(О книге: Василий Бородин. Лосиный остров. Вступ. ст. А. Порвина. –
М.: НЛО, 2015. (Серия «Новая поэзия»)
Как-то после праздничного кушанья на чьём-то дне рождения (время было невинное, а компания достаточно тесной) один из гостей, а именно мой друг детства, руководствуясь внезапным порывом, начал изображать из своей салфетки уточку, которая стала издавать немыслимые до сих пор звуки. И заразительно засмеялся при этом, чему последовали остальные участники празднества. Повторяю: компания была достаточно тесной, так что о безумии можно умолчать (ведь каждый наедине с собой – ну и так далее), но, если мы объясним возникший смех удовольствием от такого безумия, то, полагаю, не ошибёмся. Отчего засмеялся мой друг? Он увидел возможность материала быть чем-то другим. Доверился возможности. В какие-то щекотливые минуты знакомый предмет показывает себя с неожиданной стороны и смех, ирония разрешают доступ к нему или к его созерцанию.
В книге Василия Бородина «Лосиный остров» – название вызывает у читателя ассоциативный ряд, связанный с комической трогательностью и отрешённостью – слышен голос, по настрою которого читатель угадывает примерно такое сообщение: смотри, как здесь всё устроено; давай доверимся этому. Голос вытолкнувшего тебя из кулис на сцену если не мудреца – мудрость здесь дарована всякой пристальности – то незримого соучастника «сердца пешехода», остроумного и сердобольного корреспондента волшебств. Доверяя же ему, проникаешься иронией наслаждения и возможностей, открывающихся по мере твоей веры.
Первое стихотворение, открывающее книгу – поэтическое извещение читателям, дарящее книгу им, несёт уже в себе принцип, о котором автор говорит в одном из недавних интервью: «Мы все настолько художники, насколько способны увидеть совершенство всяких «случайных» одновременностей»
[1]. В качестве причудливо звучных подарков перечисляются «тучки слога немногие» – коллаж из слов различных стихотворений, вошедших в книгу.
«логос»,
«агапически»,
«миксолидийский лад»
лодка, течь
ковш, вплавь
берег ночи
и Большой медведицы меж-
звёздные углы
замерли, как стрелки
Похоже на то, как если бы эти слова были точками пересечения энергий разных стихов, определяющими одновременность узлами, что преподносят «совершенство одновременностей» «тебе», неведомому другу. Но коль одновременность способствует узнаванию истины во времени, общее историческое время как раз и слагается из встречи частных времён каждого с каждым. «Кажется, есть две породы стихов, – говорит в том же интервью Бородин, – одни довешивают к реальности какой-то трудноуловимый призвук, – знаешь, эти старинные инструменты с бурдонной струной, ну и вот с некоторыми стихами буквально – идёшь смотришь на листву, а сквозь неё на тебя идёт твоя собственная жизнь, шмяк – проснулась. Просто наличие жизни. Оно вроде невидимо, но это как иногда летом сидишь у открытого окна, и тёплый воздух, встречаясь с тем, что похолоднее, делается виден, идёт такой вертикальной волной по всем деревьям, по крышам вдали – вот такие бывают стихи. А другие – не о межпредметном – межчеловеческом, а собственно о предметах и людях, о том, что всё конечно и, сколько ни живи, ни черта не поймёшь ни в чём. Мне самому, если какие-то стихи удаются – они такие дворняги, смесь этих двух пород. Там всё, с одной стороны, случайно, врозь и на фиг, а с другой – вместе и в смысл». История как встреча
отдельного и
межпредметного начинается с восприятия голоса рассказчика как чужого («господи скажу я совсем уже подлым голосом» – отсюда, должно быть, всякие «жили-были» и другие недоверчивые к рассказчику зачины), с желания ответить на него своей – сколь бы невозможно это ни было – тишиной:
разбитые сердца сбивались в стаи
и шли
ой что бы стало что бы с нами стало
если б мы встретились у них на пути у них на пути
