2020 год был безумным, “ревущие двадцатые” начались резко и чересчур внезапно. В октябре, когда я присоединилась к редакции ”Метажурнала”, только-только стартовала вторая волна локдауна - а паника и страх за близких перешли в фоновый режим.
Окончательно забаррикадировашись от внешнего мира, оставалось только читать и смотреть. Бесконечно поглощать информацию, от которой нельзя убежать, которая окружает со всех сторон, что бы ты ни делала - училась, работала или отдыхала. Чудовищная информационная перегрузка, в которой, вопреки всему, было очень много стихов - точно ухватывающих, называющих новую реальность вокруг. Именно такие стихи я старательно вычленяла из огромного информационного потока. Именно их я сегодня включаю в свой читательский дневник.
По сути все они для меня - про невероятный год, когда все встало с ног на голову и проверило на прочность каждого (изоляция, отсутствие личного пространства, страх за близких, экономический кризис). История, разумеется, ещё не окончена, но эти стихи для меня о людях, которые смогли преодолеть то, что пугало больше всего.
***
Фоновый страх и растерянность, делающие тебя как будто бы снова маленьким, слабым и беспомощным (где острее чувствуешь это как не в больнице, в огромной очереди, внутри безликого бюрократического механизма!). Екатерине Задирко в своем стихотворении (было опубликовано в «Артикуляции» №12) удалось очень точно поймать и зафиксировать эту эмоцию.
где оторвёшь талончик
найдёшь такое окошко
займёшь очередь с первого раза
сядешь чтобы было немного
жарко в зимнем пальто
но не слишком
надеешься скоро уйти
шапка торчит из кармана
она всегда торчит из кармана
святой отец ибо я согрешил
такое окошко
сразу всё рассказать
не важно что именно
главное всё
ибо я кажется согрешил
может что любишь соевые батончики
что украл чьи-то наклейки
из нижнего ящика
письменного стола
что представляешь как ножницами
отрезаешь себе ресницы
что до сих пор носишь
в себе тройку по математике
что забыл как звали
всех твоих одноклассников
кажется согрешил
если бы знать
что из этого
он тебе не простил
В стихотворении Екатерины Задирко мы очевиден параллелизм образов очереди в поликлинику и очереди к исповедальной кабинке священника. Причём страшные грехи, принесённые с собой, абсолютно детские - кража наклеек, любовь к соевым батончикам, тройка по математике. Которые хотя и библейские (кража, чревоугодие и т.п) - но при этом совершенно третьеклассничьи. По большому счёту все наши переживания о неэтичном поведении именно такие, мелкие, неважные, незначимые. Здесь каждый становится нашкодившим ребёнком, для которого внутренний родитель - самый страшный бог, самый страшный судья.
***
Екатерина Симонова (Анна Арно), в своем стихотворении, опубликованном в авторском блоге, уходит в максимально личное пространство - прочь от неконтролируемого внешнего - в пространство маленьких
подконтрольных вещей.
Оказалось, у меня ничего нет своего, всё взято взаймы:
Чёрный свитер под горло – от соседки по комнате,
Студентки из Венесуэлы, твердой, бугристой, как грецкий орех.
Она постоянно мёрзла, подтягивала ворот повыше,
Она мне так надоела, что я бросила всё, её, книги, уехала в Лилль;
Длинная нелепая чёлка -
От некрасивой, бесплодной Шанталь из Лилля,
Ей она так шла, что я не могла не сделать себе такую же.
Много лет почти закрывает глаза, мешает, но я привыкла,
Как привыкают ко всему случайному, перестают его замечать;
Пепельница в виде раковины с головой Посейдона –
От Пьера, мужа Шанталь, помню, как мы увидели её
В витрине антикварного магазина – между пастушкой и табакеркой.
Я сказала, что у Пьера такая же дурацкая борода,
Мне очень, до слёз, хотелось его задеть.
При следующей нашей встрече он дал мне пакет,
В нём оказалась та самая пепельница,
Тогда я впервые обратила внимание, какие у него, оказывается,
Красивые руки. Как они дрожали от волнения.
Но мне не нужна была его пепельница – мне нужна была его жена.
