То есть «справа налево» – это путь добра, траектория света. И хотя, по Иличевскому, сознание мира непредсказуемо, потому что оно «выше логики», но элементы сознательного устремления в его матрице все равно присутствуют. И писатель, создавая автопортрет, который читателю предстоит собрать, этих установочных элементов, конечно, не избегает.

Хотя иррациональное в творчестве всё равно доминирует, слово рождается из небытия, из немоты, звук из беззвучия, – или и то, и другое пробуждаются когда обычное восприятие бессильно: «Есть такое зрение, когда плоть незрима. В подобном агрегатном состоянии души только звук способен очнуться в реальности, только слово может стать существенностью». Так настоящие шаманы находят пропавшую вещь, только если им завяжут глаза, так порой инсайт (insight) или сон способны приоткрыть завесу, за которой открытие... Отсюда же и суфийская мудрость: «Чтобы построить минарет, следует выкопать колодец и вывернуть его наизнанку».

Искусство и есть вывернутый наизнанку колодец, считает Иличевский. И люди его интересуют способные как бы вывернуть наизнанку ситуацию, совершить Поступок: бабушка, спасавшая от нацистов, рискуя жизнью, еврейскую семью с грудным ребёнком; пианистка Мария Юдина, отправившая полученные от Сталина деньги в помощь православному храму; таинственно исчезнувший гениальный ученый Этторе Майорана, – вполне возможно просто не захотевший участвовать в создании атомной бомбы, – и многие другие – это люди, вызывающие у Александра Иличевского не просто уважение или интерес, но как бы подтверждающие для него основную формулу жизни: если человеческая жизнь не может быть рассказана как история, она как бы и не состоялась. И даже среди писателей Иличевский выбирает тех, кто имел «знак предела» в своей судьбе или в творчестве: Кафку и Достоевского, Бабеля и Платонова. Он замечает предельную деликатность Чехова или предельно странный юмор Достоевского. Толстой кажется ему той вершиной, которая теряется в облаках: он поражает Александра Иличевского своей несоразмерностью не только читательскому восприятию, но и осознаваемым писательским возможностям. Толстой не человек предела – он за пределами. И даже его философия Иличевскому чужда: «Ни одно существенное движение истории, – полемизирует он с тенью Толстого, – <…> не происходило благодаря самосовершенствованию и смирению».

Возражу: Пушкин считал, что дело декабристов обречено, потому что начинать нужно именно с самосовершенствования каждой отдельной личности. И есть два потока истории – видимый и невидимый, но ведь именно подводные течения часто определяют картину ландшафта. «Сознание не только отражает мир, но и творит его» – это каббалистическое изречение приводит писатель, неосознанно опровергая свой же полемический постулат: ведь если творит мир сознание, то без совершенствования этого сознания мир будет пребывать в хаосе или состоянии фатальной недопроявленности.

Впрочем, прибор восприятия Александра Иличевского, скорее, скользит по поверхности истории, иногда притягивая и вытягивая из глубины некие, опять же предельно заострённые, факты или имена, и проблемы этики для него всегда существуют только в ракурсе отклика собственной чувствительности на реальность. Стимулируемый острым и свежим ощущением, Иличевский всегда живёт здесь и сейчас, воспринимая, – вполне возможно, неосознанно, – мучительные этические проблемы другой личности (конкретной, современной или далёкой и почти абстрактной) как нечто надуманное. Вообще – Иличевский не человек истории или философии, он вдохновляем тем самым рокотом странствий, который когда-то, в далёком детстве, заставлял его «убегать за линию», нарушая запрет родителей не переходить на другую сторону железной дороги. Нарушение запрета – один из сильнейших стимулов его внешнего и внутреннего движения, а запрет вызывает в душе импульс протеста. Выскажу парадоксальную мысль: крушение страны детства, полной запретов, ограждений и запретительных линий, вызвало у Александра Иличевского такой пессимистический и мрачный отклик именно потому, что были стёрты линии, за которые нельзя было убегать – путь к свободе (пусть в метафизическом смысле и мифический, а в политическом – скорее, дипломатический) был открыт. Импульс протеста остался, но изменился – прошлое стало идеализироваться, настоящее стало вызывать тотальное отрицание и восприниматься только в чёрных тонах. «Русский душой» мальчик любил зиму с её снегом и хоккеем, ныне взрослый – он принимает эмоционально-установочное решение помнить только как его, маленького и безмолвного (рот был закрыт шарфом), в темноте зимнего утра уронили в снег, культивируя в себе нынешнем чувство той, утренней обречённости от холода (подкреплённое воспоминаниями отца) – теперь зима становится для него невыносимой, потому что траектория жизни и души ведет к другим – тёплым, даже жарким – берегам. Что ж, мы все когда-то осознаём, что отдельность личности есть лишь иллюзия индивидуализма, что каждый из нас только часть родовой цепочки, которая упорно выправляет наш путь, если он начнёт отклоняться слишком далеко от пути родовой истории. Исключительные примеры отрыва от корней и выживания, более того, великого творческого прорыва опять же за пределы родовой линии – удел немногих, которым, возможно, самой генетикой подготовлен шанс на этот прорыв. Александр Иличевский – здесь не исключение. Но душа его, разрываясь, страдает: чудесная бабушка-крестьянка и никогда не виденный апельсиновый плантатор-прадедушка – это две крайние точки маятника внутренних колебаний, между ними – главная точка на системе координат – древний и прекрасный «город заката»: именно там, скорее всего, и окажется конечная точка траектории…

А пока – радость географических открытий и новых встреч пьянит автора книги «Справа налево» – и дает ему уроки отнюдь не книжные, а вполне жизненные. Армения и Барселона, Америка и Белоруссия... Отдельные эссе посвящены любимым местам Москвы – всё это читать очень интересно. Интересно читать и о научных открытиях. От Б. Вербера Александра Иличевского выгодно отличает поэтичность и художественность. И сильнейшая страсть к моментальному кадру. Писатель, казалось бы, просто вмонтирован в клип современности: модные рок-группы (каждая в своё время), бренды и марки автомобилей – все это ему не чуждо. Но и не главное. Главное – пытливость и любопытство, и вечный поиск – родины, любви, самого себя, поиск – предела. И пазл-автопортрет писателя, который я попыталась собрать из эссе книги «Справа налево», оказался, как мне кажется, очень привлекательным, но – с секретом. Не знаю, каждый ли читатель догадается, что возле сердца, в кармане куртки есть у писателя Иличевского еще одно своё – не менее настоящее – лицо, которое отличается от лица «главного» только одним – глаза в кармане у сердца навсегда обращены к детству, к русской зиме, к первым прочитанным книгам, написанным на русском языке или на него переведённым, к тому, что незабываемо. Именно потому Иличевский не просто талантливый писатель, но ещё и хранитель – хранитель русского языка, в чем каждый может убедиться, читая его романы. А ведь то, что «разум способен создать роман, и есть доказательство существования Всевышнего» (Александр Иличевский).скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 513
Опубликовано 03 дек 2015

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