Стихи Василия Бородина неизменно начинаются с упоминания некого действия, решающего для персонажей стихотворений, то есть с истории; рисунок строк напоминает единение и за ним деловитую лаконичность пути, сосредоточенную его серьёзность в кратком «и шли». Но тотчас же шатёр раскрывается, а из него выбегает шутливо сострадательное «ой», требуя расширения интересов уже сказанных слов, их отражений друг в друге. Так же взаимно отражаются разбитые сердца и «мы», которых эти сердца соблазнили, и отражение становится фокусом стихотворения. Недаром в стихах книги так много всевозможных кругов и шаров, умеющих отражать – вот лужа и упавшая в неё булка («морось и ветка»), вот издательство «верный шар» («в издательстве «верный шар» издают»), вот «линза, собирающая мир» («шёл по улице трамвай»), вот майский жук («нота майского жука»). В фигуре круга есть что-то полновесное и примиряющее две неугомонные силы, о встрече которых Бородин неизменно пишет:
из горошин есть старшая
в каждом стручке
она смотрит на ту,
что дррр дольше всех прыгает
когда все упали
и осмысленно так молчит
а та долго катится
и останавливается там
где только небо в колодце крон
Небо в колодце крон – ещё один круг, примиряющий опытность и невинность, делающий их сопричастными одной участи. Взгляд старшей из горошин может означать одобрение, а может и недоверие молодой силе, ведь стихи Бородина стремятся привести в гармонию стихию весёлой безотчётности с искушённостью мастерства. И сам человек – сперва поддаётся внезапному порыву, а затем наблюдает, как на месте его предполагаемого «я» вырастает очередное «жаль», не желающее утешиться и поспевать за немыслящей стихией:
сам собака, сам гроза,
сам ресницы и слеза –
день ото дня отбивался
пока тот не убежал
а который день остался
в том и я – и это «жаль»
Можно услышать здесь детскую считалочку, стремящуюся в отчаянном жесте расположить слова как можно ближе друг к другу и подобрать наиболее точные рифмы, подобно тому как пребывание с закрытыми глазами во время счёта и запланированное исчезновение одного из играющих усиливает потребность в пребывании рядом с ним. Но лишнюю жалость оставляют где-то про запас, отсекая её – хотя есть чувство, что она откуда-то наблюдает за нами. Где-то притаился «вес бури», разрешающий себя в труде (труд как странствие, позволяющее посмотреть на сегодняшний день глазами вечности – одна из важных тем книги: тут и ткацкие станки, и заводы, и несокрушимо укромное «за любую даже большую даже войну люди умели штопать»), «вес дня», выравнивающий неопределённость нашего положения в мире. И обещающий исчерпанность, лёгкость в конце пути. Так что «Лосиный остров» – это и книга предзнаменований, книга следящего за читателем доброго огня в очаге.
– кто бы бывших поэтов
собрал в одну
золотую деревню
и протянул
между ёлок верёвку:
когда мокры,
пахнут счастьем прищепки;
трещат костры
и поленницы звонче звонниц
Мы слышим, как передаётся треск костра в этих строках, а образ золотой деревни вновь напоминает о полновесности уюта. Но почему здесь поэты – бывшие? Возможно, потому, что все наши роли, до сих пор определявшие нас, не имеют значения в таких вот местах отдохновения, которые нам прорицает и нам готовит наш труд. И предметы труда уже без него самого мы видим в воображаемом райском музее:
там такие штуки –
хлеб, гончарный круг
выступят, как руки –
из идеи рук
Стихи Василия Бородина в чём-то похожи на репортаж о взаимодействии миров на нейтральной территории, и в некоторых из них («дождь и жизнь обычных людей», «в нашей (новейшей) поэзии промелькнул») эта их особенность сперва выходит на первый план, как будто освобождая место для многочисленных голосов. Например, в стихотворении, начинающемся утверждением «дождь и жизнь обычных людей / никто не расскажет лучше / чем сам человек», похоже, мы имеем дело с развёрнутой смысловой метафорой, отвечающей на вопрос «а о чём ещё никто не расскажет лучше, чем сам человек?» Голоса многочисленных фактов стремятся передоверить себя голосу человека, «субтильного парнишки ботанического вида», для которого крупные капли на автобусной остановке, в Бельгии, во Франции и в Индостане объединяет один смысл и одно слово – «дождь». Человек выступает той самой линзой, собирающей мир, невидимой и делающей его в себе бессмертным несмотря, а быть может, и благодаря столь незримому и обаятельному участию в нём.
_________________
1 Условия освещения Лосиного острова. Сергей Сдобнов о новой книге стихов Василия Бородина. // Colta.ru, 3 июня 2015.скачать dle 12.1