Она стояла позади него,
Смотрела прямо на меня и все-таки мимо,
Отражалась в зеркале позади неё,
Так что я видела и вырез спереди на её платье, и её спину, напряжённую,
Как будто бы намекающую, что всё не так просто, как кажется.
Она приходила ко мне трижды в неделю, садилась
В кресло напротив кровати, курила, стряхивала пепел
В пепельницу с головой Посейдона, похожую на ее мужа,
Прижигала окурком его глаза,
Роняла искры в развёрстый рот,
Подзывала меня, не вставая, утыкалась лицом в мой живот.
Я молчала, боялась пошевелиться, подтягивала выше ворот свитера,
Задыхаясь от холода счастья и ужаса,
Потом она уходила.
Потом однажды она ушла, никогда не вернулась.
Текст Симоновой (а Анна Арно, разумеется, её маска, гетероним*) очень плотный, насыщенный деталями. Реальность её стихов наполнена вещами — мелочами, из которых возникает история. Люди обычно напрямую связаны с вещами, как с чем-то реальным, заземляющим.
Екатерина Симонова как поэтесса состоялась благодаря нижнетагильской поэтической школе (возникшему в 2000-е детищу поэта Евгения Туренко и исчезнувшему как активное явление с его смертью). За короткое время в небольшом городе появились сразу несколько сильных молодых поэтов, связанных на тот момент общим местом жительства и фигурой учителя: Елена Баянгулова, Алексей Сальников, Руслан Комадей, Елена Сунцова и др. Этих авторов объединял в том числе специфический подход к тексту, который они создавали. Данила Давыдов так охарактеризовал его в статье про Нижнетагильский поэтический ренессанс: «Образ локального нижнетагильского текста не столько даже мрачен или безысходен, сколько стёрт, изъят из бытия; отчаяние здесь-бытия за редкими исключениями не романтизировано, но заземлено». И именно в этой стилистике скрыт один из ключей к стилистике Екатерины Симоновой и к данному тексту в частности.
Здесь – лирическая героиня как будто вся состоит из чужих вещей («нет ничего своего, всё взято взаймы») – одежда, причёска, привычки. Вся её реальность и вся её идентичность как мозаика собрана из мелочей, но по большому счету идентичность каждого из нас собирается по крупицам из любовно припрятанных воспоминаний, жестов, объектов. В этом смысле мы сами становимся этакой улиточкой, таскающей с собой вырванное, похищенное, подаренное, впитанное. А когда это чужое перемешивается, врастает и становится частью того самого уникального нашего «я», можно подумать о том, насколько сильно каждого человека создают и изменяют другие. И о том, что это самое «всё взаймы» не страшно, а совершенно буднично и обыкновенно. Оно делает тебя свободным – в том смысле что всё происходит правильно, каждый создает каждого. А любовь и близость - это скорее про неизбежное взаимное оставление следов друг в друге, следов, которые нельзя стереть и отменить, но которые и делают нас – нами.
***
Стихотворение Линор Горалик, опубликованное в личном блоге авторки, говорит с нами о непроговоренном страхе смерти, стоящим, в общем-то, за всей европейской культурой - но в 2020 обнажившимся особенно ярко.
всех растолкать и из всех умереть первым
первым же и подойти к ладье Харона
быть тем одним, чей обол ему ляжет в руку
выплыть вдвоём с ним на середину Стикса
резко Харона толкнуть и остаться единственным в лодке
к берегу мерно грести и у берега в лодке усесться
ждать, когда на берегу замаячат знакомые тени,
в пальцах оболы вертя и слюну с них подолом стирая;
лодку рукой обвести и сказать этим теням открыто:
«видите груды монет? что мне делать прикажете с ними?
рыбам кидать? покупать на них воду и ветер?
нет, мне не надо обола; но вместо того я желаю
чтобы монеты свои закопали вы в жирную землю
ближнего поля и водами Стикса полили,
солью посыпали, "крекс, фекс и пекс" прошептали
и постарались заснуть. Утром же волей моею
в поле оболы взойдут, и на каждом из древ по десятку
новых оболов. В ту пору прибудут другие
мёртвые души; пускай они тоже сажают;
я же из этого чёлна продолжу учить вас, как ныне.»
