(О книге: Сергей Арутюнов. Запах напалма по утрам. – М.: Эксмо, 2015)
Есть мнение, что издатель сегодня делает ставку на автора, на имя, а формат книжной серии перестал быть актуален. Мнение это справедливо лишь отчасти. Вот, скажем, у издательства «Эксмо», которое печатает всё на свете и для многих читателей ассоциируется с Донцовой, есть серия «Index Librorum: интеллектуальная проза для избранных». Очень любопытная: некоторое время назад там вышел «Голос крови» Тома Вулфа, еще раньше – «Винляндия» Пинчона, публикуют и отечественных авторов: обратим заодно внимание читателя на роман Владимира Губайловского «Учитель цинизма». Весной этого года там была запеленгована книга Сергея Арутюнова «Запах напалма по утрам».
Сергей Арутюнов родился в 1972 году, окончил Литературный институт им. Горького (сейчас ведет там творческий семинар), публиковался в толстых журналах, выпустил несколько книг стихов. Вполне возможно, что «Запах напалма» станет той точкой сборки, которая объяснит широкому читателю этого автора – а то и выведет его на иную литературную орбиту.
«Запах напалма» – книга рассказов. Их герои выросли в СССР конца 80-начала 90-х – и до сих пор тоскуют по его утрате: «Тогда-то, в один из далеких дней, нам и попалось сообщение ТАСС о том, что американские войска применяют во Вьетнаме некое адское оружие под названием "напалм". …Теперь мне кажется, что сверху, чуть ли не из космоса, и нашу страну полили каким-то таким напалмом. Ведь ничего не осталось. Ничего. Все сгорело».
И вот повествователь восстанавливает осколки утраченной реальности: «Сначала советского мальчика мыли в железном корыте, но наступал день, когда его вели в баню…». «Из кабеля делали "тарзанки", по имени поразившего страну былинного героя джунглей, оравшего и скакавшего по своим пальмам…». «В пятом классе начались "огоньки". Классная непременно хотела видеть, кто в кого влюблен, и вдоволь сплетничать с родительским комитетом…». «Эскалаторы! Чемоданы с окованными сталью углами, баулы и сумки из кожзаменителя, пиджаки, кителя и домотканые кофты, фуражки и кепки, усы и усищи…»
Образно, точно, узнаваемо. При этом мозаика, в которую складываются арутюновские истории, причудлива. Первая часть книги – «лицевая», ностальгически-реалистическая, с точными деталями и меткими подробностями (оттуда вышеперечисленные цитаты). Вторая же – «изнанка» – состоит из странных, порой фарсовых, порой сюрреалистических сюжетов. Вот, скажем, рассказ «Хлеб»: эмигрант Александр Мякишев просыпается от жуткого сна, в котором он, маленький мальчик, за обедом скатал шарик из хлеба – и вот вся семья заталкивает в детскую глотку целый батон, поучая при этом, какой ценой зарабатывается трудовой хлеб. Это, конечно, чистый Сорокин.
Смена регистра, разумеется, удивляет, не дает читать книгу по инерции. Однако странным образом «сюрреалистические» рассказы не противоречат «реалистическим» – да и есть ли тут какое-то противоречие? Речь ведь идёт о такой тонкой материи, как воспоминания, переплавленные в художественный текст – а значит, элементарные оппозиции перестают работать. «Запах напалма» есть смешение языков и стилей: за один присест книжку, пожалуй, не прочитаешь, но и в сторону надолго не отложишь. Важен тут не «метод», а «голос».
«Арутюнов – это голос поколения сорокалетних, по которому сильнее всего прошел слом эпохи», – сообщает аннотация. На самом-то деле в книге Арутюнова отзываются самые разные голоса: от условного Трифонова до условного Сорокина. Эта книга гудит, как провод под напряжением – и что за ток, спрашивается, бежит по этому проводу?
Ключевая фраза – «поколение сорокалетних». Прилепин, Елизаров, Сенчин, далее по списку. Поколение, во многом определившее облик современной прозы. И именно то поколение, которое, согласно расхожей присказке, «родилось в одной стране, а жить (и выживать) ему пришлось в другой». Кажется, мы только сейчас начинаем понимать message этого поколения: повзрослев на сломе эпох, эти писатели стали трансляторами фантомного чувства переродившейся на их глазах родины. Некоторое время их упорно называли «новыми реалистами» – пока Елизаров не написал «Мультики», а Прилепин – «Черную обезьяну»; в этих романах отлично показано, что творится в головах у этих самых сорокалетних реалистов.
Более всего ностальгическая мистика Арутюнова резонирует с елизаровским «Библиотекарем» с его мотивом «небесного СССР». Вспомним:
«И вот канувшая страна из небытия предъявила затертые векселя о долге, в которых столько лет назад я опрометчиво расписался, потребовала стойкости, отваги и подвига.
Все было справедливо. Я хоть и с запозданием, но получил обещанное советской Родиной немыслимое счастье. Пусть фальшивое, внушенное Книгой Памяти. Какая разница… Ведь и в моем настоящем детстве я свято верил, что воспетое в книгах, фильмах и песнях государство и есть реальность, в которой я живу. Земной СССР был грубым несовершенным телом, но в сердцах романтичных стариков и детей из благополучных городских семей отдельно существовал его художественный идеал — Союз Небесный. С исчезновением умственных пространств умерло и неодушевленное географическое тело».
Так говорит библиотекарь Алексей Вязинцев, это же могут повторить и герои Арутюнова. Когда в 2008-м книга о странных почитателях писателя Громова была награждена «Букером», многими это было воспринято как странное недоразумение: что за сюжет такой, что за пафос, зачем эта ностальгия? Сегодня, в 2015-м, ностальгия стала главным настроением русской прозы: полистайте, например, объемную антологию «Стоп-кадр. Ностальгия», изданную «Редакцией Елены Шубиной» совместно с журналом «Сноб». Ностальгируют все: снобы и циники, идеалисты и прагматики...
…страну полили каким-то таким напалмом... ничего не осталось. Ничего. Все сгорело…
А фантомный запах – остался.
Значит, «канувшая страна из небытия» по-прежнему предъявляет «затертые векселя о долге».
скачать dle 12.1