тот же, кто спросит: "Зачем нам, Господь Иисусе, такие деньжища?"
будет мной лично низвержен во ад, где котлы и чесотка,
ибо не я ли за ваши грехи оказался здесь первым
первым я умер за вас ради тяжкой работы,
всех растолкал, повредил указательный палец,
взял на себя нашу общую трудную ношу;
вон как сквозь чёрную воду уставилась морда Харона
страшными мёртвыми зенками, - греки не дремлют,
самаритяне не дремлют, укропы и американцы:
каждое дерево - "моська", а пять деревец - и подлодка;
глянешь на берег другой и подумаешь: «Где-то там деду не спится.
спи, мой родной; твой обол я навеки запомнил:
темный, со смятым бочком; я найду его среди оболов
и на него закуплю с указательный палец безжалостный ножик;
помню победы твои, не предам твою славную память, -
нашими будут и Стикс, и Аид, и любое подземное царство;
тот же, кто спросит меня: "Для чего нам, Господь Иисусе,
мёртвыми вновь погибать за проклятые эти пространства?",
тот или укр, или грек, - а зачем нам здесь укры и греки?»
Линор Горалик в своих стихах часто берёт явление из одного контекста и помещает в совершенно неожиданный другой, добиваясь эффекта остранения и приводя читателя к мысли, что за очевидными маленькими вещами могут крыться огромные неочевидные. Так и в этом стихотворении она использует контекст древнегреческих мифов (Харон, река Стикс, оболы на глаза покойникам) и постепенно разворачивает целый ряд совершенно неочевидных ассоциаций (сказка о Буратино, Евангелие, ресентиментные настроения маленького человека, которые государства возводят в ранг идеологии, бытовая ксенофобия). Все эти пласты открываются слой за слоем, связанные друг с другом крепко-накрепко, плавно перетекая один в другой. Даже гекзаметр (точнее его классическая русская имитация), которым написано стихотворение, сначала кажется пародийным приемом, а потом оказывается такой же важной, крепко связанной с остальными частью: заставляет остановится и задуматься обо всех идеологических, культурных и эмоциональных наростах на простом и непреодолимом страхе смерти, на невозможности изменить хоть что-нибудь.
***
Любопытно, что именно это стихотворение Дмитрия Данилова (было опубликовано в личном блоге автора) вызвало ярые споры среди читателей “Метажурнала”. Некоторые из них всерьёз переживали, что обещанного в стихотворении яркого путешествия так и не происходит - как будто бесконечное предвкушение несуществующих невозможных путешествий не были реальностью каждого из нас в безумном 2020 году.
НИКУДА
Никуда нельзя ездить
Стало некуда ездить
Вообще никуда
Вернее, как никуда
Можно ездить, например
По России
Или, говорят
Можно ездить в Турцию
И в Египет
И вообще
Можно куда-то ездить
Но ездить нельзя
Нельзя, никуда
Никуда
Хорошо, что успел
Кое-где побывать
В Европе
Мало, конечно, где
В Америке
Целых три раза
Как прекрасна Америка
Как прекрасны её
Соединённые Штаты
Прямо заходишься восторгом
Когда оказываешься там
Америка – это
Гораздо интереснее
И величественнее
Чем Европа
Но и Европа
Тоже хорошее дело
Тем более, что Россия
Это тоже Европа
Жаль, что не был в Англии
В Шотландии
В Ирландии
Жаль, что не был
В Англии на футболе
И в Шотландии
Жаль, что не был
В Португалии
В этой стране
Вечной меланхолии
Мне кажется
Мне было бы хорошо
В стране вечной меланхолии
Или плохо
Хорошо, что побывал
В Испании
Правда, всего четыре дня
В Мадриде
Это маловато
А всё равно
Как-то всё понял
Про эту страну
Про эту страну мою
В общем-то, можно сказать
Родную
Много дней для этого
Не надо
Здорово, что побывал в Греции
В раздолбайской стране
Колыбели европейской
Цивилизации
И побывал на футболе
Греческий футбол
Это, знаете, что-то особенное
Хорошо, что остался жив
Хорошо, что побывал
В Австрии, в Латвии
В прекрасной, застывшей
Эстонии
Это одно из самых
Прекрасных мест в мире
Эстония
В тихой и деловитой Литве
В Париже
И Роттердаме
Благослови, Господи
Эти земли
И города
Китай вот ещё
Трудно сказать
Что-нибудь о Китае
Примерно как
О Марсе или Юпитере
Но там тоже, да
Тоже, да, хорошо
Одно любимое мясо
Мао Цзе Дуна
Чего стоит
Вкусная, правда, штука
И сверхчеловеческие небоскрёбы
Business Quarter
И вечерние ослепительные
Улицы Пекина
И всё вообще вот это
Я это к чему
Я это к тому
Что если закроют
Вообще все границы
Насовсем, навсегда
Ну и ладно, в общем-то
Это жаль, конечно
Но, если что
Я уже немного
Посмотрел мир
Не был, правда
В Южном Полушарии
Хотелось бы побывать
В Аргентине
Которая так и не стала
Другими США
Хотелось бы побывать
В Южной Африке
Даже не знаю, зачем
Да и необязательно это всё
Если границы наши
Опять закроют
То и хрен с ними
Если ты один раз
Перелетел на самолёте
Атлантический океан
И если ты хотя бы раз
Долетел из Европы
До Тихого океана
То ты понял масштабы Земли
И можешь не переживать
Из-за того
Что ни разу не бывал в Брюгге
Или в Неаполе
Или на озере
Лаго Маджоре
Не бывал, ну и ладно
Огромный самолёт
Боинг-767
Авиакомпании Аэрофлот
Готовится к взлёту
Стюардессы объясняют
Что надо делать
Если что-то вдруг случится
Маски там, спасательные жилеты
Но никто их не слушает
Все знают, что ничего не случится
Все сидят, уткнувшись
В свои телефоны
Пока стюардессы
Не заставят их выключить
Перевести в авиарежим
И вот самолёт
Начинает движение
Движется по рулёжной дорожке
Выруливает
На взлётно-посадочную полосу
Останавливается
На короткое время
Потом двигатели начинают реветь
Самолёт начинает дрожать
Самолёт разгоняется
И взлетает
И, в общем-то
Не так уж важно
Куда именно он летит.
В длинном нарративном стихотворении Дмитрия Данилова читатель находится в состоянии постоянного напряжённого предвкушения. Страны и города, названия которых звучат в тексте, интригуют и обещают невероятное интересное времяпрепровождение. Все бесконечно растянутые перечисления кажутся ретардацией, умышленным замедлением перед чем-то замечательным и удивительным, которое вот-вот произойдёт в стихотворении (также как и все подготовительные ритуалы перед взлётом кажутся каждому из улетающих неважными и незначительными, раздражающим замедлением перед настоящей жизнью, которая вот-вот начнётся после посадки). Это ожидание доходит до своего пика к финалу стихотворения - и заканчивается ничем. Оказывается, ожидание и предвкушение было тем важнейшим, самым ярким эмоциональным опытом. Пока каждый из нас игнорировал происходящее здесь и сейчас ради сверкающего удивительного будущего, оказалось, что здесь и сейчас - это единственное, что существует на самом деле, единственное, что нам доступно.
***
Яна Юзвак в своём стихотворении (опубликовано в личном блоге авторки) уже напрямую обращается к заговорам и бытовым ритуальным практикам - потому что сил преодолеть происходящее как-то иначе нет.
у кошки болит
у собачки болит
под окном заливают лёд
Боженька, забери ковид
иначе он всех заберёт
туда, где вирус в короне
микроб на троне
тараканы едут в спальном вагоне повышенной комфортности
вокруг земли
где людей под дверной половик замели
а они, маленькие такие, как мучные жучки,
сжимают свои крохотные кулачки
и молятся о пощаде:
— Не надо так, Господи, мы не хотим держать свой ум во аде, всё время держать во аде...
Боженька смотрит на облака
надевает заточенные коньки
они отражают небо и лёд
вот Его руки, вот кулаки
аксель, бабочка, разворот
вот почти видно Его лицо
подо льдом колышется окиян-река
проплывают деточки судака
омуль байкальский плывёт с отцом
хочет вырасти молодцом —
белым, цис-гендерным, с павлиньими плавниками
а покуда жизнь под водой бурлит
на Земле чудо-юдо, чума, ковид
и такая зимняя красота вокруг
расчерченная коньками
покататься с горочки с высоты
миндалей небесных до самой магмы
и пока Пандора ещё не открыла свой чёрный-чёрный сундук
пообщаться с Богом на ты, на Ты
распластаться под звёздами на снегу
и вернуться к маме
Яна Юзвак начинает стихотворение как заговор из детского фольклора «у кошки заболи» - и оно кажется весёлой игрой лишь одно мгновение. Потом становится ясно, что это тонко ухваченный дух времени: люди слишком устали бороться с тем, с чем бороться нельзя. По сравнению с глобальными понятиями эпидемии, смерти, болезни, чувством собственной конечности, беспомощностью, невозможностью защитить близких, люди «маленькие такие, как мучные жучки». В этот момент хочется только «вернуться к маме», стать маленьким ребёнком, о котором обязательно позаботится кто-то большой и сильный. Родитель или Бог. И все невозможное разрешится чудесным образом, и будут только новогодние чудеса, «зимняя красота вокруг, расчерченная коньками» - а все страшное останется только во сне или в сказке.
***
Виталий Пуханов в своем тексте (опубликованном в личном блоге автора), как бы разрешает не бороться и не преодолевать - а просто жить.
Пока с малиной пили чай
И в лес ходили за грибами,
Мы что-то точно прое*али.
А что? Сиди теперь, сличай.
Нельзя не прое*ать, пойми,
Дни золотые, воздух, нити
Натянутые меж людьми.
Мы прое*али, извините.
В коротком стихотворении Виталия Пуханова за иронией скрыты глубокие и довольно трагические вещи. Так, за бытовыми обыденными практиками мы постоянно теряем что-то неуловимо настоящее, из чего и состоит жизнь на самом деле. Эти не вполне артикулируемые мелочи, «дни золотые, воздух, нити, натянутые меж людьми» - исчезают, поглощённые суетой, огромными потоками информации, вынужденной атомизацией людей, отделением их друг от друга.
Классическая просодия и четырехстопный ямб, навевают воспоминания о золотом веке русской литературы, но постоянно горько повторяемое слово «прое*али», напоминает нам, что никакого всеобщего единения, никакой условной красоты и волшебства, скрытого за подкладкой жизни больше нет. Мы все упустили сами и, кроме как горько усмехнуться этому факту, больше ничего не остаётся.
***
Стихотворение Галины Рымбу “Этот день” - как будто из совершенно другого пространства. Потому оно и стоит в финале. Когда все внутренние переживания, парализующий страх и беспомощность, все эти сильные чувства переплавятся в ярость, близость и чувство солидарности. Когда карантин закончится, настанет “такой день, когда кажется все вот-вот начнётся”.
ЭТОТ ДЕНЬ
Это было в такой день лета, когда дубинки полицейских стали раскалёнными,
как спинки жуков на солнце,
такой день лета,
когда весь город пыльный и пахнет
духами «мираж» за 300 рублей,
а руки и губы влюблённых пахнут красным винстоном,
такой день лета,
когда салоны маршруток наполняются газом,
а люди ныряют туда, как в южное море, на котором
не были никогда,
такой день лета,
когда фрукты сами, бесплатные, скатывались с прилавков.
Такой день лета,
когда мой мёртвый учитель музыки вошёл в пустой прохладный класс и смотрит
старые партитуры.
Это было в такой день, когда жизнь возникала уже на руинах:
медуница, крапива, грибы; и лёгкие камешки руин хрустели
под тяжестью лап
новых видов.
В такой день,
когда мы, одетые в шкуры плакатов, стояли в горячем тоннеле
и обсуждали план действий,
и от романтизации протеста только жарче ещё становилось.
Такой день,
когда весь мир становится раскалённой равниной в трещинках,
равниной равенства.
Это было в такой день, когда сопротивление больше не казалось бессмысленным.
В такой день, когда плов в казанке томился, на открытом огне, на равнине, и люди были вокруг,
держали в руках свеже-
вскрытые головки чеснока, держали ножи,
в такой день, когда чувствуешь: вот-вот начнётся…
Такой день, о котором позже едва ли напишут,
такой день, когда
ещё сотни бастилий предстоит открыть,
и вот ты уже стоишь у ворот тюрьмы, уже кричишь:
держитесь, ребята, сейчас мы вас вытащим,
а потом вы вместе двигаетесь по направлению к мерцающим соединениям,
во дворе, в диком парке, за гаражами…
Такой день,
когда лёгкие споры знания рассеялись в воздухе, распространились
в каждой столовке, в каждом фастфуде, в каждой чайхане,
в каждой донерной,
и, съедая свою картошку, свою лепешку, выпивая пивко или чай, чувствуем:
мы будто бы изменились
и подумали: когда же, когда
настанет сытость для всех?
И вот город уже горит,
равнина горит желанием,
коровы возвышаются, возносятся над бойней, река кипит,
хлебозавод раскрывается, как шкатулка с секретом, выпуская
птицы-хлеба, и внутри нас открывается новая,
холодная книга,
на площади маршрутка горит…
Это было в такой день, когда
университеты стали уличными,
блуждающими животными;
вот студенты-революционеры, как стайки котов,
греются на летнем солнце…
И торговые центры потеряли смысл, открылись в последний раз
бесплатно, для всех, и кто-то даже на лошади,
на старой телеге вывозит оттуда в прошлое
одежду, посуду, еду,
ощущение праздника...
Это было в такой день лета, когда мой отец
навсегда сбросил со своих плеч
мешок с мукой и ушёл домой,
когда моя прабабка сбросила с плеч военный мешок с мукой
и ушла домой,
а мой прадед другой, на небе
красным знанием фашистский раздавил виноград,
растоптал своими сильными, смуглыми ногами
и не стал из него
делать вино
Этот день был всегда, ясный до мелочей,
такой день, когда в сердцевине насилия, светлого,
по-новому проявилась
анархия-ночь
Вдохновляющее стихотворение Галины Рымбу говорит о революции, о политическом, но на самом деле, конечно, о личном. Ведь они всегда связаны, перетекают друг в друга, становятся друг другом. Вообще Галина в своих текстах создаёт совершенно мифологический вне-вербальный мир, где «дубинки полицейских стали раскалёнными, как спинки жуков на солнце», а «хлебозавод раскрывается, как шкатулка с секретом, выпуская птицы-хлеба».
В рамках мифологического мышления всё одинаково удивительно и реально, всё открывается как бы впервые. Люди, механизмы, институции, растения и животные срастаются в коллективное тело («университеты стали уличными, блуждающими животными» - ты почти не сомневаешься, что это не метафора), все времена существуют одномоментно («мы, одетые в шкуры плакатов», мёртвый учитель, отец и прадед, новая жизнь на руинах). Сама реальность становится политическим субъектом, реализуя лозунг “личное это политическое” буквально, на новом телесном уровне. И та революция, которая происходит в стихотворении, это буквально революция всего сущего — ведь всё, что есть в мире - просто части одного целого, восстающие против насилия и ненависти.
***
Для меня эти семь стихотворений стали важными ответами на вопрос как во всём этом жить, личными рецептами, способами справляться.
В конце концов человек может адаптироваться к чему угодно. 2020 пошел вразрез со всеми возможными планами, но стихи, появившиеся в этот год, говорят о том, что и из этого страха смерти могут прорасти удивительные цветы.
*
Информация о том, что Анна Арно – гетероним Екатерины Симоновой, является плодом измышлений авторки статьи и может не соответствовать реальности._________________________________________
Об авторе:
НИНА АЛЕКСАНДРОВА Нина Александрова - поэтесса, литературный критик, кураторка. Училась в УрГу им. Горького, в литературном институте им. Горького. Стихи и критика публиковались в журналах «Воздух», «Цирк “Олимп” + TV», «Знамя», «Волга», «Полутона», «Лиterraтура», «Контекст» (Киев), «Слово/Word» (Нью-Йорк), «Урал» и др. Премиальный лист международной премии «Поэзия», лауреатка всероссийской премии им. Бажова. Участница редакторской группы проекта «Ф-письмо». Редакторка проекта «Метажурнал». Изданы три сборника стихов. Живет в Москве.
скачать dle 12.1
